Одетая в ловкий спортивный костюм, передвигается Ирена уверенно, энергично, легко, а разогнавшиеся автомобили, завидя ее животище, отчаянно тормозят за версту, как будто страшась навредить.

Ирена по-мужски высокомерна и высока, а муж у нее невысокого роста и прост. До ужина в изысканном ресторане им надо объехать несколько адресов, чтобы забрать у доброхотов добротные, но безыскусные пеленальник, колыбель, автокресло.

Такая у Ирены идея — в мире слишком много ненужных вещей. Зачем покупать, когда можно взять использованное, но исправное у прежних владельцев.

Они заходят в заявленный в объявлении дом.

А там Кэти Люс — люминисцентная, сценичной внешности, светлоокая девушка — окружила себя деревянными рейками и, деревянно согнувшись, залезла вовнутрь остова детской кроватки, демонстрируя принципы сборки (демонстрация, дерево, детство). Краснеюще-скрюченно там находясь, с неудобством глядела снизу вверх на согбенных гостей (которые, нагибаясь, делали вид, что им интересно); тем временем ее годовалая негодница дочь (голова, гости, негодование Люс) надевала себе на голову простыню.

Легконогая, легкая на подъем, но тяжелая в общении Люс была балериной — это Ирена разузнала потом и перестала переживать по поводу своей полноты.

Следующим был мистер Ламарк@wahoo.com. Ненасытный сынок блондина Марка Ламарка, китаец, сидя на стульчике и выронив ложку, вопросительно что-то пищал, пока его педантичный папаша (второй отец, практично одетый в сланцы и модную майку, стирал) подносил под нос уже зачумлённой Ирене с умученным мужем — помимо сиденьица для авто — то ванну, то одеяло, периодически вскрикивая «сынуля, ты погоди!»

Третьей дароносицей — и дом, и душа нараспашку — была Шарлотта Рой, рослая (что стало понятно при встрече), низкоголосая (в трубке) темнокожая женщина с белым клыком, выступавшим из-под верхней губы (крепко сбитое тело, тестостерон, телефон). Сама себе и муж, и жена, она жила, вероятно, одна; на стене пустела рамка без фото, а на полу играла спрыгнувшая с фотокарточки черно-белая мулаточка дочь. Шарлотта отдала им пеленальник, «Пентиум пять» и компьютерный стол.

Иная предметная поросль вырастала кучной горой в родительском госжилье.

Мать передавала дочерям свои вещи.

Дождавшись в «Армии Спасенья» уценки, а затем купив (или даже стянув) и пару раз натянув на себя, она теряла к ним интерес. И отправлялась куркулья курортная шляпа младшенькой дочке, а неудобная, не расстегивающаяся между ног комбинашка, из-за которой в уборной все нужно снимать — ее старшей сестре. Через какое-то время и аляповатая шляпа, и ненужная, сложная в обращении комбинация возвращались к материалистичному матриарху этого слегка клептоматичного клана, которая была рада-радешенька обновленным обноскам, уже забыв родословную оных вещей.

Мать звонила Ирене и, заодно уточнив перевод природоведческих питательных слов на английский язык (ирга, медуница, рябина, лещина), отчитывалась о своем методе близости к миру, с головой, кошельком и ногами выдавая себя:

— Приобрели — раз! — почти даром стульчик со спинкой и дыркой; теперь, слушай, два! — за три доллара стульчик сидячий для кормежек на кухне, как без него обойдешься; три! — с большой скидкой стульчик для каканья по малому и большому; а четвертый — само совершенство, прямо со склада: складной стул для выездов на пленэр!

Родители начали собирать детские вещи за десять лет до зачатия Маргалит.

Как будто в этом был смысл. Как будто подобное поступенное побирательство (сначала одежка до года, потом до трех, затем до пяти) магически приближало, понукало рождение внуков — хотя возможно, что дожив, дотянув до пенсионного пеньюарного возраста, они просто не знали, чем им заняться. Чем растормошить, расцветить свою жизнь.

Приобретения были показаны в прошлый визит (слово «визит» с неизбежным, с приподнятой бровью, вопросом, ибо родители, открещиваясь от идущей через туннель электрички, требовали их привозить, а затем на машине отвозить обратно домой).

Мать завела для Ирены висячий «мобиль»: под мармеладносладостный марш приторные вислоухие кролики бежали по кругу. Мать держала пушистиков в воздухе (диета из трав и семян превратила ее в веселый скелет) и умилялась:

— Ну что, подойдет?

Отец уложил экипированного кукленка-альпиниста на коврик, нацепил на него ледоруб, комбинезон и рюкзак и рассказал, как со всем этим нужно играть. Затем вытащил из своей сумки англо-русский словарь и вынул оттуда свернутый вдвое листок:

— Возьми аккуратно. Это письмо.

— И кому это ты написал? — спросила, ожидая подвоха, Ирена.

Отец пояснил:

— Я взял в библиотеке книгу «Рожденье ребенка». И там был совет: сочинить послание неродившемуся малышу.

Моя маленькая Маргалит!

Я ужасно рад, что мне наконец предоставился шанс ожидать твоего появленья на свет. Твоего прихода в наш мир — мир, который мог бы быть лучше в сто раз!

Но ты сама все скоро поймешь.

Как только тебе откроется, что тут происходит, ты наверняка захочешь все изменить. Однако, это почти невозможно — я думаю, что ты согласишься со мной, повзрослев.

Поблагодари своих маму и папу за смелость, с которой они решили тебя сюда привести. У тебя есть повод ими гордиться: ведь твои создатели смотрят вперед с оптимизмом — увы, фатальную судьбу нашей планеты (стоит лишь включить телевизор, раскрыть любую газету) так легко предсказать!

Мы хотели бы поприсутствовать при твоем «выходе в свет», но мы этого очень боимся — ведь чтобы попасть в роддом в Сан-Франциско, нам нужно будет выйти из дома и сесть на поезд, проходящий через подземный туннель. Мало того, пребывание вне нашей квартиры нас чрезвычайно страшит. Однако, несмотря на эти препоны, мы надеемся, что скоро увидим тебя.

Твои любящие, будущие Бабушка,

Дед.

Ирена попыталась сунуть посланье в ощетинившийся листами бумаги ящик стола. Отец перехватил ее руку.

— Смотри не помни, конвертик найди.

Давно уже требовавшая внимания мать, стоявшая рядом, протянула пакет, на котором она крупно, с нажимом, вывела: ЛИВЧИК.

— С клапанами, чтобы на людях кормить, — пояснила она. Потом протянула какой-то раздутый предмет:

— Чтобы обутой-одетой внучка была.

Ирена вертела в руках объемистую, брюхатую сумочку, к которой шнурочком была привязана самосшитая книжка, где в числе прочего загогулистым почерком матери было написано: «в кармашке — кошечка-мочалка, слюнявчек; за длинной молнией — пинетки, баретки, а за короткой — носочки, нагруднитчки и чепец».

В юности мать отвергла дельного красавца краснодеревщика Глеба из-за ошибок в школьных диктантах. Теперь, прижившись в Америке, но так и не прибившись к англоязычному разговорному берегу (объяснялась при помощи мужа и жестов), она забыла правописание простых русских слов.

Отличница в школе, никогда не плавала на уроках немецкого — а сейчас барахталась меж двух языковых берегов.

Раньше Ирену бы тронуло это неловкое «В».

ЛИВЧИК и ЖИВЧИК.

Будто в подарке матери была заключена жизнь — от английского «live».

Ведь Ирена несколько лет хранила ушитый матерью (нетерпеливые большие стежки разбегались по сторонам) сатиновый лифчик, который та сунула в чемодан, когда дочь собралась в США (и, обустроившись там, вызвала — вызволила из страны прозябания — и мать, и отца).

Разглаживала, когда он, при экскавации шкафа (при эксгумации отживших свой век, давно неносимых, невыносимых вещей), попадался ей на глаза и даже пыталась надеть. Лифчик был мал, но она не отваживалась оторвать его от себя.

А мать, годы спустя, по-прежнему выражала любовь куриной гузкой, напрасным народным советом («оберни грудь капустным листом, чтоб не болела»), перешитыми платьями, нежданной лаской наждачных от стряпни рук.

Как только муж поехал отвозить мать и отца, Ирена швырнула брюхатую сумочку и ЛИВЧИК в ведро.

* * *