– А где ты теперь живешь?

– Мама развелась с папой, и мы переехали к бабушке в деревню.

– Сейчас едешь к папе?

– Нет, папа женился – у его новой жены рыжая девочка, – сказал Павлушка, – и я не хочу видеть, как она играет на моем пианино.

– Почему же ты не забрал пианино в деревню?

– Я перестал на нем играть.

– Почему?

Мальчик не ответил. У вокзала поезд остановился. Пассажиры выбрались из вагона на перрон и разошлись кто куда. Павлушка побежал, свернул в переулок – навстречу стадо коров; за ними брели, спотыкаясь, пастухи. Они опохмелились и уже никуда не спешили. Мальчик опять побежал, вскоре остановился, чтобы отдышаться, но, разволновавшись, не мог отдышаться. Приоткрыл у Куркиных калитку и заглянул во двор. Как раз мама Ольки поливала из лейки цветы у крыльца.

– Олька спит, – сказала мама.

– А когда проснется?

– Она только что пришла.

Павлушка побрел дальше, зазвонили в церкви, а куда еще можно пойти в воскресенье утром – и он обрадовался.

Идти в церковь надо мимо отеческого дома – нельзя не зайти, но Павлушка боялся увидеть девочку, которая играет на его пианино. Сквозь тучи пробилось солнце и ударило в окна. Одно было распахнуто, и в нем от мух сетка. Раньше этой сеткой накрывали ящик с цыплятами. У Павлушки защемило сердце, он не выдержал и поднялся в дом. Когда папа увидел его, смахнул со щеки слезу и, не зная, куда деть глаза, уставился в сетку на окне. Впрочем, это не сетка, а кусок жести, в котором папа пробил гвоздем дырочек, чтобы цыплята в ящике не задохнулись. На солнце надвинулась туча, зашуршал по крыше дождь, и опять зазвонили в церкви.

– Как мама? – спросил папа.

Тут в сенях стукнула дверь, но прежде новой жены папы вбежала Жучка.

– Сбегай, Мотя, в магазин, – сказал папа, когда жена вошла. – И не забудь бутылочку вина.

Тетя Мотя оглянулась на Павлушку.

– Ты не видишь, что он уже взрослый? – добавил папа.

– Ничего не хочу! – заявил Павлушка. – Только посмотреть на пианино.

Он вошел в бывшую свою комнату. На кроватке спала девочка. Почувствовав на себе взгляд, она открыла глаза и сразу не могла понять, где она. Наконец вспомнила, на лице ее выразилось отчаяние – куда она попала, и Павлушка выбежал.

Во дворе чуть не упал, наступив на шнурок; присел, чтобы завязать его, а Жучка, выскочив вслед и виляя хвостом, попала по лицу. Отгоняя Жучку, Павлушка увидел девочку в окне и скорее шагнул за калитку.

Дождь закончился, выглянуло солнце, и мальчик прошел мимо церкви к стадиону. Ворота с чугунной решеткой распахнуты. Тень от решетки падает на лужи и на постамент с гипсовой скульптурой. Дальше еще постаменты, аккуратно побелены, но скульптур уже нет. За воротами шелестят деревья перед некошеным зеленым футбольным полем. Павлушка зашел за трибуны; над головой деревянные скамеечки и лучи солнца. Мальчик пролез в дырку в заборе, идет по глинистой скользкой после дождя дорожке, боится поскользнуться в белой рубашке. Пока не выбрался на улицу – над белой рубашкой каркает ворона.

У рыбного магазина лошадь. На телеге воняет рыба в бочках. За магазином железнодорожный переезд, где Павлушка проезжал утром. Закрывается шлагбаум, можно успеть перебежать, но Павлушка смотрит на лошадь, затем на вагоны один за другим. В открытом окне рука женщины. Накрашенные ногти сверкнули на солнце электричеством. Поезд прогрохотал, и мальчик, переходя на другую сторону путей, услышал, как гудят рельсы.

Дальше улица спускается вниз, между домами проплывает труба парохода. Павлушка бежит, за спиной развевается рубаха. На берегу трактор распахивает зарастающий травой пляж. Там уже собрались папины друзья, а пьяный Куркин, подойдя к Павлушке, спросил:

– Как Алешка?

– На облаках, – ответил мальчик.

– Как это – на облаках? – не понял Куркин.

Павлушка бросился назад. Ветер с реки подталкивает в спину. У церкви мальчик оглянулся, как внизу у переезда идет поезд, и как плывет по большой реке пароход, и как впадает в нее маленькая речка, а дальше – горы. Там выпал снег и на солнце блестит – больно глазам. Навстречу поезду показался другой поезд, и – другой пароход, а потом можно ждать еще и еще… Птички вьются, от их порхания ветер; кажется, вот-вот самая юркая заденет крылышком по щеке – жарко, воздух густеет и застилает дальний берег синью, от которой становится тревожно.

Все же осмелился зайти в церковь. Пробравшись к самой большой золотой иконе, чуть не опрокинул вазу и узнал букет девушки, с которой ехал утром в поезде. Поставил свечку и скорее на улицу, а там идет рыжая тетя Мотя с дочкой.

– В магазин? – догадался Павлушка.

– Да, – кивнула тетя. – Пусть лучше твой папа выпьет дома, чем пойдет на пляж с друзьями; еще утонет, когда после обеда вода становится ледяная.

– Они уже там, – доложил мальчик, – а Куркин так напился, что забыл, где сейчас Алешка.

– Почему после обеда, – спросила девочка, – ледяная?

– Когда припечет солнце, – объяснил Павлушка, – в горах начинает таять снег.

Чтобы пройти на кухню, пролез под веревкой; они и во дворе, и на крыльце у Куркиных, а Олька у плиты вздрогнула – никак не ожидала его увидеть.

– Как ты вырос, – изумилась она, – и как ты похож на Алешку!

Мальчик показал, недоумевая:

– Что это за веревки?

– Бабушка стала плохо видеть, – начала объяснять Олька, – и поэтому везде протянули, чтобы она могла ходить, как в больших городах троллейбусы.

– А что, если я подарю ей иконку? – спросил Павлушка.

– Бабушка будет очень рада.

Пройдя вслед за Олькой, мальчик увидел у окна старушку в очках с толстыми стеклами. У нее так тряслись руки, что она не могла взять иконку.

– Паркинсон замучил, – как бы оправдываясь, сказала она. – Кто это?

– Бог, – ответила Олька, устанавливая иконку на подоконнике перед бабушкой.

– Не похож, – пробормотала, вглядываясь, старуха, и Павлушка подумал, что ей видней.

Олька убежала на кухню, а мальчик огляделся. Половину комнаты занимал рояль. Уже давно Павлушка не хотел, не мог играть на своем пианино, но рояль – это РОЯЛЬ, – и у мальчика сквозь загар вспыхнули щеки. Олька принесла бабушке обед, а Павлушка выскочил на крыльцо. Опять небо заволакивало, солнце потускнело, и стало душно. Олька вернулась на кухоньку – тут раздался визг поросенка. Павлушка выглянул в коридор и через открытую дверь увидел, как на кухне бьется в окно птичка. Олька распахнула окно, и птичка выпорхнула.

– Влетела через форточку, – объяснила Олька и приложила руку к сердцу, стараясь его успокоить. – Как я испугалась!

– А откуда поросенок?

– Это я так завизжала! – засмеялась она. – Хочешь вина?

– Давай возьмем бутылочку, – предложил Павлушка, – и пойдем на большую реку.

– После того как утонул твой брат, – пробормотала Олька, – я не хожу на реку.

– А я не могу играть на пианино, – подхватил мальчик, – потому что это Алешка научил меня играть. – И еще прошептал: – Пошли тогда в лес.

– Не могу, – покачала она головой. – Я выхожу замуж.

У нее из пальцев выскользнул стакан, но не разбился на коврике на полу, и Олька заплакала. Павлушка сначала даже не понял, почему она плачет; потом догадался: не от пролитого же вина плачет – а оттого, что стакан не разбился и ей счастья, выйдя замуж, не видать.

– Не надо об этом думать, – сказал Павлушка.

– А о чем?

– О чем-нибудь другом.

– Когда у бабушки начинают трястись руки, – начала Олька, – иногда я не выдерживаю, сжимаю их изо всех сил, пока не почувствую, что они уже не трясутся, и только тогда могу думать о другом, – и она опять расплакалась.

– Перестань, – попросил Павлушка, не зная, как ей помочь.

– Я стала некрасивая? – вытирая слезы, всхлипнула Олька.

– С чего ты взяла?

– Растолстела.

– Для меня ты какая была, такая и осталась. – Павлушка не знал, что ей ответить.

– Не надо об этом.