Побывал я на митингах, специально слушал ораторов и понял: сколько партий, столько и правд. Шрейдер в городской думе одно проповедует. Церетели и Чхеидзе в Таврическом дворце - другое. Гоц, Либер, Дан и иже с ними - о своих нуждах пекутся. А для меня существуют только интересы России. И эти интересы требуют сейчас победы над врагом, чтобы возместить понесенный ущерб, чтобы народ духом окреп.

Михаил Иванович внимательно смотрел в лицо Яропольцева, заметно побелевшее от волнения. Резко выделялись на нем темные брови.

- Знаете, - негромко произнес Калинин, - я кое в чем согласен с вами. Да, не удивляйтесь, пожалуйста. Лозунг о мире сейчас действительно стал модным, им спекулируют демагоги и соглашатели. Торгуются, разменивают на медяки интересы страны ради собственной выгоды. А мы, большевики, не торгуемся. Мы с самого начала, с самого первого дня заклеймили эту войну как антинародную, империалистическую. Еще в четырнадцатом году, еще в то время, когда все партии угорели от псевдопатриотизма. Нас проклинали и печатно и устно, нас преследовали, сажали в тюрьмы. И все же мы оказались правы. Теперь наши лозунги получили признание масс. И что же - именно теперь мы должны изменить точку зрения, отбросить то, к чему шли с великими трудностями?!

- В последовательности большевикам не откажешь.

- Спасибо и на этом, - усмехнулся Михаил Иванович. - И, к слову сказать, нам с вами, сидя в креслах, легко рассуждать о войне. А каково солдатам в грязных траншеях, под проливным дождем? Голод, холод, вши. И ежеминутно смерть стережет. Любопытно знать, разделяют ли окопные солдаты ваше мнение?

- Правильно, говорить должны прежде всего те, кто испытывает тяготы войны, а не те, кто наблюдает со стороны. Но ваш упрек принять не могу. Я не скрывался от фронта, не отсиживался в тылах, хотя имел такую возможность. В Петрограде оказался только после второго ранения. И не надолго. Завтра уезжаю в действующую армию. Добился разрешения. А нового командира в полку нет, полк без хозяина. Поэтому и пришел к вам. Комитетчики выносят решения, баня разрушается, казарму топить нельзя. Прошу вас к многочисленным заботам своим присовокупить, коли возможно, и эту.

- А вы уверены, что поступаете правильно, уезжая сейчас из столицы?

- Будущее страны решается на фронте, и мое место там. России нужна победа.

- России нужна новая революция, социалистическая революция. И она будет! - сказал Калинин, - А о людях не беспокойтесь, ремонт доведем до конца. Но у меня тоже есть просьба. В районе большая тяга в Красную гвардию.

- Знаю. Наши комитетчики выделили для нее командиров взводов из унтер-офицеров. Я не препятствовал.

- Упустили такую возможность...

- Нет, зачем же. Название этого формирования странное: фиолетовая гвардия, желтая, красная. Гвардия в пальто и кепках - парадокс... Но вреда от нее нет, даже польза. Милиция не справляется с бандитизмом, вооруженный народ помогает.

- Своеобразная точка зрения, - качнул головой Калинин. - Но дело в том, что Красной гвардии в районе не хватает винтовок.

- У вас их почти сто штук.

- И это известно?

- Я человек военный, не люблю неожиданностей.

- Уточняю: у нас восемьдесят четыре винтовки, этого мало. Людей значительно больше. Еще хотя бы сотню винтовок...

- Не имею возможности.

- Сложили свои полномочия? Или другие соображения?

- Для поддержания порядка в районе оружия у вас достаточно. А зачем еще? Я не знаю, против кого будут направлены эти винтовки. Против немцев? Но немцы далеко. Против законного правительства и войск, защищающих оное?

- Мы не скрываем, для чего нам оружие, - улыбнулся Калинин. - Революция не кончилась, нам еще бороться надо, чтобы установить рабоче-крестьянскую власть. А как же иначе?

- Достаточно русской крови льется на фронте, я не хочу содействовать тому, чтобы она лилась и в тылу.

- Думаю, оружие выделит нам полковой комитет.

- Вполне возможно. Но моя совесть будет чиста.

Он кивнул и надел фуражку. Проводив его взглядом до двери, Михаил Иванович сделал запись в памятной тетрадке.

Разговор интересный. Таких, как этот подполковник, среди офицеров немало. Нужно знать, о чем они думают, на что рассчитывают...

Бесшумно вошла Катя Алексеева, спросила, все ли в порядке. Он сказал ей:

- Свяжись с Потаповым, пусть завтра отправит в полк рабочих. Казарму и баню надо привести в порядок. Кто еще у нас? - Калинин посмотрел на часы. Катя перехватила его взгляд, заторопилась.

- Солдатка насчет пенсии. Церковный сторож. Мелкие дела, можно по отделам отправить.

- Нет, люди ждали...

Часа через полтора, поговорив с последним посетителем, Калинин попросил Катю никого не впускать к нему в кабинет. Открыл форточку. С улицы потянуло сыростью. Ветер гнал низкие облака, посвистывал в голых ветвях, срывал последние листья и бросал их в грязные лужи.

Редкие прохожие шли торопливо, подняв воротники. Вдали появилась из-за угла группа военных. Юнкера. И у них воротники шинелей подняты, винтовки закинуты за спины. В центре группы, понурившись, шагал какой-то человек без шапки, в долгополом пальто. Михаил Иванович поправил очки, всмотрелся. Нет, не знакомый.

Навстречу юнкерам катила пролетка. Офицер поднял руку. Юнкер схватил лошадь под уздцы. Короткий разговор, угрожающий жест - из пролетки вылез господин в шляпе. Он возмущался, но на него не обращали внимания.

Юнкера затолкали под черный навес пролетки арестованного, двое сели вместе с ним. Офицер устроился рядом с извозчиком.

Тревога вновь захлестнула Михаила Ивановича. По этой мокрой разбитой мостовой придут сегодня руководители партии. Как уберечь их от случайностей? Можно вызвать красногвардейцев, целый отряд. Но не вышло бы хуже. Это привлечет внимание посторонних. А сил у Керенского достаточно, чтобы справиться не с одним отрядом...

Лучше уж надеяться на осторожность, на строгую конспирацию.

Вопрос сегодня такой, что наверняка вспыхнет на заседании дискуссия. А готов ли он к ней, нет ли у него сомнений и колебаний?

Еще можно подумать, взвесить. Главное ему ясно. Он полностью согласен с Владимиром Ильичем, кото­рый требует быстрейшей подготовки вооруженного восстания. Ждать больше действительно нельзя. Да и чего ждать? Пока противник окрепнет? Об этом он говорил еще пятого октября, на заседании Петербург­ского комитета партии. Вопрос стоит так, что сейчас мы идем к захвату власти. Мирным путем мы ее не возьмем. Нам сейчас трудно учесть, сможем ли мы завтра выступить, но для успешной борьбы нельзя терять время. Надо только найти момент для страте­гического нападения.

А через несколько дней обстановка еще более про­яснилась: Владимир Ильич Ленин, нелегально вер­нувшийся в Петроград, провел заседание Централь­ного Комитета, где было решено начать вооруженное восстание в ближайшее время.

Вчера вечером Петербургский комитет снова соб­рался, чтобы обсудить ленинскую резолюцию о вос­стании. Выступая там, Калинин назвал это решение одним из лучших. Прямо так и сказал: это одна из лучших резолюций, которые когда-либо ЦК выносил. Она призывает организацию к политическому дейст­вию. Мы практически уперлись, подошли к вооруженному восстанию.

Тут ему все понятно, это решение он будет от­стаивать и нынче, если найдутся несогласные или просто колеблющиеся. Но разговор, вероятно, пойдет не столько об этом, сколько о конкретной готовности к вооруженным действиям. Владимир Ильич всегда особенно интересуется положением на местах. Ему не нужны общие фразы. ему подавай факты и цифры.

Ну что же, Калинину есть о чем сообщить Центральному Комитету. Прежде всего Трубочный завод, где он числится в инструментальной мастерской токарем по металлу. На этот крупнейший завод, где больше двадцати тысяч рабочих, его направила партия. За последние месяцы большевистская организация завода окрепла. Настроение боевое, люди готовы выступить с оружием. Вот самые свежие новости. Три дня назад переизбирали завком. Голосование было тайное, по партийным спискам. Результаты примечательные. Из пятнадцати тысяч человек, участвовавших в выборах, без малого десять тысяч отдали голоса большевикам. За эсеров - около трех тысяч. А меньшевики вовсе сошли на нет.