— Кто там? — спросил приятный женский голос. Достала!
— Из прокуратуры, — сухо ответила я.
В двери скрипнуло. По моим представлениям, открыть должна была длинноногая красотка с бюстом Памелы Андерсон и мордахой как минимум Мелани Гриффит. На худой конец — Рене Руссо. Но открыла некрасивая полная женщина с перевязанной рукой и крашеными кудряшками.
Домработница, решила я.
— Следователь Шевченко, — сурово представилась я. — Мне нужно видеть капитана Вереста. Срочно.
— Проходите, — вздохнула женщина.
На меня она глянула мимоходом. Даже как-то снисходительно. Я вошла на стертых каблуках в прихожую.
— Олежа, — женщина постучала в ванную комнату, — к тебе пришли… — потом повернула ко мне грустное лицо и объяснила: — Я передала ему, что вы звонили, но он с порога сразу в ванную. Умотался очень.
Не домработница, сообразила я. А кто?
Мокрая физиономия Вереста высунулась из ванной. Меня он, похоже, не признал, нахмурился.
— Наконец-то, — с металлом в голосе сказала я. — Я ищу вас весь вечер, Олег Леонидович. На работе вас нет, дома тоже. Нам срочно нужна ваша помощь. В деле об убийстве Тамбовцева вскрылись новые факты. Предлагаю проехать в прокуратуру и совместно поработать с задержанным…
— Позвольте, — вмешалась некрасивая женщина, — я не вижу мужа неделями, нельзя ли подождать до утра?
— Нельзя. Это очень важно, Олег Леонидович, — насупилась я. — Завтра будет поздно. Старший следователь Поздняков уже оформил протокол, нужно ваше заключение, как человека, стоящего у истоков следствия.
— Хорошо, я оденусь, — моргнул Верест. — Подождите на кухне. Раечка, не волнуйся, я мигом…
— Вы книжки не пишете? — печально поинтересовалась дурнушка. — Я на днях прочитала одну книжку про сумасшедшего терапевта. «Улыбнись палачу» называется. Ее написала Лидия Шевченко, как и вы…
— Однофамилица, — резко бросила я. — Женщина, где вы видели прокурора, пишущего книжки? У нас загруженность по пятнадцать часов в сутки.
Мы спустились на два пролета, я сняла очки и повисла у него на шее.
— Прости, Олег, не повторится… Мне надо было, понимаешь? Еще немного — и я бы опять отчудила… Это не я, Олег, это характер мой чудовищный…
— Успокойся, — он гладил меня по щеке. — Все понятно, бывает. Пойдем на остановку, в чайную, посидим, обсудим…
Чайная оказалась так себе, но какая разница? Там было тихо, тепло, и мухи не кусали.
— Эта женщина… она твоя жена?
— Жена, — кивнул он. — Я понимаю твои чувства. Ты рассчитывала увидеть обложку «Пентхауза». А увидела… — Он медленно поднес чашку к губам, задумался, поставил на стол. — Раиса работала в санчасти при десятом мотострелковом батальоне. В восемьдесят пятом под Кундузом нам крепко врезали. Из взвода уцелел я один — с перебитыми ногами и ключицей. Отстреливался пока мог, потом отключился. Она приползла вечером, когда «духи» схлынули, и волочила меня по скалам восемь верст… Восемь верст — можешь представить?.. И не отходила от меня, пока я в медсанбате пролежни плодил. До дембеля два месяца оставалось, меня комиссовали, а Раису я с собой забрал…
— То есть тебя к жене привязывает больше, чем любовь, — догадалась я. — А что, твоя отрада пыталась покончить с собой? У нее рука по локоть забинтована.
— Банка с огурцами взорвалась. Осколками сухожилия порезало.
— Прости… Мне тоже не везет с заготовками. Постоянно о мамины закатайки спотыкаюсь. Давай к делу. Утром шестого октября, равно как и седьмого, Постоялов навестил в больнице жену, затем поехал на дачу. Первым делом выгреб старый хлам из кладовки и отволок его на мусорку — между Облепиховой и моим гаражом. Мы копались с тобой в этом хламе. Ржавые кастрюли, горшки, челюсть от кукушки. И книги, основательно проеденные грызунами. Никакой антикварной ценности, по словам Постоялова, они не представляли. Читать их было невозможно, а в руки брать противно. В числе прочих он выбросил Грэма Грина — «Нашего человека в Гаване». Сохранилась она неплохо, но оставлять ее он не захотел. Все равно нуднота, говорит. А ведь об этом я знала, Олег. Но забыла! Ты помнишь, чтобы мы выкапывали из мусора эту книгу?
— Не было такой, — согласился Верест. — Была «Женщина в белом», «Капитан Фракасс», Чехов в воспоминаниях современников…
— «Двадцать лет спустя», «Без семьи» Мало, «Сопромат» Беляева… От дождей они раскисли, превратились в жалкое месиво… Но это было потом. А шестого и утром седьмого октября дождя не было, книжки лежали сухими.
— И твоя версия?..
— Очевидная. Тамбовцев останавливается под моим домом, чтобы спрятать (на всякий пожарный) ценный предмет. Неважно куда — лишь бы сухо и надежно. На пару часов, больше ему не надо. Дупло его не устраивает, он проходит десять метров, видит мусорку, груду книг и в одну из них вкладывает свою ценность. Делаем вывод, что ценность плоская.
— И куда же подевалась книга с плоской ценностью? — Верест наморщил лоб, начиная, слава богу, соображать.
— «Вложение» оказалось неудачным — книгу сперли. Я полдня проигрывала варианты. Постоялов врать не станет — зачем? Неважно, убивал он или нет, «утилизация» хлама из кладовки к преступлению отношения не имеет. Следовательно, книга была. И пропала. Я все проанализировала. Дачников в этот момент было с гулькин нос. После обеда под моим окном проскакал Красноперов — к Зойке Макаровой. Рыться на свалке он не будет даже за приличные деньги. Тем более книги подбирать. Доктор Грецкий и Полынники (или Песчаники?) уезжали по нижней улице, на Облепиховой не были. Фигуранты, попади они даже на Облепиховую, аналогично в мусор не полезут. И заметь, Олег, спереть книгу могли только в этот день, пока не начался ливень. Кому она нужна в мокром и вздутом виде?
— В твоих глазах решение задачки…
— Стянуть книгу мог только один человек. Магдалина Ивановна Розенфельд.
Глава 4
— Черт возьми, — прошептал Верест, напрягая лицо. — Доходчиво, однако зыбко как-то, Лида…
— Зыбко, — допустила я. — Но почему не проверить? Розенфельд патологическая скупердяйка, страдающая шпиономанией. Она старая, бедная, охочая до хлама, ей не стыдно рыться в выброшенных книгах. Знаешь, кем она была до выхода на пенсию? Библиотекарем!
— Сильный аргумент, — признался Верест. — Но физическая возможность…
— Легко. В половине четвертого я стою у окна, выходящего на се участок. Розенфельд выгребает из калитки — с телегой, пакетом — и тащится по Облепиховой, мимо меня. Затем она попадает в мертвую зону — я не вижу, что она делает. Но догадываюсь — она замечает на мусорке груду литературы и начинает в ней рыться. Не может библиотекарь пройти мимо потрепанных книг, в каком бы состоянии они ни находились… А потом она выходит из мертвой зоны — я смотрела из другого окна… И знаешь, что она делает? «Молнию» на тележке застегивает!
— Черт, — повторил Верест. — В этом есть своя сермяга. Нужно допросить Розенфельд.
— Нужно поговорить с Розенфельд, — поправила я. — В случае несговорчивости — надавить, пригрозить и уж тогда брать за жабры. А также недурно намекнуть фигурантам, что дело сдвинулось, и посмотреть, кто из них шевельнется.
Верест с сомнением покачал головой:
— Опасно. Тебе не надоела игра в твои ворота? Я, например, ни на минуту не представляю, на что им можно намекнуть и что рассматривать за «шевеление». Фигуранты под контролем — этого достаточно. Красноперов каждое утро занят по работе: с головой в компьютерах либо носится по выставке «Сибэкспо», выискивая, кому бы сбагрить достижения. После обеда возвращается на дачу, идет к Рябининой и пребывает там до утра. По крайней мере, так было вчера и частично сегодня. В двадцать ноль пять Красноперов ушел от Рябининой. Сел в машину и поехал в город. В двадцать сорок пять он уже находился на городской квартире. Видимо, ночует. Рябинина осталась на даче.
— Смелая, — позавидовала я. — А на вид трусиха.
— У каждого свои странности. Л вот Марышев второй день прилежно ходит на работу, в то время как Сургачева ведет праздный образ жизни. В четверг она была замечена в салоне красоты «Эсмеральда» на Сибирской, в тот же день навестила бутик «Марина Ринальди» и даже приобрела там какой-то платочек. В пятницу бродила по престижным парфюмерным точкам центральной части города, делая незначительные (не дороже пяти тысяч) покупки. Около шестнадцати часов села в такси и была благополучно потеряна Замятным. В четверг вечером вдвоем с Марышевым они ездили осматривать квартиру покойной тетушки, где пробыли в общей сложности час. Вышли довольные. Последний фигурант — Постоялов — тоже ни в чем выдающемся не замечен. В четверг лихорадочно трудился, вечером навестил в больнице супругу — через неделю ее, кстати, выписывают. В пятницу опять просидел у себя в офисе на Ватутина. Часов в шесть вечера, груженный бананами, как пароход, направился в больницу… Ты довольна?
