— Не хочешь ли ты сказать, что он шпион?

— Нет, не обязательно. Это так, к сведению.

— Костя!

— Что?

— У меня такое ощущение, что ты, сам того не желая, подложил мне порядочную свинью с этим американцем!

— Это не ощущение, Саша, — засмеялся он, — это опыт.

Хорошо с Меркуловым с утра поговорить. Вроде ничего утешительного или особо приятного не сказал, а работать веселее стало.

Ближе к обеду появился Слава Грязнов. Длинное кожаное пальто, предмет тихой зависти молодых муровцев, внизу было заляпано серой грязью. Уже одно это свидетельствовало, что Грязнов чем-то расстроен. Впечатление усиливалось при взгляде на Славино лицо: оно могло бы вдохновить поэта на создание длинного опуса, состоящего из одних матерных выражений.

— Тебя, конечно, Шура Романова ничему не научила? — спросил он, усаживаясь на облезлый кожаный диванчик.

— Ты о чем?

— Ну в сейфе у тебя ничего, кроме тараканов, нет?

— Думаешь, я знаю?

— Посмотри, тебе тоже может пригодиться.

Я открыл сейф, не особенно надеясь, что там может быть спиртное, и очень удивился, обнаружив бутылку коньяка.

— Доставай! — оживился Грязнов.

— Меня, как твоего товарища, не может не настораживать твое все возрастающее пристрастие к спиртному! — с пафосом сказал я.

Но бутылку достал, поставил рядом небольшие металлические стаканчики из сувенирного дорожного набора. Нашарил в столе полпачки печенья.

— Слава, может, не будем?

— Мне надо! — несколько капризно заявил тот.

— Подожди, я даже не знаю, откуда она взялась, эта бутылка, вдруг это вещдок?

— Ты разве занимался кражей на ликеро-водочном?

— Да нет вроде…

— После рассмотрения дела в суде вещдоки, подобные этому, подлежат уничтожению в установленном порядке.

И Слава тут же начал большими, но ловкими пальцами открывать бутылку.

Я пытался вспомнить, откуда, от кого мог попасть ко мне сей нежданный подарок. Вспомнить не мог, а сомнения высказывал вслух:

— Может, это взятка? Вот сейчас разольем, а они как набегут, как покажут специальную отметку на бутылке — и суши сухари, коррумпированный следователь прокуратуры Турецкий.

— Тогда тем более торопись! Уничтожай компромат!

После того как выпили, я грустно констатировал:

— Сопьемся мы с тобой здесь, Слава…

— Дадут они тебе спиться! — непонятно кого имея в виду, возразил Слава.

Я согласно кивнул и спросил:

— С чем пришел?

— Есть у меня для вас две новости, одна плохая, вторая еще хуже. С какой начнем?

— Э, тогда все равно.

— Андриевский Юрий Владимирович, шестидесятого года рождения, живет на проспекте Андропова, имеет автомобиль «вольво». Вчера поздно вечером вернулся из командировки. Сегодня с утра поехал на автомобильный рынок, что на Солнечной. Возможно, на поиски стекол.

— Ну так, отлично! Прямо с рынка бери его, и пусть рассказывает!

— Не так все просто.

— Почему?

— Он в хорошем месте работает. В Научном центре исследований в Ясеневе.

— Служба внешней разведки? — уточнил я, чувствуя, как заныло сердце от нехороших предчувствий.

Да, с восемьдесят второго года, с первых дней работы в прокуратуре, судьба не раз сводила меня с ребятами из секретных служб. С ними хорошо сотрудничать, но и противники из них будь здоров!

— Других подходящих Андриевских нет? — со слабой надеждой спросил я.

— Нет.

— Ну что ж, Ясенево не Ясенево, а они должны дать объяснение по всем интересующим прокуратуру вопросам.

— Если это их внутренние разборки, ничего они нам не скажут!

— Для того у нас ты есть, Слава, чтобы получить нужные сведения даже против их желания. К тому же мне кажется, что, если бы это были, как ты говоришь, разборки, Андриевский не повез бы Кервуда в обычную больницу, где сразу сообщают в милицию о всех раненных ножом или пулей.

— Я-то постараюсь, не впервой. Если, конечно, раньше не полечу с должности.

— Что за пессимизм?!

— Это не пессимизм. Это подводка ко второй новости. Плеснешь еще каплю?

Налил ему стаканчик и себе на донышко.

— Теперь держись за стул, Шурик. В промежуток времени от двух часов ночи до десяти утра из сейфа в моем кабинете кто-то спер портфель полковника Скворцова!

Несколько минут я ошеломленно молчал, потом долил из бутылки в свой стаканчик и выпил залпом.

— С самого утра я напрягал всех и себя, просеивали всех московских Андриевских, нашли этого Зорге, ну я, перед тем как к тебе идти, заскочил в кабинет, в сейф полез…

— За бутылкой? — осуждающе уточнил я.

— За ней, грешен. Открыл, сначала не врубился, вроде все мое на месте, а чего-то не хватает. Потом вспомнил — едрит твою за лапу! Портфельчика нет! Что, думаю, делать? Шухер поднимать, не дожидаясь, пока те поднимут, или погодить?

— Постой, давай разберемся. Кто мог залезть в твой сейф? Понимаешь, не хотел, таких по Москве навалом, не хотел, а мог?

— Легальным образом никто. Если от кабинета запасной ключ есть у дежурного, то от сейфа только у меня. Это же каким квалифицированным медвежатником надо быть, чтобы аккуратно вскрыть ящик в муровском кабинете?!

— Ты точно знаешь, больше ничего не пропало?

— Вроде нет.

— Поехали проверим еще раз!

Это было, конечно, грандиозное чрезвычайное происшествие, о котором, к счастью, никто, кроме нас двоих, пока не знал. Я еще не представлял себе, как можно помочь Славе выкрутиться из этой истории. Если военная разведка из-за портфеля поднимет шум, вполне возможно, что полетит и моя голова, но сейчас я больше переживал за Грязнова, потому что хоть и с его подачи, а именно я подвел его под монастырь. По правде сказать, нас обоих подставил майор Загоруйко из Кунцевского райотдела, старый перестраховщик. Как в воду глядел! Я был уверен почти на сто процентов, что это проделки начальника МУРа Савченко. Это был самый большой враг Славы Грязнова в родной конторе. В свое время Слава уличил его в трусости, которая привела к гибели двух оперативников. Замаскированная трусость не является должностным преступлением, поэтому Савченко выкрутился, свалил с оперативной работы, лизоблюдством и стукачеством выбился в командиры и сейчас на дух не мог переносить Грязнова, открыто назвавшего вещи своими именами. Это он всячески тормозил Славино продвижение по служебной лестнице. Он бы с удовольствием сожрал Грязнова совсем, но побаивался нас с Меркуловым да Александру Ивановну Романову. Та и раньше рубила правду-матку, сдобрив ее матерком, а теперь и подавно. Она приходит желанным гостем на всякие торжества, которые отмечает МУР, поэтому Витя Савченко убегает домой сразу после торжественной части, потому что потом Шура Романова даст ему жизни.

Именно Савченко я подозревал в том, что он каким-то образом смог открыть сейф Грязнова и покопаться в нем. Если бы знать точно, что это он, можно было бы прижать крысу. А если не он?

Крепкие, красные ладони Славы подрагивали, когда он открывал замок темно-зеленого железного ящика.

Я торчал за его широченными плечами, пытаясь заглянуть внутрь сейфа одновременно с ним, но мне никак не удавалось.

Слава открыл сейф, сунулся в проем чуть ли не плечами и замер.

В нетерпении я дернул его за широкий твердый хлястик пальто:

— Ну что там?!

Грязнов произвел долгий и мощный вздох, от которого зашелестели бумаги в папках, хранящихся в сейфе, и глухо — в чрево сейфа — сказал:

— Саша, если тебе не трудно, позвони на Столбовую, пусть пришлют хорошую бригаду для самых буйных!

Я решил, что он ерничает, чтобы спрятать отчаяние, ткнул его кулаком в спину и заорал:

— Подвинься!

Он послушно посторонился, и моим глазам предстал живописный бардак Славиного сейфа, и в нем среди папок, пакетов и непременной бутылки водки стоял злополучный портфель.

Я схватил его, осмотрел замочки — целы и закрыты. Прижимая портфель к груди, я в изнеможении опустился на стул.