А когда он доберётся до трубы, то будет колотить по ней кулаком. Чуткие датчики уловят нештатную вибрацию. На ЦП зацветут тревожные огни. Мириам поймёт, в чём дело. Спустит к нему дыхательную смесь. Рассчитает таблицу остановок для безопасного подъёма...

   Неожиданно скрутило живот. Он едва не разжал руки. От рези в кишках жёлтый луч прожектора дрожал и таял. Очень больно...

   Бросило в жар. Он почувствовал, как пропитывается потом нательное бельё.

   Ибрагим изменил угол наклона крыла. Теперь он спускался вниз. Давление увеличилось, живот немного успокоился. "Капуста, - понял Малик, - газы от клетчатки распирают пищевод. Подниматься нужно медленней..."

   Боль отступила, а Ибрагим, зажмурившись, дёрнул головой, чтобы стряхнуть капельки пота, повисшие на ресницах. Так он пропустил мгновение, когда гирлянда оранжевых огней главного продуктопровода насосной станции вынырнула из морока.

   Малик наклонил крыло, чтобы точно выйти на цель, и только тогда с ужасом понял, что его горизонтальная скорость слишком велика.

   Он попытался поднять плоскость на торможение, но было поздно: удар о трубу был страшен. Жгучая боль в груди парализовала волю.

   Малик закашлялся и понял, что теряет сознание. Это ему показалось обидным.

   "Я же победил, - подумал Ибрагим. - Выжил. До моей женщины - сто метров! Ну, да! Баржа прямо надо мной! Всего-то дел: с правильными остановками проползти по трубе сто метров..."

   Каждый выдох давался с боем. Обжатие горячей пятернёй сдавило горло. Огонь теснил грудь и лавовыми ручейками растекался по телу. Судорогой свело ногу.

   "Я умираю, - понял Малик. - Вот так. Глупо..."

   Он приподнял голову и выпустил из рук трубу.

   А перед тем, как в глазах окончательно померкло, он увидел спускающегося с небес ангела в глубоководном скафандре.

   Малик пришёл в себя на кушетке, лицом вниз.

   Он чуть пошевелил головой: привкус крови, щека на клеёнке...

   Тёплые руки легли ему на плечи.

   - Ты слышишь меня, миленький?

   Ибрагим улыбнулся: слова, несомненно, принадлежали Мириам, а визгливый тембр голоса подсказывал, что они в барокамере.

   - Ноги, - прошептал Ибрагим. - Я не чувствую ног.

   - Это временный паралич, милый. Ещё сутки будем проходить рекомпрессию, судно-госпиталь уже у причала. Врачи нас ждут.

   - Что со мной?

   - Кессонка, баротравма лёгких, кислородное отравление. А ещё потеря крови: ты глубоко порезал ладонь. Неслабый букет...

   Ибрагим приоткрыл глаза и посмотрел на замотанную в бинт правую ладонь. Потом немного приподнялся на руках и глянул вниз: живот был в синюшных разводах вен.

   Её мягкие руки вновь легли на плечи.

   - Лежи спокойно, милый. Теперь всё будет хорошо.

   - Ты видела "медузу" у меня на животе?

   - Видела. А ещё у тебя воздушная опухоль под кожей шеи...

   Ибрагим улёгся, закрыл глаза и расслабился.

   - Сколько мы уже тут?

   - Почти сутки, милый.

   - Что там, на бирже?

   - Как ты и предполагал: гелиевые акции до небес, а реголитовые по цене бумаги... мы теперь богаты.

   - Можем стать ещё богаче, - прошептал Ибрагим. - Покупай.

   - В смысле?

   - Теперь продай гелиевые и всё вложи в реголитовые компании. Станции просто нужно подальше отвести друг от друга. В камере есть компьютерный терминал?

   - Забыла! - после секундной паузы призналась Мария.

   - Не страшно. Минутное дело. Сколько у нас тут, три атмосферы? Сбросишь давление, и с главного терминала дашь команду брокеру. Я потерплю, а рекомпрессию нагоним...

   - Твоему сыну это на пользу не пойдёт, - сказала Мария. - Или деньги важнее?

   - Сыну? - переспросил Ибрагим.

   Она показала ему колечко. Ровный синий цвет. Сочный. Глубокий. Ясный. Как небо. Как она просила...

   - Сын! - улыбнулся Ибрагим. - Аллах подарил мне сына!

   - Я выполнила своё обещание, дорогой, видишь?

   - Я тоже выполнил. Днём ты пожалела, что я не выкупался, помнишь?

   - Конечно, милый.

   - А я тебе ответил, что ещё накупаюсь...

   Она разрыдалась. Но при высоком давлении в насыщенном кислородом воздухе ему показалось, что она смеётся. Он ответил ей слабым покашливанием... и застонал.

   - Ты - мой рыцарь, миленький, - тихо сказала Мария. - Любимый!

   - А ты - моя жена, - прошептал Малик. - Единственная.

   Ему было больно. И страшно. Он почувствовал, как из глаз полились слёзы.

   "Тоже мне "рыцарь", - сердито подумал Ибрагим. - Сипахи не плачут!"

   Сейчас любая злость была ему на пользу, даже такая... глупая... ибо нет ущерба доблести, если слёзы делил с другом.

   Не было ни одной причины, по которой я мог взять его с собой, не нарушая норм и инструкций, составляющих правила поведения в космосе. Тем не менее, я не мог его не взять...

   Лукич разменял шестой десяток где-то за орбитой Нептуна три года назад. Там же он получил свой последний приказ об увольнении, в связи с выходом на пенсию. Как я понял из пояснений Климова, начальника накопителя Юпитер-3, Лукич эти три года на месте не сидел: подолгу задерживаясь на каждой из станций, что имела несчастье оказаться у него на пути, он и в самом деле двигался в сторону Земли. Только очень медленно. Эту неторопливость можно было понять: там его ждали синее небо, зелёная трава, сытая обеспеченная старость и потрясающее одиночество. Не он первый...

   Каждый из нас, по слухам, уходя на пенсию, уже через несколько лет прислушивался к своим воспоминаниям, как к зыбкому сну, который приснился кому-то другому.

   Когда я прибыл за рудой на Юпитер-3, обитаемый космос уже тихо выл, наблюдая за борьбой Лукича с неизбежным. Подобно броуновской частице он хаотически перемещался с базы на базу, оставаясь при этом всегда за орбитой Юпитера.