«Формуляр» вполне достиг своей цели: отстранить от священнического призвания августинианцев, сломить морально тех, кто покорился бы «Формуляру» против своей совести. С течением времени такая политика принесла свои плоды, но какой ценой для церкви!

С 1660 года начинаются придирки, а вскоре и гонения на строптивых. В иных местах менее упорные подвергались такому же давлению. После долгих сделок установился modus vivendi, церковный мир, ознаменованный медалью. Тринадцатого октября 1668 года Арно был принят королем, а 31 октября Леметр де Саси, знаменитый переводчик католического издания Библии на французском языке, вышел из Бастилии. Modus vivendi продолжался 11 лет, до 1679 года. Потом ситуация снова ухудшилась, когда король, желая распространить власть на церковь за счет расширения права регалии (совокупность прав, которые осуществлял король в некоторых диоцезах по смерти епископа на время, пока его кресло было свободно), обнаружил на своем пути остатки янсенистского епископата. При папе Иннокентии XI, августинианские симпатии которого были очевидны, конфликт зашел очень далеко: в 1682 году «Декларация четырех статей» (которая закрепила широкую автономию галликанской церкви и ее приверженность примиренческой доктрине); в 1688 году Франция была в двух шагах от схизмы. Преследования французских протестантов и отмена Нантского эдикта были залогом, данным как свидетельство ортодоксии короля.

Разумеется, янсенистским течением не исчерпывалась вся церковь. По отношению к «Формуляру», к самому сильному из кризисов 60-х годов до достижения хрупкого компромисса церковного мира, можно различить пять неравноценных течений.

Первая группа, в сущности, по убеждению одобряла молинистов и ультрамонтанистов, довольных таким подтверждением папского магистерия в церкви.

Одна треть, благосклонная по соображениям политического оппортунизма, состояла из недалеких, без определенной идеологии и близких ко двору людей.

Третья группа (аббат Леруа и его друзья) под влиянием Баркоса, племянника Сен-Сирана, «хотела бы одновременно тотального подчинения и абсолютного отказа подписать “Формуляр”, который обязывал к персональной лжи.». Но Баркос делал различие между церковниками, которые были обязаны отказаться, а стало быть, добровольно устраниться от всех постов в церкви (позиция, которая укладывалась в направление желаний молинистов, инициаторов «Формуляра»), и монахинями, право на суждение которых он отрицал: «.они обязаны подчиниться и из повиновения подписать текст, предложенный их вышестоящими, какой бы он ни был, — позиция парадоксальная, поскольку среди женщин было больше сопротивления, чем среди мужчин. — И те и другие, уклоняясь либо подчиняясь, видели растерзанную истину и стенали, но отказывались действовать ради нее в миру и в церкви». Позиция в духе Баркоса была наиболее типичной для янсенистского менталитета: она прекрасно позволяет отметить фундаментальное отличие, разделяющее янсенистов и кальвинистов, несмотря на их глубокое сходство по проблеме спасения.

Четвертую группу составляет большинство партии янсенистов. Фактически это «третья партия» во главе с Антуаном Арно и Николем. «Она стремилась добиться от Рима и двора наилучшего возможного компромисса между покорностью и защитой истины». Компромиссная формула вращалась вокруг различия между фактом и правом. Партия «стремилась включиться в церковь и в мир через человеческий подвиг». Она стремилась обратить епископов, но оказалась на общих позициях с Баркосом, по крайней мере с его антифеминистским отказом признать за монахинями право суждения. Партия Арно, епископальный янсенизм XVII века, принадлежит, впрочем, к великой, некогда единой партии католической реформации. К концу XVII века она приходит в упадок и постепенно уступает место пятой группе, несущей обещание радикально отличного янсенизма, янсенизма XVIII века, столь же негативного и деструктивного, сколь позитивным и конструктивным был в целом первый.

Пятая группа, которую Люсьен Гольдман определяет как «внутримирской экстремизм», с 1661 года представляла собой то, чем будет янсенизм XVII века после 1713 года. В XVII веке два крупных имени — Леруа и Жаклин Паскаль. Эта группа была враждебна всякому компромиссу с истиной: «Она считала, что всякий христианин обязан судить и действовать во имя истины по максимуму как в церкви, так и в миру: по максимуму, то есть, имплицитно или эксплицитно, он сражается ради разгрома в миру и схизмы в церкви», другими словами, янсенисты-экстремисты, как вся августинианская католическая реформация, оказывают доверие только Богу ради эсхатологического триумфа Его дела и пришествия царствия Его.

Жорж Наме прекрасно видел наметившееся с 60-х годов колебание, экстремизм в духе Баркоса, группа, где обрела рождение янсенистская идеология, — внутримирской экстремизм, диффузионная группа, начальная стадия янсенизма XVIII века.

Трансформированное в янсенизм августинианство, установив критерием ортодоксии второй «Формуляр», фактически совершило поворот на своих позициях. От благодати, центральной проблемы XVII века, оно решительно сместилось, начиная с буллы «Unigenitus» (1713), к относительно второстепенной проблеме верховного магистерия в церкви. Янсенизм XVIII века в соединении с Фрондой ришеристского низшего духовенства[143] стал элементом, ослабляющим сопротивление христианской Европы. Но булла «Unigenitus» датируется 1713 годом. Она появилась после великого кризиса европейского сознания. Впрочем, янсенизм был лишь одним аспектом великой религиозной смуты XVII века.

Пьер Паскаль в великолепной работе, которую он в свое время посвятил Аввакуму и началу раскола, указывает на все, что сближает янсенистов и раскольников. Раскол — это одновременно и немного больше, и немного меньше. Как янсенизм не исчерпывает собой весь католицизм XVII века, так и раскол не исчерпывает все православие. Но тот и другой раскрывают мир на перепутье основ.

Религиозная история христианской Европы не останавливается на границах разделенного, но солидарного Запада. Оставалась Русская православная церковь — 12 млн. душ с перспективой быстрого роста. В XVII веке Россия лучше всего вписывается в Европу своей религиозной историей. Весь материал для этого предоставил Пьер Паскаль.

Прежде чем отыскивать элементы глубокой идентичности, следует, быть может, напомнить о некоторых особенностях. Рожденная последней из великих автокефальных церквей восточной части христианского мира была самой многочисленной. По численности православные церкви составляли массу, сравнимую с церквями реформации. Из 18–20 млн. душ в XVII веке русское православие объединяло около двух третей. Оставшаяся треть, так же как и лучшая часть монофизитской ереси, оказалась под властью мусульманского государства. Долгое время колониальный форпост севера не страдал от медленного распада авторитетных патриархий Иерусалима, Александрии, потом Антиохии. Опираясь на Византию, он был приучен, развивая собственную литургию и религиозную практику согласно своему духу, получать оттуда общие указания и добиваться оттуда арбитража, умиротворения распрей. Пятнадцатый век в момент, когда Русское государство начинает оправляться от долгого черного времени нашествий, мощным ударом лишает русскую церковь этой покровительственной опоры. Разрыв между русским и греческим православием, породивший весь кризис XVII века, связан не столько с падением Константинополя в 1453 году, сколько с высокомерием злополучного Флорентийского собора 1439 года. Компромисс, рожденный наспех и из страха, по соображениям главным образом политическим, между Константинопольской церковью и Западом, согласованный в метрополии греками, привыкшими решать за свои духовные колонии севера, привел к разлому, предотвратить который не дал почти немедленный провал компромисса. Русская церковь была потрясена легкостью, с которой Константинополь уступил, хотя бы частично, по основному для нее пункту о происхождении Святого Духа. Русская мысль XV века не находилась в состоянии диалектического перехода; ей представлялась невероятной возможность принять хотя бы на время эквивалентность традиционной формулы Никейско-Константинопольского собора: «Святой Дух исходит от Отца через Сына» — более поздней латинской формуле: «.исходит от Отца и Сына». Это главный отправной пункт, без которого не понять драму конфликта Никон — Аввакум в XVII веке о двуперстном или троеперстном крестном знамении. Фактически политические соображения, толкнувшие Константинополь на последние уступки, толкали и Россию, находящуюся в сложных отношениях с латинской Польшей на западе, на путь непримиримости. Серьезный факт: Константинополь испытал во Флоренции непоправимое падение престижа. Москва, отныне новый Иерусалим (после следующих друг за другом падения Иерусалима, отступничества Рима и Константинополя, повлекшего справедливое воздаяние), рассматривала себя как единственного хранителя истинной веры. Представление, глубоко укоренившееся в простом народе, побудительный комплекс раскола. После всех тягот Смутного времени, приписываемых наивно в народном представлении польскому врагу, этот комплекс еще усилился.