Полетаев осторожно похлопал Королева по плечу и, не обращая внимания, что идет по лужам, вышел из посудомоечной.

Полетаев понял, что испуган, мышцы его живота рефлекторно мелко дрожали, в груди был страх, который рос с каждой минутой.

Полетаев знал, что этот Комиссар, Юрий Королев, совсем не хотел его пугать. Он всего лишь предупредил, что с этим генералом, а следовательно, и с главврачом Кузьминым, который подчиненный и друг Ваганова, — шутки плохи.

Федя Полетаев понимал: он затеял неравную борьбу. Но также он понимал, что отступать не может. Если уж идти, то до конца!..

«Любопытство губит мышей», — вспомнил английскую поговорку Федя Полетаев.

«Но я не мышь, и я начинаю действовать вовсе не из любопытства, а ради справедливости! Так надо перебороть зародившийся страх, — думал он, — и нам не страшен этот серый кот, генерал-майор Ваганов! В стране генерал-майоров наверное не одна сотня наберется, вот если бы он был генерал армии или хотя бы генерал-полковник, тогда другое дело».

И Полетаев замурлыкал едва слышно себе под нос: «Нам не страшен серый волк, генерал, серый волк. Серый волк — зубами щелк… Но мы еще посмотрим, кто кого!..» — фальшиво напевал Федя Полетаев, и от этой импровизированной песенки страха — как не бывало.

Федор Полетаев ждал случая, и случай не заставил ждать слишком долго.

Федор разработал план действий и все подготовил к его осуществлению.

Труда не составило достать медицинскую бутылку с плотно притертой пробкой. На машинке, стоявшей в ординаторской, он напечатал: «№ 9» и кусочек бумаги с этим номером приклеил на бутылку. Внутрь он налил дистиллированную воду, чуть разбавив ее, для того чтобы появилась чуть мутноватая окраска, пенициллином.

Договорился с Любашей, с которой он был близок в прошлом году и которая теперь вышла замуж за деревенского парня, — но после замужества Любаша по-прежнему работала медсестрой, — что она сделает, как только он ей скажет, то, о чем они договорились…

Дома он выписал из справочников и учебников по психиатрии первые попавшиеся сведения, связанные с потерей памяти, сложил листочки в солидную пластиковую папку и стал ждать.

Кузьмин позвонил ему в тот же день вечером домой и попросил зайти к нему, не в кабинет в зоне, а домой. На что Полетаев категорически отказался, объяснив, что сейчас не в состоянии.

— Я так и думал, Федор. Ты что, совсем уже в руках себя не можешь держать? — недовольно говорил в трубку главврач Кузьмин.

— М-могу, — заплетающимся языком ответил Федя.

— Ну тогда завтра, Федор, жду тебя в своем кабинете. — И Кузьмин бросил трубку.

Как раз этого Федор Полетаев и добивался.

На следующий день он был в кабинете Кузьмина.

Федор Устимович, когда Федор-добрый вошел, тут же недовольно нахмурился и предложил присесть.

Федя Полетаев присел и, чтобы не молчать, принялся икать, прикрывая рот ладонью.

— Я совсем не понимаю, Федор Иванович, что с вами в последнее время происходит. Вам надоело у нас работать? Я могу заменить вас другим врачом. У нас неплохая зарплата, выпускники мединститута с радостью поедут к нам.

— Очень хорошо, только не надо меня увольнять, дорогой мой Кузя… — Полетаев снова демонстративно икнул и виновато улыбнулся. — Лучше дай опохмелиться, Федор Устимович. Не будь жмотом.

— Это форменное безобразие, Полетаев, — сокрушенно вздохнул Кузьмин.

— Согласен. Я больше не буду, честное слово. Только дай сейчас немного. Я знаю, у тебя в сейфе всегда припасено…

— У тебя что, и спирт ворованный, и деньги — все кончилось?

— Угу. Все.

Полетаев положил на стол папку со своими записями, другой рукой придерживая спрятанную в кармане белого халата бутылочку с жидкостью.

— Федор Устимович, сейчас опохмелимся, и я, честное слово, — завязал! Вот, я уже над кандидатской начал работать, — пододвинул он Кузьмину папку с бумагами.

Федор Устимович, брезгливо поморщившись, открыл свой белый сейф и выставил на стол солидную бутылку с соответствующей надписью, которая гласила, что в ней содержится чистейший медицинский.

— Я один не буду, — капризно протянул Полетаев.

— Федор Иванович, ты с каждым часом все более наглеешь!

— Я скоро перестану, — виновато ответил Полетаев. — Только бы закуски хотелось немного. Вот в холодильнике у вас… я знаю, есть балычок и сервелат.

Кузьмин поднялся и подошел к холодильнику, тем временем Федя тоже поднялся и подошел к окну, рядом с которым стоял открытый белый сейф.

— Погодка так и шепчет: «Займи, но выпей», — сказал Федор и быстро поставил бутылочку из своего кармана в сейф, а ту, что была в сейфе, сунул в карман.

Кузьмин ничего не заметил, вытаскивая из холодильника закуску. Разлил спирт по мерным стопочкам, разбавил его немного, Полетаеву поменьше, себе побольше, и предложил чокнуться:

— За твои будущие научные достижения.

— Точно, Федор Устимович. Я завтра уже капли в рот… — Полетаев залпом опорожнил стопочку, закусил колбаской.

Тут зазвонил телефон — это, как и договаривался Федя Полетаев, звонила Любаша. Она сообщала, что у одного из пациентов Федора какие-то странные конвульсии.

— Да, сейчас приду, спасибо тебе, Люба! — радостно воскликнул Полетаев и бросил трубку.

Телефонный звонок был уже совершенно лишним. Федор придумал его для подстраховки, чтобы отвлечь Федора Устимовича. Но все, что он задумывал, уже было сделано.

Он быстро распрощался с главврачом, клятвенно заверяя, что теперь вообще не будет пить, вплотную займется ну если не проблемой потери памяти, так как Федор Устимович отчего-то против этой тематики, то какой-нибудь другой проблемой, которую ему посоветует главврач.

Федя Полетаев чуть не выбежал из кабинета Кузьмина и летел по коридору словно на крыльях.

Конечно же Люба все придумала с конвульсиями. Прибежав в ординаторскую, Федя быстро чмокнул Любашу в щеку в знак благодарности, попросив ее держать язык за зубами.

А сам, достав шприц, отправился в двенадцатую палату, где сделал инъекцию добытым из кабинета главврача «№ 9» больному Михайлову, отличавшемуся крепким здоровьем и отличной памятью. Подождал полчаса, поболтал с Михайловым о том о сем, попросил рассказать о своем прошлом. Память у Михайлова работала безотказно.

Полетаев хлопнул себя по лбу и, тихо выругавшись, подмигнул больному:

— Слушай, давай выпьем с тобой? Никто не узнает. Я сейчас принесу. — И Федя убежал за медицинским спиртом.

Он принес из ординаторской два стакана с разбавленным спиртом, один протянул Михайлову, другой держал в своей руке.

Они чокнулись, Михайлов залпом выпил, а Федор отпил лишь половину, крякнул, с любопытством глядя на расцветшее лицо больного. Хотел спросить, может быть, стоит добавить.

Но тут Михайлов вдруг вытаращил на него глаза, замахал в воздухе руками и, словно подкошенный, рухнул на пол.

Полетаев даже испугался. Он перетащил больного на постель и, не зная, что делать с ним дальше, так как Михайлов не приходил в себя, решил немного подождать, в надежде что тот все же очухается.

Пульс у больного был нормальный, правда несколько учащенный, давление вроде бы в норме, по крайней мере, наполняемость сосудов хорошая.

И Полетаев вышел из камеры, оставив Михайлова без сознания.

А на следующий день, как сообщила дежурная сестра, Михайлов проснулся очень рано и метался из угла в угол, что-то бормоча и размахивая в воздухе руками. Федор Полетаев, как и предполагал, услышал от Михайлова то, что и ожидал услышать: «Не помню…»

— Ну как зовут-то, помнишь?

Михайлов отрицательно покачал головой, глядя на Федю удивленными и пустыми глазами.

— И фамилии не помнишь?

— Не-ет. Петров, может быть? Но не уверен.

— Отлично! Ты через неделю все вспомнишь, по крайней мере, через неделю закончится действие лекарства и ты будешь здоров! — радостно утешал Михайлова Федя. — И мы будем готовить тебя к выписке, только при условии, что ты никому ничего не будешь говорить. Твоя фамилия Михайлов, запомни!..