— Позвольте, медам-с, что это за такие слова и прочее, я и рассердиться могу… — обиделся Петушков.

— Ну и сердитесь, а мы спать хотим, идите, идите, а то сейчас Матвея покличем.

Подпоручик встал и, застегнувшись до самого воротника, закинув назад голову и ни на кого не глядя, вышел из залы. Холодное молчание проводило его. Когда он поспешно сходил по ступенькам, до него докатился дружный хохот. Петушков съежился, осторожно открыл калитку и вышел на улицу. Ночь, свежий воздух, яркие звезды стояли над крепостью. Пройдя саженей пять, Петушков оглянулся.

— Дуры!! Потаскухи! Стервы!! — погрозив в темноту, сказал он.

На крепостных стенах через каждые пять-шесть минут раздавалось монотонное «слу-у-ша-а-й» часовых. За горами всходила луна. Ее блеск уже посеребрил верхушки недавно насаженных тополей, под которыми шел злой, раздосадованный подпоручик. Он уже подходил к офицерскому бараку, когда впереди зашумели голоса, раздалось ржание коней, стук прикладов, и ворота крепости с тяжелым визгом раскрылись. Десятки красных факелов, дымных и подвижных, заплясали в воздухе, озарив неясным светом толпу людей, вокруг которой виднелись конные казаки да поблескивали штыки солдат. Дежурный офицер о чем-то переговаривался у ворот с казаками. Крепостная полурота «в ружье» стояла возле. Петушков поспешил к воротам.

— Что такое?

— Пленных чеченов пригнали, — ответил казак и добавил: — Приказано донесение начальнику гарнизона доставить, а нам неизвестно, где они находются.

— Давай сюда пакет, я адъютант полковника, — выпячивая грудь, важно сказал Петушков.

— Никак невозможно! Полковник Пулло приказали передать пакет в собственные руки ихова превосходительства, — сказал казак.

Петушков хотел вскипеть, но, разглядев на говорившем погоны офицера, миролюбиво сказал:

— Ну, коли так, езжайте за мной. А пленных пока можно отвести в батальонные сараи.

Казачий сотник скомандовал своей полусотне. Пехотный прапорщик подал команду солдатам, и сквозь открытые ворота потянулись пленные, окруженные казаками.

От толпы пахло потом, грязью и кислым запахом дыма и овчины.

— А как наши? Потерь много? — спросил Петушков.

— Хватит. Такой резни давно не было. Всем досталось, и казакам, и егерям, и пехоте. Ну, едемте к генералу!

Утром в слободе шли разговоры о больших потерях, понесенный отрядом в экспедиции. Солдаты семейных рот, гарнизонные писаря, бабы, госпитальные служители, армяне-поселенцы, кумыки из Андрей-Аула толкались на базарной площади, множа и без того раздутые слухи. Обеспокоенные люди теснились около казаков, пригнавших из экспедиции пленных.

— Наших побили дюже… одних мертвых человек сто, кабы не поболе, большой был бой, — говорили казаки, но кто убит, кто жив, кого ранили, этого они сказать не могли.

— Да мы при штабе в лезерве состояли, в самом бою не были, а вечером сюды пошли, — объясняли они.

Подпоручик Петушков к девяти часам утра уже был в канцелярии. Его раннее появление объяснялось не излишним усердием в службе, а лишь тем, что вчера, отведя казачьего офицера к фон Краббе, подпоручик не был допущен дальше приемной комнаты начальника гарнизона. Он видел, как озабоченно приподнялись брови генерала, когда он, вскрыв пакет, прочел донесение полковника Пулло.

Краббе несколько секунд сидел молча, покусывая губы, напряженно думая, потом он поднял голову и увидел почтительно умильную физиономию выжидающе глядевшего на него Петушкова.

— Сплошное безобразие! — думая о больших потерях отряда, по-немецки сказал он.

— Чего-с изволите? — почтительно изогнулся перед ним подпоручик.

Генерал удивленно взглянул на него.

— Ничего. Ви идить на свой место, а мне пришлить капитан Сорокин… Слюште, слюште, поручик, — остановил он метнувшегося к дверям Петушкова. — Завтра утра я посылаю вас к отряд полковник Пулло. Идите свой место спать…

Шел уже десятый час, а подпоручика все еще не требовали к генералу, и он в несколько смятенном состоянии ходил по канцелярии, начальственно прикрикивая на писарей и поглядывая через окно на улицу.

Вдруг вместо ожидаемого генеральского вестового он увидел широкое, веснушчатое лицо своего денщика Филаткина, неторопливо шатавшего по дорожке. Завидя Петушкова, Филаткин подтянулся, надул щеки и, прижимая локти к телу, подошел к нему. Не доходя четырех шагов, он остановился, замер на месте (этому научил его требовательный подпоручик,) и громко доложил:

— Так что, осмелюсь доложить, письмо до вашего благородия. — И, вынимая конверт из-за обшлага потертой шинели, добавил: — Барышня требуют срочного ответа.

Писаря, занимавшиеся своим делом, моментально насторожились.

— Какая там барышня, ты ерунду несешь! — нахмурился подпоручик и, махнув рукой снова открывшему было рот денщику, вышел на крыльцо, сопровождаемый ироническими подмигиваниями писарей.

Конверт был маленький, голубой, с розовой каемкой на углах. От него шел тонкий, едва уловимый запах флердоранжа. Неровные, бегущие буквы:

«От кого бы?» — пожимая плечами, подумал подпоручик. Он не любил получать письма, черт знает что могли они нести. А это, такое неожиданное, и вовсе удивило его.

— Какая барышня? — негромко спросил он денщика.

— Князева… полковника Голицына девка… — громко зарапортовал Филаткин.

— Не ори, говори тише, — остановил его Петушков, оглядываясь на окна канцелярии.

— …так что пришел кучер князев. Письмо вам велел передать от барышни, от девки, ахтерки, что с князем живет, — окончательно запутался Филаткин.

— От Нюшеньки?

— Так точно, от ей самой!

Сердце подпоручика екнуло, но не от любви к прекрасной Нюшеньке… «Выдал, рассказал, подлец, — в страхе подумал он, вспоминая камердинера Прохора и неудавшийся вчерашний кутеж. — И князю расскажет… скандал, черт знает что будет!» — с замиранием сердца решил Петушков.

— Кучер их у ворот стоит, ответа дожидается, — напомнил Филаткин.

Подпоручик тускло поглядел на него и, вздохнув, распечатал конверт.

Петушков изумленно взглянул в вытаращенные глаза денщика. Подобного письма из княжеского дома, особенно же после вчерашнего пассажа, он не ожидал. От сердца отлегло, страхи перед возвращением князя прошли. Теперь, после официального приглашения девушек, беспокоящихся о своем господине, Голицыну даже и в голову не могло прийти что-либо другое. Петушков облизнулся, подмигнул застывшему в мертвой стойке денщику и расхохотался. Посмеявшись, он достал из кармана кошелек, долго рылся в нем, наконец, найдя трехрублевую ассигнацию, ту самую, которую вчера предлагал камердинеру, протянул ее Филаткину.

— На, возьми, — сказал он и вдруг поспешно добавил: — Купи на рупь чаю, на рупь свечей и табаку, а остальное пропей!

— Покорнейше благодарим! — крикнул денщик.

— Пофартило нашему Петушку-то! На цельную трешку раскукарекался, — сказал один из писарей, наблюдавший через окно.

Петушков прошел к воротам и, написав несколько слов, передал записку дожидавшемуся Матвею.

— Так ты, голубчик, скажи, что меня его превосходительство генерал фон Краббе посылает сегодня же с резервом в бой на помощь нашим, но ежели не пошлет, то я обязательно вечером буду и полностью расскажу обо всем. — И, насвистывая модную в армии песенку «Солдатская душечка, задушевный друг», важно зашагал обратно в канцелярию.