Старшая дочь состряпывала быструю ложь:
— Ты им, дед, можешь гордиться. В России на трех работах работал, никаким трудом не гнушался, и в Америке на себе тащит семью.
А-м же сидел в это время дома один, пил чай с брусничным вареньем и разгадывал кроссворд в газете, умыкнутой из приемной зубного врача (буквы в клетках появлялись быстрее, чем пломбы).
И оказалось, что сын был занят и когда отец вдыхал свой последний озон.
V
Сильный лэндлорд и слабый отец
Отношение Александры к отцу обуславливалось не только его поведением — верней, отсутствием определенного поведения (он проскальзывал как рыба сквозь воду сквозь ее жизнь) — но и вполне конкретной историей, случившейся, когда ей исполнилось девятнадцать.
В этой истории был замешан лэндлорд.
Жена его, некрасивая красотка с белыми волосами, утром ехала в «Джуйку»; незапоминающиеся, белесые, как яйцо, дети, мальчик и девочка, шли на уроки, а хозяин оставался один на втором этаже, занимаясь делами, а также выгадывая, когда Александра вернется с занятий английского и направится через гараж в свой полуподвал.
Периодически он звонил им домой и, поскольку избегающий соприкосновений с миром отец никогда не снимал трубки, хозяин оставлял сообщение на автоответчике, прося отца подняться к нему.
Отец, поправив одежду и причесавшись, торопился наверх, а потом возвращался с удивленным лицом:
— Пришло письмо от твоего одноклассника из Ленинграда, но почему-то хозяин наш любит, чтобы мы корреспонденцию получали не из почтового ящика, а из его рук.
Это вызволение писем казалось Александре Арамовне унизительным (почему лэндлорд, доставая в гараже общую почту, забирал конверты, адресованные квартиросъемщикам? почему они были вскрыты?), но отец продолжал по-собачьи прилизывать вихры и трусить по первому зову на хозяйский этаж.
Когда Александра Арамовна возвращалась домой (отец допоздна лазал по каким-то столбам или сидел в цементной пыли на работе), она постоянно натыкалась на хозяина, ждущего ее в гараже.
Когда она сказала об этом отцу, он возразил:
— так что нам, съезжать? Где мы еще такую низкую квартплату найдем?
И Саша, уже не надеясь, что отец сможет ее защитить, подходила к дому, вглядывалась в почтовую щель, замечала внутри «пивное пузо» и полчаса ходила по улице взад-вперед, надеясь, что игра в кошки-мышки ему надоест.
Однажды она не увидела его и вошла, протиснулась между хозяйской машиной и стеной с распятыми на ней инструментами и направилась к своей двери, когда хозяин возник откуда-то из темного, полного неприятных возможностей, нутра неопрятного гаража.
Чувствуя спиной его напряжение и нервный натянутый воздух, Александра Арамовна пыталась попасть ключом в замочную скважину.
Хозяин, в черном, расстегнутом на волосатой груди, спортивном костюме, подошел к ней (его приземистый силуэт был скрыт темнотой) и попросил помочь заменить перегоревшую лампу.
В нескольких шагах была ее дверь, а слева стоял хозяин, приглашающий влезть на стремянку, и Саша, чтобы не выказать объявшего ее страха, взобралась наверх.
Когда лампочка была вкручена, он подал ей руку, но она спустилась сама.
На появление отца рассчитывать не приходилось.
Работая на мексиканцев, обычно набиравших в артель не инженеров из бывшего СССР, а нелегальных, идеально подходящих для выжимания всех соков разнорабочих, отец пропадал на своей шарашке до двенадцати ночи, и когда он приходил, Александра Арамовна уже видела сны.
…Ее блуза с короткими рукавами, вдруг оказавшаяся рядом с курткой лэндлорда.
Крепкий хозяйский живот, обтянутый темной тканью, неожиданно коснувшийся ее живота.
Серо-белая ткань ее купленной в «Армии Спасения», бывшей в употреблении блузы от «Калвина Кляйна», трущаяся о шершавость его спортивной синтетики. Статика; отталкивающие, током бьющие искры!
Его дыхание у ее уха.
По возрасту он ей годился в отцы.
Только отец никогда не притягивал ее к себе…
Рука хозяина у нее на спине…
Только отец никогда не дотрагивался до нее, не гладил, когда ей было плохо, не подавал носового платка, когда ручьем лились слезы и даже в детстве не протягивал руки, чтобы помочь.
Опущенные веки хозяина и скрытый под ними буравящий взгляд.
У отца веки были набухшими, особенно когда он возвращался глубокой ночью со стройки. Он не прятал глаза, но почти сразу же, не в силах хоть что-то сказать, их закрывал (она ночью шла в туалет и они проходили, усталые, сонные, друг мимо друга как тени) и валился в кровать.
Ее смущение: что с ним? Притягивая ее так близко к себе, он ждет от нее слов или хочет поделиться тем, что накопилось в душе?
(Саша была наивна и не понимала: надо бежать).
Хозяин притянул ее к себе без единого слова, как бы выражая отцовскую нежность.
(Общаясь с бесстрастным отцом, она понятия не имела, как мужчины выказывают разнообразие чувств).
А может быть, решила она, ему самому нужна нежность и он просто хочет пожаловаться на свою жизнь?
Отец сам не жаловался ни на что, — но и ее слов, ее стремлений и сожалений не понимал…
Притянул и молчал.
Стоять так, уткнувшись носом в его шею, было неловко. Хозяин ничего больше не делал, просто прижимал ее к себе и не отпускал.
Саша потянулась к спасительной двери, высвободилась и успела сунуть ключ в скважину.
Лэндлорд попытался протиснуться в щель.
Не открывая дверь полностью, она ухитрилась протиснуться внутрь и захлопнуть дверь перед его носом (отметив его застывший, зафиксированный на ней взгляд).
Вечером он несколько раз спускался на первый этаж и стучался, скребся, шуршал чем-то у нее за дверью как зверь, но она ходила на цыпочках, боясь включить телевизор или воду в кране на кухне, пытаясь создать впечатление, что ушла в магазин.
Уже больше двух месяцев Саша, приходя с занятий, нарезала круги на улице, подсматривая внутрь гаража через железную холодную прорезь для почты. Иногда, когда она не замечала его и входила, лэндлорд приближался к ней из расплывчатой темноты, тут же сгущающейся в конкретное, нависающее над ней тело — и надо было успеть всунуть в скважину ключ.
Придумать какую-нибудь отговорку, чтобы не надо было с ним говорить.
Не оглядываться, ощущая магнит страха спиной…
Не выдержав этой борьбы, Александра Арамовна все рассказала отцу.
Тот, побледнев, пробормотал «ну и гад, ну и подлец», но не вмешался, а на следующий день покорно потрусил за растерзанной почтой наверх.
Через неделю Саша, возвращаясь из школы, не заметила хозяина, притаившегося в глубине гаража.
Только она подошла к своей двери, одновременно вытаскивая из тугих джинсов ключи, как почувствовала напряженной спиной: он уже здесь.
Не успела она найти железную щель в расхлябанной замочной скважине, как хозяин приблизился сзади: она чувствовала себя запертой будто в клетке в этой стране, в этом нищем апартаменте в доме на окраине города, без работы, без денег, не в силах сдвинуться с места.
Унизительный ступор.
Умаляющий страх.
Жалкость и нестойкость ее положения только усиливалась его страстным напором. Кто она? — иммигрантка в поисках гранта, мычащее существо без знания языка, целка с акцентом в побеге от низких желаний и в поиске низких цен — просто никто.
Он, приехавший сюда двадцать лет назад, звериным нюхом все это знал.
— Открывай, открывай, — шептал он, пока она копалась с ключами в надежде, что, войдя в свою комнату, сможет захлопнуть перед ним дверь.
Но у нее не было своей комнаты — он всем тут владел.
Она — не владела собственным телом. Ноги подгибались, руки дрожали. Без работы, без родины… У нее не было чувства собственной значимости. У нее не было больше страны.
Порабощаясь им, она порабощалась Америкой: на нее наступала грозная рожа, желающая что-то от нее получить, но не дающая взамен ни-че-го.
