Чувствуя на шее дыханье когда-то животрепещущего мужского тела В. Б. и вжимая голову в плечи, женскому телу кажется, что нужно обязательно обратиться к этому псевдоиспанцу, так как тот, несмотря на непременный художнический нарциссизм (однажды Х., по словам мужского тела В. Б., имел секс с собственным изображением на холсте), непременно хранит в памяти и в порах кожи отпечаток образа мужского тела, который наложился на его тело как звездная пыль.

Не особо искушенное в свойствах Галактики или Галана (эта фамилия означает «глашатай», «голосистый», «горлан»), простодушное женское тело считает, что в любом случае хоть что-то осталось, не могло не остаться, и представляет разрозненное мужское тело В. Б. как разбросанные в детской или на улице на помойке глаза, башмаки или пищательный механизм куклы, слишком близко принятой к сердцу. Наверняка Х. вспомнит какой-нибудь особенный взгляд, жест, жестокий или щедрый поступок, сценку на аукционе, цену картины, проданной с молотка.

Любой ответ заново подпалит бикфордов шнур страсти, выжжет дыру во Вселенной, сквозь которую можно подглядывать за тем, что происходит на другой стороне, превратит мирную калифорнийскую в густую, говорящую эквадорскую ночь.

У женского тела выступает на лбу жар, оно возбуждено, голова, прикрепленная к телу, улетает в далекие выси; одновременно бормочет себе что-то под нос голова в голове; женское тело же уверено в том, что не зря, при всем своем онтологическом отвращении к железным птицам, когда в полете наливаешься пивом и водкой, только бы не реагировать на турбулентные покачивания самолетных бедер и крыл, оно приземлялось в Панаме и Кито и засматривалось на обугленные, обойденные светом сонмы тряпичных людей, — ведь именно та влажная ночь (женское тело помнит, как работали слезные железы, как увещевал вкрадчивый голос, какую заботу проявляла голова в голове) прибила его, как обкатанную волнами деревяшку, к экрану компьютера и заставила лихорадочно рыться в ворохе старых, считавшихся канувшими в вечность посланий, только чтобы извлечь из них прежде никак не употребленные сведения, которые, безо всяких сомнений, должны быть связаны с Эквадором, Аргентиной, Кубой, государством Белиз.

Не мешкая, женское тело вводит в поисковик псевдоиспанское имя, для того чтобы послать не ожидаемое сногсшибательное сообщение и в ответ получить и распечатать, а затем прижать к губам нагревшийся в недрах принтера листок бумаги с воспоминаниями о когда-то живом, порой жадном, порой сожалеющем мужском теле В. Б.

Только-только возвратившись из Латинской Америки, отрываясь от земли, а затем приземляясь в общей сложности десять раз, мучаясь самолетной болезнью и убеждая себя в том, что в переходе на ту сторону, если что, ничего страшного нет, ведь мужское тело спокойно и без лишних споров там поселилось, взволнованное женское тело приступает к процессу вытребования из глубин Гугла координатов художника Х., всеми фибрами ощущая, что именно этот фигурант списка под номером два способен во всех красках и красноречии рассказать о тайных изгибах судьбы мужского тела В. Б.

Почти сразу же, попав в нужную лунку Всемирного Воздушного Взлетного поля, растерянно, с отчаянно бьющимся, как в самолете, сердцем читает, что присоветованный головой в голове нео-экспрессионист, мексиканец Хулио Галан, участвовавший вместе с аргентинцем Ангелом Риосом и кубинкой Аной Мендиетой в одном артшоу в галерее В. Б. и хорошо знавший когда-то живое и по-прежнему жадное мужское тело, скончался чуть больше года назад в воздухе, в самолете, по пути к себе домой, из Закатекаса в Монтеррей.

Проживающий в Нью-Йорке Дональд Бехлер, 51, жив.

Проживающий в Нью-йорке Бернард Вене, 66, жив.

Проживающий в Нью-Йорке Ричард Серра, 67, жив.

Переехавший из Нью-Йорка в Коннектикут Дженни, 62, жив.

Галану, одно время считающемуся самым многообещающим молодым художником Мексики, было всего сорок шесть лет.

V

Место действия: спокойное просторное небо над городом Даллас. Координаты нахождения женского тела: в середине самолета марки «Мак Даглас», рядом с круглым окном.

Время: за три года до экваторской эквадорской поездки; через семь минут после ничем не омраченного взлета, через пять часов после посещения родительского дома безудержной бисексуальной Фриды Кало и мексиканской земли.

Женское тело возвращается с родины кактусов и чачи с загаром; с обсидиановым увесистым шаром в рюкзаке, всученным продающим безделушки пожилым прожаренным мексиканцем, простоявшим целый день у пирамид на жаре; с фотографиями, исподтишка щелкнутыми в местном музее, где женское тело долго бродило по выставке «Бас Ян Адер, голландский художник и перформансист».

Тогда женскому телу было неведомо о смерти мужского, и посему клубок ощущений его был белым и даже дебелым, как дерево без коры, как личинка ненужного насекомого, как разваренное постное мясо, ватное одеяло, как глушащий чувства вискарь. Можно сказать, что тогда в нем не было глупости, но не было и глубины, а все поиски и метания, вместо того чтобы стягиваться нервным узлом и заставлять трепетать, расползались в пространстве…

Манипуляции Адера с пением в хоре, с прыжками с крыши, с падением с дерева, с погруженной в пучины океана и так и не выплывшей лодкой так впечатлили женское тело, что по возвращении в свою уютную каморку у моря оно собиралось написать про Адера текст.

Пока женское тело думало об утонувшем художнике, самолет содрогнулся.

Раздался страшный грохот и шум, самолет повис в воздухе, а вместе с ним повисла и тишина, стихли моторы, мигнули и погасли огни, послышался транслируемый по радио непонятный бубнеж, а в салоне — истерические голоса.

Женскому телу показалось, что пока оно было погружено в «музейные мысли», в их самолет врезался другой самолет. А может быть, напоролись на телебашню? То ли крылья, то ли далекая земля за окном закачались, как будто менялся уровень воды в стакане, съезжающем по столу.

Когда женскому телу исполнилось десять лет, отец повез его в Евпаторию и там учил крымскому кролю и брассу. Однажды поднялся шторм и отец сам начал тонуть, а женское тело увидело перед собой неровную, скачущую перед глазами черту — все вокруг было зеленым, соленым — и поняло, что находится внутри толщи воды.

Ему хорошо запомнился этот цвет.

Сейчас у людей в салоне были неестественно зеленые лица, и женское тело сразу же поняло, что зеленым расцвечен и рай. Самолет никак не мог найти точку опоры в воздушном пространстве. Стрелка компаса жизни женского тела искала правильный путь.

Вселенная накренилась и женское тело поняло, что сейчас выплеснется из нее, как из стакана избыток воды. Страха не появилось, в голове же тогда еще не было способной поддержать в трудный момент другой головы, а только спокойствие и вопрос «значит, конец?»

Женское тело широко раскрыло глаза, желая рассмотреть в мельчайших подробностях все изменения и не пропустить свою смерть.

Прорезавшийся из бубнежа пилот объявил, что неожиданно отказал один из моторов.

У еле удерживающихся на ногах стюардесс были серые лица.

Находящаяся на борту самолета бортпроводница с другой авиалинии, летящая в отпуск, сказала, что за все тридцать лет, что она работает в воздухе, подобное происходит с ней в первый раз.

Пилот сообщил, что, к счастью, работает второй двигатель и что он надеется, что части деталей первого не пропороли обшивку. Самолет, снова распушив перья, возвращался в аэропорт, где его уже поджидали мчащиеся по полю с ревом пожарные и полицейские, опасаясь огня.

Женское тело вспомнило, что почти пропустило именно этот рейс, ибо, спрошенное агентом безопасности об удостоверении личности и цели поездки, просто легонько кивало вместо того, чтобы голосом озвучить ответ, и тогда раздраженный агент начал допытываться о предполагаемой глухоте, переходя на непрофессионально невменяемый крик и заявляя, что если женское тело не откроет рта вместо того, чтобы, как болванчик кивать, он его не пустит на трап.