— Ну-с, а почему деньги в сумме четырех тысяч рублей, которые были переданы вам князьями Вачнадзе и Палавандишвили для сдачи в казначейство, остались у вас и не сданы в казну по сей день?
— Врут князья, ваше высокопревосходительство, ничего от них не получал! Ложь и клевета, истинный бог, правда! — воскликнул Корганов.
— Есть свидетели, целых семеро, при которых были переданы вам деньги, и вот их свидетельства, — проговорил Вельяминов.
— Лжесвидетели, видит бог, врут, да и какую силу могут иметь их свидетельства? Ведь это крепостные люди князей Палавандишвили.
— Та-ак, — протянул Ермолов. — Я ведь не говорил, кто эти люди. Откуда же вы, честный, оклеветанный человек, знаете, что это крепостные? Значит, они все-таки присутствовали при этом?
Корганов, опешив, переводил глаза с Ермолова на Вельяминова.
— Догадался, ваше высокопревосходительство, — вдруг спохватился он.
— И нетрудно догадаться, коли они тут же были, — ехидно сказал Ермолов. — Ну, а куда делись другие четыре тысячи, собранные торговцами Авлабара для постройки моста через Куру?
— А-а, — мило улыбнулся Корганов, — действительно, есть такая сумма. Как только начнутся работы, деньги будут внесены… они…
— А сейчас они где?
— Пока у меня.
— Так, ну а две с половиной, которые вы, запугав сололакских торговцев, прикарманили? Где они?
— Внес в казначейство, ваше высокопревосходительство. Вот и квитанция! — поспешно вынимая из кармана квитанцию, воскликнул майор.
Ермолов взял бумагу и тщательно оглядел ее.
— Действительно, внесены. Только как же это произошло, милейший? Деньги эти взяты вами полгода назад, а внесены только сегодня?
— Виноват, ваше высокопревосходительство, употребил их на разные хозяйственные нужды!
— Вы знаете, как вас называют в обществе и в народе? — спросил Вельяминов.
— Знаю — Ванька-Каин, — мягко улыбнулся Корганов. — Так это ж, ваше превосходительство, обидчики мои так назвали!
— Хватит, — прервал Ермолов, — этому господину «плюй в глаза — все божья роса». Вот что, майор Корганов, властью, предоставленной мне государем императором, отрешаю вас от должности, арестовываю строгим арестом на тридцать суток гауптвахты. Ежели в течение трех суток вы не возвратите казне украденные из нее деньги, а обществом и частным лицам — всего, что преступно взяли, будете преданы суду, а это, как понимаете сами, пахнет скверно. По истечении ареста подайте рапорт об увольнении вас со службы.
— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство, — уныло промолвил Корганов.
— Идите! — коротко сказал Ермолов. Корганов выскочил из кабинета.
В коридоре уже прохаживался Чекалов. У самых дверей взволнованно ожидал вызова поручик Трошин, возле него стоял полицеймейстер Булгаков.
— Как зверь, рычит и кусается, — ответил на вопрос Чекалова Корганов. — Вам-то хорошо, вы после меня, а я-то первый!
— Господь знает, что лучше: первым или последним, — покачал головой Чекалов.
— Да-с, всем достанется, — убежденно произнес полицеймейстер.
— Статский советник господин Чекалов и их благородие поручик Трошин! — появившись в дверях, пригласил дежурный казак.
Чекалов, подняв голову с остроконечной, рыжеватой бородкой, прошел первым. За ним неуверенно и робко шагнул Трошин.
— Честь имею явиться, ваше высокопревосходительство, — отвешивая Ермолову и остальным поклон, любезно сказал Чекалов.
— Здравствуйте, — буркнул генерал, остальные молча поклонились.
— Ваш офицер? — указывая на онемевшего поручика, спросил Ермолов полковника, стоявшего возле стола.
— Так точно, ваше высокопревосходительство, поручик Трошин третьей роты моего полка, — поспешно подтвердил полковник.
— Как аттестуете его?
— Офицер средних качеств и свойств, ваше высокопревосходительство, особых замечаний не имеет, исполнителен и к службе ретив.
— Ретив? — переспросил Ермолов. — А ведомо вам, полковник, зачем вы вызваны сюда?
— Так точно! — торопливо ответил полковник.
— Объявляю вам свое неудовольствие, сударь! — холодно сказал генерал. — Вы отвечаете за дела и поступки офицера вашего полка. Кстати, — повернулся он к стоявшему навытяжку адъютанту, — дайте указ императора Петра Первого Великого!
Капитан Бебутов вынул из папки, по-видимому, уже заранее приготовленный документ.
— Читайте вслух, полковник! — передавая командиру полка бумагу, приказал Ермолов.
Полковник стал медленно и громко читать:
— Указ Петра Первого. Поручика Языкова за наказание батогами невиновного и ему неподчиненного писаря корабельной команды лишить чина на четыре месяца, вычесть за три месяца его жалованье… и за один месяц в пользу писаря, за бесчестье и увечье его. Поручику же Фламингу, который, тот бой видя, за своего подчиненного встать не сумел, вменить сие в глупость и выгнать аки шельма из службы.
— «Аки шельма», — поднимая палец кверху, перебил читавшего Ермолов, — «аки шельма»… — повторил он, устремив тяжелый взгляд на бледного, с трясущимися губами поручика.
— Я, государи мои, не император, и не имею силы, дабы изгнать вон со службы подобного шельма и христопродавца, однако ж властью, данной мне государем, арестую сего бездельника на двадцать пять суток строгим арестом, опосля коего перевести его в отряд на мингрело-имеретинскую линию в самый отдаленный пункт и в течение года не допущать до командования свыше взвода. Ежели Трошин за этот срок не образумится и будет замечен в мордобойстве и подлых, не достойных воина делах, предать суду с учетом нынешнего преступления. А вы, господин полковник, — обратился генерал к командиру полка, — объявите о сем по полку в назидание иным прочим. Ступайте! — И он, махнув рукой, отвернулся.
Ермолов встал, прошелся по комнате, открыл окно и вновь вернулся на свое место.
Чекалов выжидательно смотрел на него, но Ермолов, казалось, вовсе не замечал управляющего палатой.
— Что-нибудь есть из Тавриза? — спросил он Бебутова.
— Есть, ваше высокопревосходительство. К вам прибыл с депешами его сиятельства фельдъегерь капитан Сергеев. Как он передавал, князь со всем посольством наконец-таки выезжает в Султаниэ, где ему будет предоставлена аудиенция шахом Ирана.
— А из Грозной?
— Донесение генерала фон Краббе, два письма, сводки от начальников дистанций, а также рапорт генерала Вельяминова второго об очищении крепости Внезапной от гражданского населения и лишнего люду.
Ермолов налил воды в стакан, выпил, вытер со лба платком пот и затем, как бы теперь только вспомнив о Чекалове, взглянул на него.
— А-а, да… прошу вас, Отто Карлович, — обратился он к фон Ховену.
Губернатор неловко повернулся в кресле и негромко сказал:
— Андрей Андреич, тут на вас имеется дело…
— Дело? — поднимая брови, недоуменно переспросил Чекалов.
— Да, и даже не одно, а несколько, и очень неприятных, — все так же неопределенно продолжал Ховен.
— Преступных, подлых и грязных! — резко сказал Ермолов, вставая. Он вплотную подошел к оцепеневшему Чекалову. — Таких, за которые, сударь мой, и морды бьют и в Сибирь ссылают!
— Не-не понимаю… — слабым, упавшим голосом начал было Чекалов.
— Полно ребячиться! Вот они, двадцать три документа о взятках, преступлениях по службе, вымогательствах, превышениях власти, искусственно созданных делах, неправедном суде. Вот она — бумага от двадцати двух самых знатных дворян Грузии, с которых вы требовали взятки.
— И часть получить успели, — холодно вставил Вельяминов.
Чекалов побелел, широко открыв рот и поводя глазами по сторонам.
— Блаженной памяти император Александр Павлович простил, помиловал и вернул из ссылки дворян, а статский советник Чекалов не согласен с императором и спустя восемь лет после монаршей милости требует денег с них и устрашает дворян новой опалой и ссылкой! — произнес Ермолов, снова вплотную подходя к Чекалову.
— Позор! Подавайте немедленно в отставку! — багровея, вдруг сказал Вельяминов. — Вы достаточно опозорили и нас, и русское правосудие в этом крае! Немедленно подайте рапорт об увольнении со службы и через три дня выезжайте в Россию.