– Оглох, курсант?!

Возникшая перед глазами фигура Воспитателя прервала процесс умиротворенного созерцания.

– Ты не слышал приказа?!

– Виноват, – ответил Глеб и сам удивился тому, насколько спокойно звучит собственный голос.

Крайчек нахмурился и заглянул ему в глаза, играя желваками.

– Что на тебя нашло, курсант?

– Не знаю.

– Не знаешь? Ладно. Позже поговорим.

…Во время строевой Глеб шагал на чистом автопилоте. Сознание по-прежнему пребывало в странной полудреме, ничем конкретно не занятое и в то же время переполненное непонятными переживаниями. Смутными, аморфными. Их расплывчатые очертания теснились в мозгу, то приятно щекоча его, то окуная в вязкую тину сомнений. Краем глаза Глеб замечал брошенные украдкой взгляды. Боязливо-любопытные по большей части либо откровенно неприязненные. И только один взгляд был не похож на остальные.

После строевых занятий к Глебу подошла Волкова. Она улыбалась. Не как обычно – надменно-язвительно, а с явным одобрением. В голубых глазах светилась дикая искорка.

– И как оно? – спросила Наташа, приблизившись настолько, что Глеб почувствовал тепло ее дыхания.

– Что «оно»?

– Самочувствие.

– В норме.

– А по виду не скажешь. Задумчивый какой-то.

– Просто… Ну…

– Ты хорошо дрался сегодня. – Волкова улыбнулась шире и по-дружески пихнула Глеба кулаком в плечо. – Молодец.

– Да, – кивнул он растерянно, провожая взглядом грациозную фигурку. – Конечно.

…В казарме царило оживление. Оставшись без присмотра, курсанты активно щелкали железом, применяя на практике знания, усвоенные по СГК-5. На койках лежали магазины, отомкнутые во избежание ожогов и контузий. Патроны были хоть и холостые, но бабахали вполне наглядно. К тому же за несанкционированную стрельбу Торвальд пообещал устроить холокост. Что это такое, никто не знал, но проверять опытным путем не хотелось.

Преклов успел уже наполовину разобрать автомат и теперь сидел над ним с озадаченной физиономией, прикидывая, как вернуть все обратно.

– Проблемы? – без особого энтузиазма поинтересовался Глеб и поставил свой СГК в держатель у изголовья кровати.

– Э-э… Да тут, видишь… – замялся Толян. – Не знаю, куда вот эту хреновину пихнуть. Когда разбирал, все вроде понятно было, а теперь как-то не очень…

– Ну-ка дай. – Глеб присел рядом и, оценив масштаб «бедствия», поставил детали УСМ на законное место.

– О! Чтоб я сдох! Влезла! Спасибо. Дальше сам попробую.

– Валяй.

Глеб вернул автомат и лег, заложив руки под голову.

Повозившись еще немного, Преклов отложил табельное оружие в сторону, вздохнул и тронул товарища за локоть.

– Слышь.

– М-м?

– Не переживай ты так. Мало ли что бывает. Кажубей сам виноват. Нарвался глупо, вот и… огреб.

– Огреб?

– Ну да.

– Он умер, Толян, – спокойно пояснил Глеб, рассматривая трещины на потолке. – Не огреб, не отхватил, не словил, а умер. Я убил его. Забил до смерти. И знаешь что самое интересное? – Он повернул голову и посмотрел Толе в глаза. – Мне не жаль. Совсем.

Во время обеда к Глебу подошла Анастасия Репина и приказала через десять минут явиться в кабинет Воспитателя.

– Вот дерьмо, – печально протянул Толян, как только она удалилась. – А я уж подумал, что обойдется.

– Это вряд ли, – ответил Глеб.

Преклов опустил замершую на полпути ко рту вилку и шмыгнул носом.

– Что же теперь будет?

– Скоро узнаю.

– Это все из-за меня. – Толя вздохнул и сокрушенно покачал головой.

– При чем здесь ты?

– При том. Если б я тогда, у турников, держал рот закрытым, ничего бы не произошло. Ты бы не поцапался с Кажубеем. Господин Крайчек этого бы не услышал. Не поставил бы вас в ринг. Никто бы не умер, и никому не пришлось бы идти в кабинет Воспитателя.

– Ерунда, – отмахнулся Глеб и вылез из-за стола.

Преклов тотчас вскочил, едва не опрокинув стаканы, и протянул руку.

– Не поминай лихом, друг, – произнес он торжественно, чуть дрожащим от волнения голосом.

Глеб ответил рукопожатием и озадаченно нахмурился.

– Ладно… Не буду.

В этот момент самообладание дало трещину. По дороге от столовой к офицерскому блоку оно продолжало стремительно слабеть, пока наконец не растаяло полностью. Траурный тон Преклова заронил в сознание тлетворные семена паники, которые тут же дали обильные всходы, за что Толин язык был неоднократно проклят наложением типуна. Впрочем, это не помогло. Возле двери Крайчека Глеба уже колотила нервная дрожь, а ладони вспотели так, что казалось, еще немного, и с пальцев закапает. Он скрипнул зубами, собирая воедино жалкие остатки былой смелости, и постучал.

– Войдите, – ответил пробирающий до костей механический голос.

Глеб открыл дверь и шагнул навстречу судьбе.

– Курсант Глеб Глен прибыл по вашему приказу, господин Воспитатель! – отрапортовал он тоном чуть выше, чем хотелось.

– Ну заходи, герой.

Крайчек в кабинете был не один. Возле окна, скрестив руки на груди, стояла Репина. В гостевом кресле у стола сидел Лехов.

– Рассказывай, – потребовал Архангел.

– О чем? – спросил Глеб совсем ослабшим голосом и почувствовал, как ноги предательски затряслись.

– О том, что произошло сегодня на занятиях по рукопашному бою, – невозмутимо уточнил Лехов.

– Это бы… – Глеб откашлялся и сглотнул. – Это был несчастный случай.

– Не тебе решать, что есть несчастный случай, а что – преднамеренное убийство.

– Почему ты не отреагировал на приказ, курсант? – включился в разговор Крайчек.

– Я не слышал, господин Воспитатель. Я старался быстрее закончить…

– Вы с Кажубеем недолюбливали друг друга? – перебил его Лехов.

– Да. Мы не были друзьями.

– Я тебя не об этом спрашиваю. Или ты мечтаешь забить до смерти любого, кто не является твоим другом?

– Никак нет.

– Кажубей был тебе неприятен?

– Так точно. Неприятен.

– Почему?

– Он позволял себе неприемлемые высказывания в отношении меня и моего друга.

Архангел вопросительно взглянул на Крайчека.

– Преклов, – пояснил тот. – Они с первого года приятели.

– Ты вступился за товарища? – продолжил Лехов. – Из-за этого и произошла ссора?

– Так точно.

– И вся твоя неприязнь к Кажубею только в этом кроется?

– Да. Неприязнь… – Глеб взглянул Архангелу в глаза и почувствовал, что тот его действительно слушает. Не с целью формально пропустить мимо ушей и покарать, а с желанием разобраться. – Неприязнь кроется в этом. И еще…

– Продолжай.

– Курсант Волкова. Наталья Волкова. Она учится в нашей группе.

Репина, стоящая вполоборота к окну, чуть повернула голову, и на не тронутой шрамами половине лица заиграла легкая улыбка.

– Она тебе нравится? – спросил Лехов. – Эта Наталья Волкова.

– Да, – кивнул Глеб.

– А Кажубей тут при чем?

– Ему она тоже нравится… нравилась.

– Тебя это злило?

– Да.

– Почему?

На этот вопрос Глеб и сам не знал ответа. Действительно – почему? Вот если бы Кажубей терпеть не мог Волкову, если бы всячески доставал ее, как Преклова, к примеру, тогда все было бы понятно. Но нет. Волкову он не трогал. Как раз наоборот, частенько отзывался о ней весьма лестно. Особенно о внешних данных. Что было объяснимо. Глеб думал так же. Но по какой-то причине совпадение мнений не сближало его с Кажубеем, а разжигало ненависть. Странную, бессмысленную.

– Не могу объяснить. Я просто не хотел, чтобы Волкова и Кажубей…

– Глен, твою же мать, – скривился Крайчек.

– Так я и думал, – продолжил Лехов, говоря скорее с собой, нежели с присутствующими. – Видимо, новые инъекции действуют сильнее прежних. Особенно в период созревания. Нужно изменить дозировку семнадцать-бэта-эфиров. – Он еще немного помолчал и взглянул на Крайчека. – У меня больше нет вопросов к курсанту.

– Свободен.

– Слушаюсь, господин Воспитатель.

Глеб вышел за дверь и почувствовал, как по спине бегут холодные капли, смачивая форменную рубашку, прилипшую к пояснице.