На конфеты особо не налегал, подталкивал маме, блистал дозированным остроумием, высшим образованием — словом, производил впечатление сносной (для меня) пары. Варюша была в восторге, мама снисходительно поддакивала. Все шло нормально.
Исчерпав тему бахчевых, Верест взглянул на часы:
— Извините, Наталья Андреевна, но мне пора. Прекрасный вечер. Отличные печенюшки. Я сразу понял, что хозяйка вы золотая. — Мама насторожилась, где-то она уже слышала эту фразу. — Я зайду на днях?
— Будем ждать, — улыбнулась мама.
— И фишек с Наташей Орейро захватите, — сказала Варюша, немедленно получив затрещину.
Я промолчала. Печенюшки, между прочим, испекла я. А мама умеет только осетрину резать.
— А вы знаете, у меня есть предложение, — с улыбкой произнес Верест. — Не могла бы Лидия Сергеевна проводить меня до остановки?.. — Выдержал паузу: — А поскольку уже поздно и на улице темно, я тут же провожу ее обратно?
— А смысл? — не поняла Варюша.
— Я сейчас оденусь, — сказала я.
— Конечно, Олег Леонидович, — согласилась мама. — В противном случае мне будет жаль свою дочь: она весь вечер не сводит с вас глаз.
Глава 2
Выйдя на улицу, он взял меня за плечи, превратившись в прямую и явную угрозу.
— Поедем в гостиницу?.. Не раздумывая — сразу…
— Вот так так… — прошептала я, вглядываясь в его напряженное лицо, освещенное фонарем. — В нумера, значит, Олег Леонидович? А с какой, собственно, стати?
— Ты нужна мне, — прошептал он, поднимая мою голову за подбородок. — Я весь день размышлял о нас с тобой, не работал ни хрена — и пришел к единственному решению: ты мне нужна!… Влип я с тобой, Лида… Поедем? Здесь недалеко, номера сдаются почасно, а гостиница так и называется — «Гостиница»…
Ах, гостиница моя, ты гостиница…
— Подожди… — Я слабо сопротивлялась, уже охваченная жаром предчувствия. — Куда я поеду? В таком виде… У тебя же семья, Олег! И у меня семья — извини, у меня нет дублерши, чтобы вернуться к маме и пожелать ей спокойной ночи…
— Ерунда, мы на три часа, позвоним маме из номера, у тебя прекрасная мама. В двенадцать будешь дома… — Он уже тянул меня к перекрестку, где стояли светофор и урна, заголосовал рукой («Это урна для голосования», — мелькнуло в плавящихся мозгах).
Не знаю, изобрел он это экспромтом или использовал «домашнюю заготовку», но все равно молодец. Очень милое завершение вечера… «Лучший номер», — требовал он у администратора, суя в окошко пачку денег (а мог ведь и корочки милицейские сунуть)… Старый лифт, пушистые дорожки, зашторенный полумрак номера… Как это было романтично…
— Звони, — совал он мне трубку и сам срывающимися пальцами набирал мой номер.
— Мамуль… — жалобно несла я, — ты не жди меня, ложись. Мы тут с Олегом Леонидовичем немножечко…
— Прогуляетесь, — догадалась мама.
— Ну ты же умная… Мы недолго…
— Достаточно, — ударом по рычагу оборвал Верест мои жалобы. — Ты должна быть тверже, ведь ты взрослый человек.
— Какой я взрослый… У меня душа ребеночья, — сказала я, толкая его с силой на кровать. — Я даже в детстве никогда не хотела казаться старше…
Затем я выключила торшер и спросила у Вереста, где его любимая. Пощупав руками мое колено, он ответствовал, что где-то рядом. Ответ был немного уклончив, но в принципе устраивал. Подробно прояснять вопрос об этике взаимоотношений частично женатых полов можно было и позднее. Гостиница не горела…
Через час мы открыли форточку и дружно закурили, бросая пепел в шестигранную пепельницу. Нам действительно попался комфортный номер. Кровать отличалась повышенной мягкостью, пружины не скрипели. Посторонних запахов не витало.
Я с хрустом потянулась.
— Устраивает? — спросила я.
— Пока да, — загадочно ответил он. — А потом надо будет что-то делать.
Адекватные действия ему, без сомнения, придется предпринимать. При дальнейших хождениях в гостиницу он будет пластаться в своей ментуре только на оплату этих номеров. Поддержание семьи в сытом виде станет делом нереальным.
— А как на рабочем фронте? — поинтересовалась я. — Затишье продолжается?
— Да, — он неохотно вылез из-под одеяла и снова залез. — Дело о маньяке Сабирове передано следователям, маньяк пребывает в глухой несознанке, обзывает ментов козлами и фабрикантами — это от слова «фабриковать»… Дело о четырех убийствах в кооперативе «Восход» повесили на меня. В качестве поощрения за поимку маньяка. Делать нечего, работаем, — он саркастически ухмыльнулся, укладывая на меня свои мохнатые ноги. — Собираем информацию. Пока негусто, но лучше, чем полный ноль. А тебе не все ли равно? Недостаточно еще натерпелась?
— Нет, ты загрузи в меня информацию, — стала требовать я. — А я ее переработаю. Вдруг идею рожу?
— У тебя было видение? — он пристально всмотрелся в мои глаза, потом протянул руку к тумбочке и придвинул торшер. — Ты делаешь таинственное лицо. Мне это не нравится. Давай я в тебя что-нибудь другое загружу?
— Пошляк ты, Верест. Гони информацию.
— Ладно, слушай. Легальные сделки Тамбовцева внимания не стоят. Там все прозрачно, как в горном хрустале. С коллегами он не собачился. Реально желать его смерти может только компаньон — Сергей Днишев, владеющий тридцатью процентами акций фирмы. В случае отхода от дел Тамбовцева он неуклонно набирает вес. Семья Тамбовцева не в игре, вдова не имеет права заниматься делами фирмы — она получает денежное содержание. Не очень большое, но на хлеб с икрой хватит. Версия компаньона, таким образом, имеет право на существование, но неясно, зачем понадобились пытки. Хотя мало ли… Словом, Ткаченко над ней работает. Проверяет, не входит ли в круг знакомых Днишева некто, имеющий дачу в кооперативе «Восход».
— Другие варианты?
— Нелегальные операции Тамбовцева покрыты мраком. Его сотовый не найден. Файлы в рабочем и домашнем компьютерах закодированы. Для их взлома требуется санкция прокурора, которая пока не получена. Вредный у нас прокурор — одно слово, женщина… Удалось установить, что дважды за последний месяц в офис к Тамбовцеву приходил некий Байсахов Тимур Гамидович — так он представлялся секретарше. Высокое, представительное лицо кавказской национальности. О чем шла речь, она, естественно, не знает. Мы проверили это «лицо». Есть такое. По национальности дагестанец, по профессии — крупный предприниматель. Содержит под Избербашем — это на Каспии — два винных заводика и целую сеть автозаправок. В нашем городе тоже не последний бродяга. По некоторым данным, прикупил заводик по производству полимерных покрытий — на Гусинке. Частенько захаживает в Управление железной дороги — предлагает услуги по прокладке оптико-волоконной связи. Одним словом, бандюган не очевидный, но лошадка темная. Часть активов своего бизнеса держит в недвижимости, другую — в двух банках: махачкалинском Дагкредитбанке и местной «Элладе». Это то, что удалось выяснить.
— А некоммерческие мотивы убийства Тамбовцева?
— Имеют право. Но опять же непонятно, для чего пытки. Отношения с пострадавшей Макаровой отследить пока не можем. Иногда он рано уходил с работы, но куда? Иногда поздно возвращался. Схожая ситуация дома. Жена отказывается говорить о своих подозрениях, но ясно дает понять, что отношения в семье были далеки от совершенства. Она даже не плачет. Заказала работяг — ванную перестраивает. Дочерей отправила в Усть-Кут — к матери…
— А Зубов?
— Зубов… крепкий орешек. Воевал в первую чеченскую. Замком разведвзвода. В казаки попал по случаю — за воспитанность, смекалку и какое-то отношение прабабки к начальнику контрразведки атамана Краснова. В послужном списке — двухлетняя служба в Кировском ОМОНе — уволен по собственному желанию; охранник в Сибирском торговом банке — уволен по желанию начбеза; сторож в торгово-промышленной палате «Сибфактория» — уволен в связи с «посвящением» в казаки. Семьи нет, проживает в однокомнатной квартире на Плехановке. Внешне тих, беседу поддерживает. Но о личных делах говорит скупо, компаний чурается — предпочитает одиночество. Друзей не держит — разговоры с сослуживцами дальше женщин не уходят. Поэтому трудно сказать, с кем из дачников «Восхода» он поддерживал отношения. Акулов ходит по соседям, показывает фотографии наших друзей, — может, и проскользнет человечек. Он, кстати, сам же их и сделал — умелец тот еще.
