Черепаха, молча покачала панцирем, словно говоря: «Ну что ж ты, право», и поплыла быстрее.

А бедняжка Принцесса осталась одна-одинешенька, сокрушенно вздохнул Урасима. — Какую красивую раковину она мне подарила. Не знаешь, она съедобная?

Черепаха язвительно фыркнула:

— В Морском дворце вы успели стать гурманом. А раковина вряд ли съедобная. Я вижу такую впервые, но мне почему-то кажется, что в ней что-то есть.

Эти странные слова Черепахи, словно коварные речи змея-искусителя из эдемского сада, возбудили любопытство в душе Урасимы. Таково, очевидно, жизненное предназначение всех пресмыкающихся. Впрочем, нет, к нашей добропорядочной Черепахе это не относи гея. Она ведь и сама говорила когда-то Урасиме: «Я не змеи из эдемскою сада, а японская черепаха, посему прошу вашего милостливого внимания к своей ничтожной особе». И мы даже жалели ее, когда Урасима упорно отказывался ей верить. А если вспомнить, как тщательно она заботилась о нем вплоть до настоящего момента, то невозможно представить себе, что она могла вдруг уподобиться эдемскому змею и подло и коварно нашептать Урасиме слова, таящие в себе страшный, губительный соблазн. Чем больше размышляешь об этом, тем менее вероятным кажется такое коварство. Скорее всего, Черепаха просто была несдержанна на язык, но ни о каком злом умысле с ее стороны не может быть и речи. Во всяком случае, очень хочется верить, что дело обстояло именно так. Но послушаем, что творит Черепаха.

И все же мне почему-то кажется, что эту раковину лучше держать закрытой. Что, если в ней заключен страшный морской дух? Вы откроете ее, а оттуда выползет и раскинется перед вами заманчивый мираж, который лишит вас разума, и море выйдет из берегов и начнется великий потоп. Кто знает, что может случиться! Воздух Морского творца, выпущенный на суше, не принесет вам добра, эго уж точно. Черепаха говорила совершенно серьезно, и Урасима согласился с ней.

— Вероятно, ты права. Если благородный воздух Морского дворца, заключенный в этой раковине, придет в соприкосновение с грубым земным воздухом, может произойти страшный взрыв. Эту раковину надо бережно хранить, передавая из поколения в поколение как фамильную реликвию.

Тем временем они выплыли на поверхность. Ослепительно светило солнце. Скоро вдали показался знакомый берег. Урасима заранее предвкушал, как, запыхавшись, вбежит в родной дом, как ему навстречу поспешат родители, сестра, брат, слуги, и он станет рассказывать им о своей жизни в Морском дворце. Он объяснит им, что рисковать значит верить, что хорошие манеры не более чем бессмысленное фиглярство, что благопристойность лишь иное название для заурядности… «Поймите же, скажет он им, настоящая утонченность это высший предел святого примирения, да, это вовсе не простое примирение, и пет ничего страшного, когда тебя кто-то осуждает… Видите ли, гам нет никаких, абсолютно никаких запретов, лишь улыбки, улыбки… Поймите же, о гостях надо забывать…» Он выложит перед ними все вновь приобретенные знания, и речь его будет порою бессвязна и малопонятна… А если его прагматичный братец посмеет недоверчиво ухмыльнуться, он сунет ему под нос удивительный дар из Морского дворца, и тот замолкнет, пораженный… Воодушевленный этими мыслями, Урасима выскочил на берег и, забыв иже попрощаться с Черепахой, со всех ног бросился к дому, но…

Да, все было совершенно так, как говорится в этой песне. И мне кажется, не стоит возлагать на бедную Черепаху ответственность за то, что Урасима, побродив бесцельно по берегу, в конце концов, отчаявшись, решил открыть раковину, подаренную ему Морской Принцессой. Слабость человека — в неумении устоять перед соблазном, его всегда охватывает неодолимое желание нарушить запрет. На этом строится не только легенда об Урасиме. Это же свойство человеческой натуры анализируется в одном из древнегреческих мифов, в котором идет речь о сосуде Пандоры. Разница в том, что в древнегреческом мифе месть богов сознательна и целенаправленна. «Не открывай» — эти слова были произнесены с одной-единственной целью: возбудить любопытство Пандоры. Сосуд велено было держать закрытым именно для того, чтобы его непременно открыли. А наша Черепаха посоветовала Урасиме не открывать раковины исключительно из добрых побуждений. Мне кажется, что все было именно так. Вспомните хотя бы, как она говорила об этом — вскользь, словно невзначай, не придавая своим словам никакого особенного значения. К тому же Черепаха была довольно простодушна.

Словом, я уверен, что не ее следует винить в происшедшем. Есть здесь и еще одна маленькая загвоздка. Всем хорошо известно, что, когда Урасима открыл раковину (или шкатулку), оттуда вырвался столб белого дыма, и юноша тотчас превратился в дряхлого трехсотлетнего старца. Все предания об Урасиме обычно заканчиваются словами типа: «Ах, не надо, не надо было открывать шкатулку», «Вот ведь как нехорошо получилось», «Да, как ни жаль его было…» Мне же такой конец кажется совершенно необоснованным. Ведь тогда получается, что прощальный дар Морской Принцессы, подобно сосуду Пандоры, наполненному духами бедствий, был орудием мести или наказания. Выходит, что Принцесса подарила Урасиме эту раковину (а, если вы помните, она подарила ее молча, с улыбкой всепрощения), затаив в сердце обиду, не простив ему ни малейшего проступка, с мыслью сурово наказать его.

Только пессимист может вообразить, что Принцесса способна была сыграть с ним такую шутку, причем сыграть не злонамеренно, а просто по недомыслию. Бывает, конечно, что так называемые благородные люди, сами того не замечая, заставляют окружающих тяжко страдать, но это другое дело. Остается неясным, как существо, исполненное истинного благородства, могло преподнести столь сомнительный подарок? Возьмем сосуд Пандоры — в нем были заключены мириады всевозможных несчастий: смертельные болезни, страх, злоба, горести, сомнения, ревность, гнев, ненависть, испепеляющие страсти, раскаяние, низость, алчность, лживость, леность, грубость…

Как только Пандора сняла с сосуда крышку, духи бедствий, словно рой крылатых муравьев, вылетели наружу и заполнили всю землю, не оставив и пяди свободного пространства. Однако когда испуганная Пандора опустила голову и заглянула в опустевший сосуд, то на самом дне она заметила драгоценный камешек, сверкавший, словно маленькая звездочка. Говорят, что на этом камне было написано одно слово — «надежда». И этот камень вернул румянец мертвенно-бледным щекам Пандоры. Ибо с тех пор, какой бы злобный дух бедствия ни угрожал человеку, именно в «надежде» черпал он мужество, позволявшее ему противостоять несчастьям. Подарок же Принцессы не оставлял пути к отступлению. Просто дым. И нежданно-негаданно — перед вами трехсотлетний старец. Даже если вдруг на миг представить себе, что в раковине осталась еще маленькая звездочка «надежды», исправить положение было уже нельзя. Урасима стал дряхлым трехсотлетним стариком, а дарить надежду трехсотлетнему старцу — не похоже ли это на злую насмешку? В общем, никакой, даже самой маленькой лазейки. Единственное, что могло бы скрасить положение, — «святое примирение». Но ведь Урасиме было уже триста лет, а когда человеку триста, он уже и так достаточно примирен с жизнью, так что надобность в таком сомнительном даре отпадает. Все тщетно, и ничего не поправишь. Приходится признать, что получил он довольно-таки неприятный по трок. Ничего не поделаешь, остается только опустить в отчаянии руки, либо cогласиться с мнением некоторых иностранцев, считающих, что японские сказки куда более жестки, чем древнегреческие мифы. А досадно, что ни говори. Кроме того, вряд ли стоит дискредитировать Морской дворец, место более чем достойное. Все это, вместе взятое. заставляет искать некий высший смысл в чудесном даре Принцессы. Даже если исходить из того, что несколько дней, проведенные в Морском дворце, соответствуют нескольким сотням лет на земле, остается неясным, зачем надо было дарить эти годы Урасиме столь замысловатым образом. Вот если бы Урасима превратился в седовласого старца сразу же после того, как вышел на сушу, тогда другое дело. Или если бы любовь Принцессы обладала силой сохранить ему вечную молодость…