— Не думаю, что ты большой специалист по части сладкого, — произнесла Клара довольно запальчиво, но в ее серых глазах плавали льдинки.

Она слизнула остаток крема с пальца и снова принялась за пирог. Через минуту в кухню вошла Лорена и взяла ребенка. Джули надеялся, что она уйдет с ним из кухни, но вместо этого она села и принялась напевать ему. Хуже того, появились обе девочки и тоже стали играть с Мартином. Мартин смеялся и пытался выхватить ложку у одной из девочек. Клара снова взглянула на Джули, и под этим взглядом он ощутил себя полным кретином. Ответа на свой вопрос он так и не получил, а ему уже пора приниматься за работу.

В тот вечер он раздумывал, а не уехать ли ему. Он не мог оставаться рядом с Кларой и тешить себя надеждами, но он и не видел никаких признаков того, что он ей небезразличен. Иногда ему все же казалось, что он ей нравится, но когда он обдумывал вопрос получше, то всегда приходил к заключению, что это все плоды его воображения. Все ее замечания были язвительного характера, но он не сразу соображал, что над ним подсмеиваются. Когда они в приличную погоду занимались с лошадьми в загонах, она всегда учила его, как с ними обращаться. Ей казалось, что он недостаточно внимателен к ним. Джули никак не мог понять, как кто-то мог уделять внимание лошадям в ее присутствии, но чем больше он смотрел на нее, тем хуже у него шли дела с лошадьми и тем сильнее она раздражалась. Но он не мог оторвать от нее глаз. Она взяла в привычку носить пальто и сапоги мужа, которые ей были слишком велики. Перчаток она не надевала, уверяла, что это не нравится лошадям, и ее крупные костлявые руки порой так замерзали, что ей приходилось на несколько минут засовывать их под пальто, чтобы согреть. Она обычно носила какую-нибудь из своих многочисленных кепок — судя по всему, она испытывала к кепкам такую же страсть, как и к тортам. Ни одна из них не подходила для климата в Небраске. Больше всего она любила армейскую кепку, которую Чоло подобрал где-то на равнине. Иногда Клара завязывала сверху шарф для тепла, но обычно в процессе работы шарф развязывался, так что, когда они возвращались обедать, ее волосы всегда были рассыпаны по воротнику огромного пальто. И тем не менее, по разумению Джули, она была прекрасна, настолько прекрасна, что даже просто прогулка рядом с ней к дому, когда она была в хорошем настроении, вышибала из его головы на месяц все мысли об отъезде. Он уговаривал себя, что должен довольствоваться работой рядом с ней. И тем не менее он все-таки задал этот вопрос.

Она не ответила на него, и он всю ночь страдал. И все же он его задал, дал понять, чего он хочет. Ему казалось, что когда она все обдумает, то будет думать о нем еще хуже.

Только через три дня им снова удалось остаться вдвоем. Приехали несколько солдат за лошадьми, и Клара пригласила их остаться переночевать. Потом у Мартина начался жуткий кашель и поднялась температура. Чоло послали за доктором. Клара большую часть дня просидела около ребенка, который кашлял не переставая. Она безуспешно опробовала все способы снять кашель. Из-за него Мартин не мог заснуть. Мальчик был его сыном, а Джули не знал, как ему помочь. Клара сидела на стуле с прямой спинкой, держа ребенка на руках. Еще утром он спросил, нет ли чего-нибудь такого, что бы он мог сделать, но Клара отрицательно покачала головой. Болезнь ребенка заставила их забыть обо всем остальном. Когда Джули вечером вернулся с работы, Клара все еще сидела на стуле. Мартин слишком ослаб, даже кашлять не мог, но дыхание его было прерывистым, а температура под сорок. Клара сидела молча, покачивая малыша, но не глядя на него.

— Наверное, доктор скоро приедет, — неуверенно сказал Джули.

— Доктор вполне мог уехать куда-нибудь в другом направлении, — заметила Клара. — Он может не успеть. Тогда он приедет зря.

— Вы хотите сказать, что мальчик умирает? — спросил Джули.

— Я хочу сказать, что он или умрет, или пойдет на поправку до приезда врача, — произнесла Клара, вставая. — Я сделала все, что могла. Теперь дело за Мартином.

Клара взглянула на него и неожиданно, к его удивлению, подошла и положила голову ему на грудь. Обняла его, прижалась крепко. Джули так поразился, что едва не потерял равновесие. Он тоже обнял ее, чтобы не упасть. Клара не поднимала головы несколько минут, так ему показалось. Он чувствовал, как она дрожит и как пахнет от ее волос.

Затем она отошла от него так же внезапно, как и подошла, хотя на какое-то мгновение задержала его руку в своей. Ее лицо было мокро от слез.

— Ненавижу, когда дети болеют. Ненавижу. Я так пугаюсь… Как будто… — Она замолчала и вытерла слезы. — Как будто кто-то решил не дать мне вырастить мальчика, — добавила она дрожащим голосом.

Джули всю ночь не спал, вспоминая, что он почувствовал, когда она взяла его за руку. На мгновение их пальцы переплелись, потом она отпустила его руку. Создавалось впечатление, что она нуждается в нем, иначе бы она так не сжала его пальцы. Он настолько разволновался, что не мог уснуть, но, когда утром он поднялся наверх и вошел в комнату, где лежал больной мальчик, Клара встретила его отчужденно, хотя день выдался солнечный и температура у ребенка спала. Он все еще тяжело дышал, но по крайней мере спал.

— Я могу принести вам кофе, — предложил Джули.

— Нет, спасибо, я хорошо знаю дорогу на кухню, — отказалась она, вставая. На этот раз она не обняла его и не взяла за руку. Прошла мимо него, даже не удостоив взглядом. Ему только оставалось последовать за ней вниз. Лорена и девочки приготовили завтрак, и Чоло тоже пришел, чтобы поесть. У Джули не было аппетита. Он потерял его сразу же, как только увидел, что Клара недовольна. Он старался понять, что могло вы звать ее недовольство, но ничего не мог придумать Он тупо сидел за столом, заставляя себя переключиться на мысли о работе. Он должен был отремонтировать колесо фургона, которое недавно треснуло.

Он не успел еще снять колесо, как увидел, что Клара идет к сараю, где они хранили инструменты. Несмотря на яркое солнце, было очень холодно, и изо рта у нее шел пар. Джули боялся, что ребенку стало хуже, но оказалось, что это не так. Клара пылала гневом.

— Тебе лучше поговорить со мной, пока я злюсь, — проговорила она решительно. На ее щеках выступили красные пятна.

— Я насчет разговоров не мастак, — признался Джули.

— Ты вообще во многом не мастак, и зря, — заявила она. — Я знаю, ты не дурак, потому что Мартин — умница, а он не мог унаследовать это качество от твоей несчастной жены. Но иногда от столба больше пользы, чем от тебя.

Джули решил, что она критикует его работу, хотя ему казалось, что он все делает старательно.

— Я уже почти починил колесо, — заметил он.

— Джули, я говорю не о работе, — продолжала она. — Я говорю о себе. Я всю ночь просидела в комнате с твоим сыном. А где был ты?

Джули решил, что он, вероятно, должен был предложить посидеть с ней. Разумеется, теперь уже слишком поздно. Он хотел объяснить ей, почему он стесняется заходить к ней в комнату, особенно в спальню, без приглашения. Он даже боялся заходить на кухню, когда она там одна. Но он не мог объяснить все те чувства, которые она в нем вызывала.

— Жаль, что я не догадался, — сокрушался он. Глаза Клары сверкали.

— Я же рассказала тебе, как страшит меня болезнь малыша. Единственно, когда я хочу умереть, — это если мне приходится смотреть, как ребенок страдает.

Она судорожно сжимала руки. Увидев, что она дрожит, Джули взял пальто и предложил его ей, но она отказалась.

— Я сижу там одна, — сказала она. — Не стоит, что бы девочки там были, потому что мне не хотелось бы, чтобы они слишком много думали о смерти. Я сижу там и думаю, и я не могу помочь этому малышу. Если он вздумает умереть, я не смогу ему помешать. Я могу любить его до одури, что не помешает ему умереть. Надеюсь, этого не случится. Надеюсь, он вырастет и проживет долгую жизнь. Я знаю, что со мной будет, если он таки умрет, как много времени потребуется, чтобы я смогла нормально дышать, готовить, заниматься с девочками и вообще делать все то, что положено, когда ты жив.