- И даже неясно где у стрелки "да", а где - "нет"... - Юлька поддакивает.

   Видно, до нас с Михой разом "дошло". Потому как, не сговариваясь, вместе на Вавана уставились. Вот идиот! Если бы Юлька со мной в сарае заперлась, уж я бы ей точно объяснил, что, таки "да". А "нет" - это для мамы с папой.

   Тут Миха возьми да и брякни:

   - Так это вы в сарае запирались, чтоб физикой заниматься?

   Юлька зацвела, опунцовела, кулачки сжимает. Ваван тоже смутился. Вижу, надо что-то умное спросить. И срочно. Иначе скоро нам не до опытов будет.

   - А кто отвечает? - спрашиваю. - Не стрелка же...

   Ну, эти двое помолчали ещё минуту для важности, а потом Ваван и сказанул:

   - Точка отвечает.

   - Пустая точка, - всё ещё хмуро, со злобинкой, уточняет Юлька. - Это и есть теория Козырева. Он её называл "причинной механикой". Только по мне, эту механику правильнее было бы назвать дискретной. Суть в том, что по этой теории существует мельчайшая точка пространства, которая настолько мала, что в ней, в этой точке, пространства уже нет.

   - А что есть? - спрашиваю.

   - Козырев полагал, что время. А мы, вот, думаем, что информация. Сдаётся нам, что в этой мельчайшей точке, в которой нет пространства, содержится вся информация о Вселенной. И если точку эту возбуждать, выводить из равновесия вопросом, то она, эта точка, для сохранения равновесия, начнёт генерировать встречные флуктуации, которые могут быть интерпретированы, как ответ...

   - Вот оно что... - глубокомысленно замечает Миха.

   Но Вавану не до шуток:

   - Мы точно знаем, что эта штука отвечает. Только фиг его знает, на какой вопрос...

   - Так бы сразу и сказал, - тяжело вздыхает Миха.

   Мне понятна его скорбь. Вместо того, чтобы наслаждаться жизнью после приёма пива, да под свежие раки, вставать и тащиться в такую даль... Но кайфоломы были безучастны к его сомнениям:

   - Пойдём, Миха. И ты давай с нами, Кела. У нас ведь два прибора...

   - Погодите-ка, - придерживаю учёный люд. - А мы-то вам, собственно, зачем?

   - Так ведь объяснили же, - застеснялся Ваван. - Мы пока только на себе пробовали: много мыслей, - не можем вспомнить, о чём спрашивали. Вот мы и подумали, что если вас поднапрячь, может, что-то прояснится...

   - Понятно, - говорю. - Придурки понадобились? У вас, значит, умников, мыслей по три вагона с тележкой. Ну, а мы с Михой - бестолочи: полторы извилины на двоих? Одна-две мыслишки в год проскакивают, да и те адресом ошиблись?

   - Нет-нет, - беспокоится Ваван. - Не так Кела. Просто нужны добровольцы...

   - Не парься, Заноза, - соображает Юлька. - Мы вам денег дадим.

   - О! - говорю я. - И сколько?

   - По чирику за ночь, идёт?

   - Десятка? - я изо всех сил презрительно заламываю бровь. "Как бы не сломалась, - думаю, - как-никак поутру с Васильковскими играть нужно". - Да мне вашей красненькой даже на "чернила" не хватит...

   - Полтинник! - веско уточняет Ваван.

   - Полтинник?!

   Миха даже подскакивает.

   Вот чёрт деревенский! Да эту парочку в два счёта до стольника поднять можно было. Но Миха уже ни о чём, кроме халявного полтинника, думать не может:

   - Да я ради науки...

   Не обманули...

   Студенты не обманули, говорю.

   В сарае и вправду, будто лазарет: две лежанки, приборы-циферблатики, кнопочки-рукоятки. Освещение, калорифер у входа. Всё так чистенько, опрятненько...

   Да только хоть я академиев и не проходил, а цилиндр от кастрюли отличить сумею. Тем более, если кастрюль две и обе из набора тёти Евы. Ох, и визгу было! Когда дядя Василь, её бывший муж, с судовым исполнителем из гаража шестёрку выкатывали, и то не так орала, как месяца два назад истерила по причине пропажи своей утвари. Только испоганили студенты кастрюли: к боковым отверстиям штуцеры аргоночкой приварили, тройники накрутили - манометры с клапанами... Это, значит, они отсюда воздух откачивали. И про крышку стеклянную - правда. Через верх, там, где ручка пластиковая, ниточку внутрь опустили, герметиком замазюкали. А внутри - обычная вязальная спица и два свинцовых грузика на ней, на разных расстояниях от точки подвеса.

   - Зря вы это, - пожурил студентов за самоуправство Миха. - Если кастрюли дырявить, в чём раков варить?

   Спица в кастрюле висит, не шелохнётся. Даром, что грузила не слабые: в одном грамм сто будет, другой раз в десять поменьше. Да что им! Обе кастрюли к чугунным поддонам прикручены. У нас на Проме на таких подставках фрезерные станки стоят. Как это они сюда такую тяжесть дотащили? И с лазерами-брелками не обманули, и с докторскими слухалками...

   А студенты стоят и гордо на нас посматривают. Вот, мол, какие мы умные. Да только чтобы спросить "не разбери что" и не вкурить, куда тебя потом с твоим вопросом послали, - большого ума не надо.

   И в институте для этого учиться совсем не обязательно.

   Зло меня разобрало, - вот что. Уж такие они чистенькие, такие правильные. А мы с Михой, значит, быдло коммунальное? Лимита неумытая? Наверное, от этих самых мыслей я у них и спросил:

   - А как вы думаете, профессора недоученные, отчего район наш чертановским зовут?

   Скривился Ваван. Сразу видно, - не знает. И Юлька опять пятнами пошла. Только у ней другое, - на "профессоров" решила обидеться.

   Молчат. Оба. Тогда я им издалека намёк делаю:

   - "Чертаново" не от слова "чёрт", въезжаете? А от слова "черта". Выселки наши долгое время далеко за чертой города были. Это сейчас город на нас наступил и дальше пошёл, не отряхиваясь. Но мы-то - люди. Какой бы жизнь у нас ни была...

   Тут уже Миха меня успокаивать сподобился:

   - Заноза, ты чего?

   Видать крепко он за свой полтинник волнуется. Не боись, Влом! - никуда эти воротнички от нас не денутся. И получишь ты свой полтинник, братела, да и мой в прицепе. Заноза подачками брезгует. Заноза чего надо - сам берёт...

   - А вы в другую сторону пробовали? - дальше намекаю. - Не спрашивать, а слушать?