Было ветрено и холодно. Ньюту пришлось залезать в грязь трижды, чтобы поднять задние ноги завязших одногодков, в то время как Нидл набрасывал на них лассо и тянул за голову. Ньют, как мог, соскреб грязь с ног, снова надел штаны и собирался уже направиться к дому, как заметил направляющегося к ним капитана. Он ехал на Чертовой Суке, а в поводу вел Жирняка, коренастого мула, проделавшего с ними весь путь от Техаса, и рыжую лошадь по кличке Джерри, которую Калл считал лучшей после Чертовой Суки. На мула была уложена вывеска Августа.

— Похоже, капитан уезжает, — заметил Пи Ай. — Он берет с собой Жирняка и запасную лошадь.

У Ньюта упало сердце. Он знал, что капитан должен уехать, и все же надеялся, что тот задержится, пусть хоть всего на несколько дней.

Калл подъехал к троице, спешился, к всеобщему удивлению, снял седло с Чертовой Суки за вместо нее оседлал Джерри. Затем он подвел Чертову Суку к Ньюту.

— Посмотри, подойдет ли ей твое седло, — произнес он.

Ньют так удивился, что просто смотрел на капитана и молчал. Он решил, что неправильно его понял. Никто, кроме капитана, никогда не ездил на кобыле с то го дня, как ее купили.

— Что сделать? — переспросил он.

— Попробуй, как ей придется твое седло, — повторил Калл. Он ощущал такую усталость, что трудно было говорить. Ему казалось, что в любой момент он может задохнуться.

— Боюсь, ей это не понравится, — заметил Ньют, глядя на кобылу, которая прядала ушами, как будто понимала, о чем речь. Но капитан не взял назад своего указания, так что Ньют расседлал маленького гнедого, того самого, подаренного ему Кларой, и перенес седло на кобылу. Калл держал ее за удила, пока Ньют оседлывал. Потом он передал Ньюту поводья и вынул из чехла свое ружье. Вытащив винчестер из чехла у седла мальчика, он сунул туда свое ружье. Чехол был слегка тесноват, но все же годился.

— Тебе оно понадобится для охоты на больших медведей, — сказал он.

Когда Калл повернулся, чтобы взглянуть на парня, его охватило странное чувство. Он решил сказать ему, что он его отец, как того хотел Гас. Надо им отъехать на небольшое расстояние, чтобы поговорить без помех.

Он смотрел на Ньюта, за спиной которого лежала Канада, и все же не мог выговорить ни слова. Как будто вся его прошлая жизнь застряла у него в горле, и он не может ни проглотить ее, ни выплюнуть. Он однажды видел, как один рейнджер подавился куском сырого мяса бизона и умер. Так вот он так же давился, давился самим собой. Он чувствовал, что потерпел неудачу в главном — не стал таким, каким хотел быть: стоящий перед ним славный парень тому доказательство. Стыд от сознания этого был настолько силен, что Калл не мог выговорить ни слова. Ночь за ночью, сидя в палатке Уилбергера, он сражался с такими горькими мыслями, что не чувствовал холода Монтаны. Всю свою жизнь он проповедовал честность, избавлялся от тех, кто не соответствовал его стандартам, хотя весь их грех заключался обычно в том, что они врали по поводу несделанной работы или небрежно выполненного приказа. Сам он во сто раз хуже, потому что он нечестен с собственным сыном, который стоит перед ним, держа за поводья Чертову Суку.

Калл подумал, что, может быть, сумеет еще ему все сказать, даже невзирая на присутствующих. Он дрожал, собираясь с силами, и его дрожь и выражение лица сильно озадачили Пи Ая, которому никогда не приходилось видеть, чтобы капитан не мог найти слов. Капитан обычно приезжал и отдавал приказ, вот и все, а теперь он лишь смотрит на Ньюта и руки у него подергиваются.

Глядя на капитана, Ньют испытывал тоску, какой никогда не знал. Уезжай, хотелось ему сказать. Уезжай, если так невмоготу. Разумеется, он не хотел, что бы капитан уезжал. Он казался себе слишком молодым, ему не хотелось нести за все ответственность. Он чувствовал, что с трудом сдерживается. Еще пять ми нут назад он вытаскивал телку из болота. А теперь капитан отдал ему свою лошадь и ружье и стоит, и на лице его выражение такого страдания. Даже в лице Шона О'Брайена, умиравшего от дюжины змеиных укусов, не видел он такой боли. Тогда уезжай, подумал Ньют. Пусть все остается, как есть. Все равно так было всегда. Уезжай.

Калл сделал несколько шагов к парню и сжал его руку так крепко, что Ньюту подумалось, его пальцы достали до кости. Потом капитан повернулся и попытался сесть на Джерри. Он продел ногу в стремя лишь с третьей попытки. Как же он жалел, что не умер на Масселшелле вместе с Гасом. Все легче, чем знать, что поступаешь нечестно. Его собственный сын стоял перед ним — Калл уже был абсолютно в этом уверен. После стольких лет сомнений, в душе зная, что это так, он все еще не мог назвать его сыном. Он потерял свою честность, давно потерял, поэтому ему остается лишь уехать.

Когда он сел на лошадь, ему стало немного легче, и он снова по привычке, от которой поклялся избавиться, приказал:

— Там еще две телки увязли, в полумиле вверх по реке. Надо бы их вытащить.

Затем он подъехал к Пи и пожал ему руку. Пи Ай так изумился, что у него отвисла челюсть. Гас стал пожимать ему руку, а теперь и капитан делает то же.

— Помоги Ньюту, — попросил Калл. — Ему нужен будет верный человек, и ты на эту роль подходишь лучше всех.

Он поднятой рукой попрощался с Нидлом Нельсоном и повернул лошадь.

— Пока, ребята, — сказал он.

Но смотрел он снова лишь на Ньюта. Мальчик вы глядел так сиротливо, что напомнил ему о старике-отце, который всегда неуютно чувствовал себя с людьми. Его отец пьяный свалился с сарая на Миссисипи и сломал себе шею. Калл вспомнил о часах, доставшихся ему от отца, старых золотых карманных часах. Он таскал их с собой практически с юных лет. Он приподнялся в стременах, вынул часы из кармана и протянул Ньюту.

— Они принадлежали моему отцу, — только произнес он, повернул лошадь и уехал.

— Черт возьми, Ньют, — заметил Пи Ай, испытавший самое сильное потрясение в жизни. — Он отдал тебе лошадь, ружье и часы. Вроде ты его родственник.

— Нет у меня никаких родственников на этом свете, — с горечью проговорил Ньют. — И не надо мне. Не надо.

Переполненный отчаянием, он сел на Чертову Суку так, как будто ездил на ней долгие годы, и поскакал вниз по реке. Он знал, что никогда уже не будет ни на что надеяться, и тем не менее не прошло и минуты, а он уже ждал, что капитан вернется. Возможно, он что-нибудь забыл, дать какое-то указание. Даже тогда Ньют бы обрадовался. Так муторно было думать, что капитан уехал совсем. Но когда он обернулся, капитан уже был лишь маленькой точкой на огромной равнине. Он уехал, и никогда уже все не будет так, как Ньют надеялся, никогда. Почему-то капитану было очень тяжело, и он уехал.

Пи Ай и Нидл молча следовали за Ньютом. Пи Ай чувствовал себя старым и испуганным. За несколько минут вся его прежняя жизнь пошла насмарку, у него появилось нехорошее предчувствие. Тридцать лет капитан был рядом и отдавал приказы, и зачастую только эти приказы и помогали им выжить. Он всегда находился с капитаном, а теперь тот уехал. Он не мог понять, почему капитан отдал Ньюту лошадь, ружье и часы. Он уже забыл про тот топор и услышанные тогда слова, которые его так поразили.

— Ну что же, — сказал он, — такие, значит, дела. Полагаю, нам надо работать.

Техасский бык стоял с небольшой группой коров в сотне ярдов от них. Когда всадники приблизились, он начал реветь и рыть землю копытом. Его раздражал вид нескольких всадников вместе, хотя в последнее время он уже ни на кого не нападал.

— Ну, доложу я вам, я его еще, может, когда-нибудь пристрелю, — заявил Нидл. — Я уже достаточно долго терпел этого сукина сына. Может, капитану он и нравился, а мне — нет.

Ньют услышал его слова, но промолчал. Он понимал, что капитан взвалил на него слишком много, но ничего не сказал об этом вслух. Он постарается сделать все как можно лучше, даже если теперь ему все безразлично.

Чувствуя бессмысленность своего поступка, но движимые силой привычки, они вытащили двух телок, застрявших в грязи у реки Милк.