— На какую дачу, Лидия Сергеевна?

— У вас есть другие дачи, Борис Аркадьевич?

— Да нет, я не настолько богат…

— Приезжайте, я вас очень прошу. Часикам к восьми вечера, идет? А утром в пятницу уедете. Свежим воздухом подышите, тишину послушаете. На одну ночь, Борис Аркадьевич? Возможно, и не пожалеете.

— Как загадочно вы говорите.

Он явно был заинтригован. Но особого рвения не проявлял.

— Соглашайтесь, Борис Аркадьевич. У вас ведь жену в пятницу выписывают?

— Ну конечно. Выписка с одиннадцати. Думаю, к двенадцати я ее заберу.

— Успеете. Нам предстоит очень серьезный разговор, Борис Аркадьевич. Никакой милиции, обещаю. Только соседи. Ну не хотите оставаться на ночь, уедете этим же вечером, в чем вопрос?

— Ну, право, я не знаю. — Борис Аркадьевич мучительно колебался. — Я подумаю. Не понимаю, зачем это нужно, но только ради ваших волнующих глаз…

С Марышевым и Сургачевой общаться было куда проще, но отпирались они с упорством асфальтоукладочного катка.

— Объясни, зачем нам это счастье, — возмущалась Сургачева, — и тогда мы, может быть, подумаем. А может быть, и нет. Наверняка нет. Ты приглашаешь нас на пикник или тебе просто не хрен делать?

— Что-то я тоже не вопрусь, Лидок, — бухтел на параллельном аппарате Марышев. — Если хочешь сделать заявление, делай прямо сейчас, к чему таинственность городить?

— Мне нужны все соседи, — упрямилась я. — Не хотите ночевать — уедете этим же вечером. Ну можем мы в кои-то веки собраться, поговорить?

— Ага, давно не виделись, — развеселилась Сургачева. — Соскучились, едрить их, аж зубы ломит. Слушай, Лидунь, а давай я вместо себя Марышева отправлю? Он у нас парень с передним приводом, разгоняется споро…

— Я запишу это на твой счет, — пообещал Марышев. — Вот возьму и поеду. А ты сиди кукуй.

— Ну да, ты же у нас парень компанейский, тебя можно и не взбалтывать перед употреблением, — язвила Сургачева.

И вот тут я поступила умно. Я выключилась из спора и минут пять, пока они азартно выясняли отношения, держала рот на замке. Потом нечаянно обронила:

— Так вы приедете?

— Да, — сказал Марышев. — Обязательно.

— Нет, — сказала Сургачева. — Ни за что.

— Смотри, — усмехнулась я, — можешь пропустить что-то интересное.

И с огромным облегчением отсоединилась.

Инструктировали меня как спецназовца, идущего в тыл врага. Вексель не выдали, сказали, что реквизит в последнюю очередь. Вместо него всучили диктофон и маленькую коробочку вроде пейджера с зажимом, посоветовав нацепить ее на пояс под просторную кофту, а в случае опасности быстренько нажимать на кнопочку. У Вереста запульсирует аналогичный приборчик, и мне на выручку примчатся ребята из милиции. Если успеют. «А нельзя ли пистолет?» — спросила я. «Увы, нельзя, — ухмыльнулся неприятный лощеный тип, не входящий в группу Вереста, но почему-то принимавший участие в инструктаже. — Пистолет не игрушка, Лидия Сергеевна. На газовый у вас нет лицензии, а боевой вам не доверят даже с оной. Да не волнуйтесь вы, ребята постоянно будут рядом, у них наработан богатый опыт проведения подобных мероприятий».

Выйдя из кабинета, мы на несколько минут остались одни. Верест взял меня за плечи:

— Уже поздно отступать, Лида, дело на контроле у полковника Ананченко, но я готов принять на себя ответственность — если чувствуешь себя неготовой, то отменяем всю эту авантюру. Не хочу зарабатывать премию, подвергая тебя опасности.

— Почему? — спросила я.

Он споткнулся. Глянул исподлобья:

— Потому что я… — но, поколебавшись, передумал говорить, спустил воздух, подтянулся и заговорил совсем по-другому: — Предчувствия неважные. Ты чувствуешь себя неготовой?

— Нет, — ответила я.

— Хорошо, — он опять помрачнел. — Полковник выделил на дело двух человек: меня и Борзых. Этого достаточно, незачем создавать колготню. Борзых приклеит усы и наденет костюм казака, а я — плащ человека-невидимки. Мы рядом, не забывай…

Интересно, подумала я, а что он мне хотел сказать, до того как передумал?

Первая заповедь детективного романа по Рональду Ноксу: преступником должен быть кто-то упомянутый в начале, но им не должен оказаться человек, за ходом чьих мыслей позволено следить.

Я их всех упомянула. И в начале, и в конце. А насчет их мыслей — просто смешно… Было девять часов вечера. Четверг, 18 октября. На улице уже ночь. В маминой комнате на первом этаже трещал камин. На камине горела свеча. Другого освещения не было — электричество уже отключили. Желтое пламя обнимало березовые поленья, играло пятнами на лицах собравшихся. В дымоходе гудел ветер…

Кто-то из них сидел на диване, кто-то на стульях. Красноперов, например, подпирал дверной косяк, показывая всем своим обликом, что зашел-то на минуточку. Я стояла у камина (здесь не так стучали зубы).

Абсолютно неважно, кто где находился. Главное — в одной комнате.

— Ты нам не нальешь? — поинтересовалась Сургачева.

Тьма и пламя изменили ее лицо. Отблески света очертили скулы, превратив их из туманно восточных в откровенно монгольские. Глаза блестели, отражая огонь. Казалось, она вот-вот займется ворожбой…

Заповедь вторая: ничего сверхъестественного или потустороннего…

— Я не буду, — сказал Марышев. — Я за рулем.

— Уважительно, — прошептала Сургачева. — Но мне кажется, для храбрости в самый бы раз. Что-то обстановка у нас нынче не того…

Подпол с водкой располагался в аккурат под Марышевым, сидящим на стуле. Мне совсем не хотелось туда лезть.

— Еще кто-нибудь желает выпить? — спросила я.

— О господи боже, — прошептала сидящая на краешке дивана Рита Рябинина. Создавалось впечатление, что она сейчас вскочит, схватит за локоть Красноперова и уведет из этого «страшного» дома.

— Спасибо, я лучше перед сном, — хмыкнул Ромка.

— Я тоже воздержусь, — пробормотал Постоялов, стоявший в углу скрестив руки. — У Лидии Сергеевны такое выражение лица, словно она хочет отравить нас доселе неизвестным ядом. Не стоит рисковать.

Я вздрогнула. Недопустимо использовать доселе неизвестные яды, гласит еще одна заповедь. К черту заповеди!

— Ладно, я шучу, — буркнула Сургачева. — Трави, Лидок, с какой целью заманила нас в свою ловушку?

— Я хочу обратиться к преступнику, — медленно сказала я.

— О господи боже… — повторно помянула Всевышнего Рита.

— Я так и думал, — кивнул Постоялов. — Ну что ж, Лидия Сергеевна, обращайтесь. Мы потерпим.

— Да нет же, это нечестно, — возмутилась Сургачева. — Мы едем на эту холодную дачу — в рабочий день, за три тысячи миль… только для того, чтобы наша Лидунька смогла обратиться к преступнику. Уникально!

— А по мне, так ничего, даже интересно, — сказал Марышев и скрестил руки на груди. Он выбрал для наблюдения очень нехилую позицию, поставив стул на крышку погреба. Его лицо пряталось в тени, так же как и добрая половина туловища. На виду от Марышева остались только ноги и руки, возлежащие на коленях.

— Мне тоже нравится, — признался Красноперов. — Вы замечаете, соседи, что мы попали в шикарную атмосферу классического триллера — за окном густая тьма, трещит камин, и Лидия Сергеевна такая вся из себя загадочная. А про тему я вообще молчу…

— Роман, но это же и правда страшно… — пробормотала, сжимаясь в комок, Рита.

— А кто говорит, что это смешно? — возразил Красноперов. — Еще как страшно. Оттого и в дверях стою, чтобы смываться было легче.

— Я могу начинать? — вздохнула я.

— Да давай уж, — разрешила Сургачева. — Иначе, чувствую, нам отсюда не выбраться.

— Уважаемый преступник, — сказала я, — вещица, которую вы безуспешно ищете, находится у меня. Я обнаружила ее позавчера вечером в почтовом ящике одной хорошо известной вам особы. Это не было случайностью. Местонахождение вещицы я вычислила логическим путем и горда тем, что додумалась до этого раньше вас. А также горда тем, что оставила ее в укромном месте, когда вы пытались похитить меня на разъезде Иня. Абсолютно глупый ход, зачем он вам был нужен? Но у меня есть для вас и хорошая новость, уважаемый преступник. Я не ставила об этом в известность милицию. Цените. По причине более чем банальной — я… хочу продать вам эту вещицу. Не удивляйтесь. На сей раз не вы — купить, а я — продать. Переиначим. Не хочу играть по вашим правилам, давайте по моим. И прошу не подозревать меня в связях с органами — мои личные отношения с капитаном Верестом не должны вас отпугивать. Впрочем, если отпугнут — дело ваше. Но я еще раз настаиваю — милиция не знает. Почему я должна им сообщать? Милиция не может меня защитить, безопасность отдельного человека для нее пустой звук, ей важнее раскрываемость. Не хочу сказать дурного о капитане Вересте, но он тоже человек системы. Почему я должна делать органам столь щедрые подарки? Разве я мало настрадалась?.. — Я сделала паузу, осмотрела притихший народ и погнала свою бодягу дальше: — Итак, я предлагаю сделку. Полагаю, вы работаете не задаром. Каков ваш процент от номинала? Думаю, процентов десять. Так вот — я хочу тридцать процентов от причитающейся вам суммы. Согласитесь, это не бандитские условия.