28 апреля — 1 мая, 2003

Маргарита Меклина Эндрю Меклин

Дайан ди Прима: Not on the Road ^[32]

Интервью

Вопрос:В мемуарах Вы упоминаете Вашу застенчивость. Как она соотносится с Вашим бурным образом жизни?

Ответ:Я очень застенчива. Но эта черта моего характера связана с личным общением, когда взаимодействие происходит один на один. Когда я выступаю со своими стихами, застенчивость пропадает.

В:Вы ведете творческий семинар. Попадаются ли там интересные люди?

О:В моей продвинутой группе занимаются люди, которых я знаю уже по нескольку лет… и вот с ними очень интересно работать. Сейчас мы проходим теорию поэтики и вскоре примемся за статью Роберта Крили о прерывании строчки, а также его эссе о синкопации. В общем, пару месяцев разбираем Крили по косточкам, а затем переходим к Берроузу и книге «Третий ум».

В:«Третий глаз» Лобсанг Рампы?

О:Нет-нет, причем тут глаз? «Третий ум»! Я имею в виду книгу Берроуза о технике письма, при которой большое внимание уделяется случайности. Он написал ее вместе с Брайаном Гайсином. У нас разнообразные методы: мы используем в стихах придуманные друг другом образы, обмениваемся словарными карточками.

Вопрос:Теперь о легендарном журнале, который Вы выпускали. Он назывался «Плавучий Медведь» (Floating Bear).В мемуарах Вы пишете, что идея названия принадлежит Вам. ЛеРой Джонс, в будущем Амири Барака, сначала не одобрил его, но потом Вы ему доходчиво объяснили, что так назывался корабль Винни-Пуха. Тогда у Вас росла дочь и Вы ей читали детские книги — поэтому и «всплыл» Винни-Пух. Вы объяснили ЛеРою, что журнал либо поплывет, либо потонет, ибо для Винни-Пуха все его путешествия были либо удачным плаванием, либо аварией. И тогда ЛеРой снизошел. В магазинах «Плавучий медведь» не продавался — Вы его бесплатно рассылали по почте писателям, художникам и музыкантам, лишь прося их о пожертвованиях. Журнал — или, вернее, «листок» — был выполнен на мимеографе, еще до того, как появился Бог Ксерокс. Там печатались Чарльз Ольсон, Гэри Снайдер, Джон Эшбери, Хьюберт Селби, Фрэнк О'Хара, Аллен Гинзберг и другие знаменитости. Сейчас он стал библиографической редкостью и один выпуск меньше чем за пятьдесят долларов и не купить. А целая коллекция этих «медведей» — все журналы, выпущенные с 1961 по 1971 год, стоит около трех тысяч долларов. Не хотели бы Вы поместить его в Интернет?

Ответ:Нет, я абсолютно равнодушна к Сети. Мне предлагают издавать сетевые журналы, но меня это мало волнует. Я распечатываю свои имэйлы на принтере и читаю их на бумаге.

Вопрос:Но Вы сокрушались, что потратили огромное количество времени на изготовление «Плавучего Медведя», все эти рассылки, склейки-расклейки и т. д.

Ответ:Нет, я вовсе не зря потратила время… может быть, это Вам показалось, что я выкинула время на ветер… но я ничего не потратила зря.

Вопрос: Извините, пожалуйста, Вы меня не так поняли. Я имею в виду ручную работу.

Ответ:Я обожаю все, что связано с работой своими руками! Я именно этим сейчас занимаюсь. Мы сейчас планируем выпустить книгу. Состоится уютное чтение в районе Гленн Парка, в книжном магазине под названием «Берд и Беккет». Там будут Дэвид Мелтцер, поэт, затем менее известный Клайв Мэтсон и я. Сразу после того, как Башни упали, он написал поэму «Снесены башни». Она довольно двусмысленна. «Я плачу. Я торжествую. Я оплакиваю всех погибших людей. Но этого недостаточно. Я пишу о башнях, но и это не все». Он говорил о двойственности своего положения. С одной стороны, он поэт-радикал, а с другой — он все же американец.

Я тоже написала произведение под названием «Записи, на пути к Революционной поэме». В ней — тринадцать коротких стихов. Все это входит в чэпбук (чэпбук, chapbook,маленький поэтический сборник — прим. авторов). Он будет продаваться на чтениях. Я мастерю его без компьютера. Если бы Вы послали мне имэйл, я скорее всего ответила бы Вам открыткой.

В:Что значит «боязнь чистого листа» по ди-примовски?

О:В 1968 году я переехала из Калифорнии в Нью-Йорк и каждое утро приходила в Зенский центр, просиживая там буквально часами. В то время моя жизнь кардинально менялась. Вообще сложно подхватывать подсознание на том месте, где ты его оставил. Но не нужно волноваться из-за того, что молчишь. Я не сажусь каждое утро за стол, пытаясь писать. Только, может быть, когда пишу мемуары. Поэмы приходят тогда, когда сами считают нужным прийти. Когда я была моложе и не знала, что делать, я занималась переводами, особенно люблю переводы с латыни. Сейчас вот купила Катулла и «Метаморфозы» Овида… в общем, ни бумага, ни карандаш мне не страшны.

В:А как Вы редактируете то, что написали?

О:Я почти не исправляю стихи. В молодости я уделяла много времени их переписыванию и таким образом училась писать. Сейчас поэмы приходят сразу чистыми и прозрачными. Я «слышу» их и затем заношу на бумагу. Мой редактор из «Вайкинга» одно время пытался изъять итальянский синтаксис, из моего английского языка… но только все ужасно запутал. Мне потом пришлось все обратно вставлять. Кстати, потом этого редактора тоже «изъяли», и на его место пришел новый.

В:Знание итальянского языка помогло Вам в Вашем английском?

О:Мне хотелось, чтобы мой итальянский ритм просвечивал сквозь английскую кожу. Мои предложения начинались с «buts» и «ands» («но» и «и»). Я вписывала избыточные, барочные слова… а редактор хотел, чтобы все это было на школьном английском. Из-за таких вот редакторов существует огромное количество казалось бы занимательных книг, которые все звучат одинаково.

В:Вы встречались с Эзрой Паундом.

О:Угу, я навещала его.

В:К нему в Италии неоднозначно относятся, из-за его связей с фашизмом. Он был склонен к помешательству, и американское правительство поместило его в психушку, чтобы спасти.

О:Да, это так. Его должны были казнить за измену. И тогда его объявили сумасшедшим и посадили в лечебницу для душевнобольных. Затем понадобилось около десяти-двенадцати лет, чтобы вызволить его из этого заведения. Затем он отправился обратно в Италию. Я немного помню то время. Я была тогда совсем юной, мне было около двадцати двух. Когда я собралась его навестить, он уже отсидел около восьми лет. Ну или чуть больше.

В:Каким он запомнился Вам?

О:Я писала об этом в своих мемуарах. Я очень любила его и до сих пор отношусь к нему с пиететом.

В:Он был чистосердечен и глуп. (цитата из небольшого стихотворения Дайан ди Примы, в котором она обращается к американцам, называя их pure and stupid— об этом пойдет речь во второй части этого интервью — примечание авторов).

О:Политически — возможно, что да. Может, он и был неосмотрительным, но не в финансовом смысле. Он много говорил о манипулировании обменным курсом валют, о том, как люди богатели на этом. Он был многословен. Я изучала упомянутые им работы. Все эти немолодые и консервативные правые… он говорил о деньгах, срок действия которых истекал бы через тридцать дней. Ты получаешь их по почте, и эти деньги предназначены для предметов первой необходимости… через тридцать дней их нет, они испарились! Ты не можешь их положить под подушку или в банк, ты не можешь использовать их для приобретения власти. Мои предшественники — анархисты, мой дедушка был анархистом. ФБР все время сидело у него на хвосте.

Вопрос:А что по поводу поэзии Паунда?

Ответ:Ну, в отношении поэзии… никто не может сравниться с его «Кантос». Чарльз Олсон пытался ему подражать. С одной стороны, Олсон даже его обогнал, а с другой, Олсон все же не достиг тех вершин, которых удалось достичь Паунду. Паунд вложил герметичное знание Европы в «Кантос». А Олсон ничего этого не знал. Однако в конце жизни он наконец начал приближаться к чему-то, но при помощи Юнга… и это, по-моему, глупо, идти к алхимии через Юнга. Восток, Тантра, индуистские тантристские тексты, он пытался все это использовать. Паунд же не имел ничего общего с Востоком, кроме того, что он принял Китай.