— Ну теперь спрашивайте вы, — позволила Скворцова.

— Нина Сергеевна, ваш супруг называл кого-нибудь из близких или сослуживцев словом «ангел»?

Скворцова пожала плечами:

— Для начала — довольно странный вопрос. Ответ на него будет такой — нет. Он был достаточно строг и прямолинеен, чтобы позволять себе такой лиризм. Нет, я ни разу не слышала, чтоб он кого-то так называл. Разве что эту свою!..

— Нет, — на всякий случай решила успокоить ее Романова. — Насколько мы знаем, нет…

— А как он ее называл, не знаете? — с жадным и нездоровым любопытством спросила Скворцова.

— Ну что вы, Нина Сергеевна! — укорила ее добровольная помощница Турецкого. — У нас не настолько испорченный личный состав, чтоб выискивать и смаковать такие подробности!

— Да? Тогда извините.

— Ничего страшного. Постарайтесь припомнить, может, когда-то в связи с его работой слышали, чтоб звучало слово «ангел». Чтоб настроить вас на более напряженную работу памяти, скажу вам, что это слово он написал, когда начался приступ.

— Вот как!

Скворцова умерила свою агрессивную раздражительность, задумалась, черты ее ухоженного лица разгладились, стали мягче…

— Кажется, вспомнила! — воскликнула вдова. — Не знаю, то ли вы хотели услышать, но, во всяком случае, это единственный за последние несколько лет случай, когда он употребил это лирическое словечко!

— Я вас внимательно слушаю.

— Это было перед его последней командировкой. Как раз накануне отъезда Василий разговаривал по телефону…

— Не знаете с кем?

— С кем-то из сослуживцев, потому что обсуждали сначала какие-то свои специфические проблемы, но на профессиональном жаргоне, чтобы никто посторонний не понял, о чем разговор. Причем разговор шел на повышенных тонах.

— Они ругались?

— Нет, скорее ругали в два голоса начальство. Сначала завуалированно, потом… стойте, поточнее вспомню… ага, Василий говорит: еду вот, боюсь, эти ангелы так и оставят меня в своей преисподней… Так, да. Потом спохватился, извини, говорит, с языка сорвалось. Вот и все.

— Как он сказал, в единственном или во множественном числе?

— Абсолютно уверенно не могу сказать, но, кажется, во множественном, такие вещи обычно врезаются в память.

— А с кем говорил? Как он его называл?

— Как? Алик. По-моему, Алик.

— Вы не помните, кто это?

— Я не знаю, кто это.

— Нина Сергеевна, у вас есть дача?

— А что?

— Видите ли, есть некоторые основания предполагать, что ваш муж встречался с некоторыми интересующими нас людьми, и встречи эти не были санкционированы его руководством.

— Вы хотите сказать, что Василий изменник?!

— Нет, конечно! Возможно, он вел некую игру, чтоб разоблачить крупную коррупцию…

— Вы представляете уголовный розыск? — резко спросила Скворцова.

— Да.

— Вы же не занимаетесь контрразведкой?

— Упаси Боже! Своего хватает!

— Значит, вы не сможете ничего накопать на него?

— Даже если и накопаем, никому не отдадим! — твердо пообещала Романова.

Она знала, что так и будет, была убеждена, что сырец Турецкий никому не отдаст, сам сначала все раскопает, до мелочей.

— Тогда скажите, зачем вам надо знать про дачу?

— Известно, что у вашего мужа должна была состояться встреча с двумя пока не установленными гражданами, один из них, очевидно, иностранец. Возможно, какие-то документы спрятаны на даче. Для нас они представляют чисто оперативный интерес…

— Почему вы решили, что, может быть, что-то спрятано именно на даче?

— Наверное, потому, что вы не были в этом деле ни помощником своему мужу, ни человеком осведомленным.

— Конечно, я вообще предпочитала ничего не знать, хотя должна вам заметить, что в отличие от бывшего КГБ военная разведка всегда занималась чисто разведывательной работой. Дача у нас имеется только в виде куска земли. У нас все времени не было заняться строительством.

— Понятно, — Романова встала со стула, намереваясь проститься, желательно навсегда.

— Подождите минуту, — попросила Скворцова. — Скажите, вот вы лично тоже в уголовном розыске служили?

— Да.

— Разве это женское дело — бандитов ловить?

Александра Ивановна пожала плечами:

— Это, наверное, вопрос не пола, а характера. У меня только тело бабье, да и то мускулистое. Пока в отставку не пошла, ловила. Говорят, неплохо получалось.

— И звание офицерское имеете?

— Имею. Полковник.

— Никогда бы не поверила! — удивленно воскликнула Скворцова.

— Я и сама теперь удивляюсь….

— Знаете, я вам скажу: в Одинцове есть небольшой домик, там отец Василия жил когда-то. Муж бывал там довольно часто…

Когда Александра Ивановна записала адрес, Скворцова спросила:

— Вы не будете там обыск по всей форме проводить?

— Нет, конечно! Зачем? Нам только бы зацепочку найти, что за люди искали встречи с вашим мужем. Если они имеют отношение к разведке, мы тут же отойдем в сторону.

Слава Грязнов взял у Скворцовой ключи от одинцовского дома и поехал, а я наседал на Меркулова:

— Костя, позвони в ГРУ! Они же не осмелятся тебя послать.

Он, массируя ладонью левую сторону груди, качал головой:

— Послать не пошлют, но и правды не скажут.

— Ну все-таки что-то сболтнут, может…

— Нашел место болтунов искать! Лозунг, что ли, забыл? Болтун — находка для шпиона. Понял? Для!

— Позвони!

Меркулов чертыхается вполголоса, но снимает с рычагов трубку и жмет кнопки набора номера.

— Что спрашивать?

— Кто такой Алик и куда Скворцов в командировку ездил, — торопливо говорю я.

— Алло! Добрый день, Николай Григорьевич! Меркулов беспокоит. Не узнали? Узнали? Ну, значит, не быть мне богатым. По делу звоню, конечно. Два вопроса у меня к тебе. Знаю, что можешь не ответить, но спросить-то можно? Спрашиваю. Первое: есть ли у вас в учреждении человек по имени Алик? Нет, я понимаю, что вопрос некорректный, понимаю, что надо называть полное имя. Так если бы я знал полное имя, у тебя не стал бы спрашивать. Кого приятели Аликом называют? Понял, ты никого не называешь. Второй вопрос я успею задать или ты уже взорвешься? Где был в командировке последний раз полковник Скворцов? Все понял, извини за беспокойство Меркулов положил трубку и взглянул на меня злыми глазами:

— Выставил себя дураком перед генералом! А все из-за тебя!

— Константин Дмитриевич, извини великодушно, сам же с меня работу спросишь. Сказал что-нибудь?

— Был твой Скворцов на Северном Кавказе. Доволен?

— Не очень.

— Еще бы! Тебе угодить сложно.

— Как ты думаешь, Костя, это случайное совпадение или?..

— Что именно?

— То, что они были в одном месте в одно и то же время. Кервуд с Андриевским и Скворцов.

— Это может быть и совпадением, сейчас все торчат в Чечне, замиряют. У тебя другое мнение?

— У меня сомнение. Смотри — в тот же вечер, когда обстреляли машину Андриевского, с кем-то должен был встретиться Скворцов. Эти кто-то и сколько их, нам неведомо, но один имеет кличку или фамилию Кук. На кличку не очень тянет, а вот как фамилия для американца или англичанина звучит очень неплохо. Тем более что Кервуд оказался вовсе не Кервудом. А вдруг он шпион, а, Костя? А парни-разведчики его пасут! Вернее, пасли.

Меркулов улыбается скептически:

— Не тянет на красивую версию, Александр Борисович, совсем не тянет…

— Я знаю, что ты хочешь сказать: шпионов ловит контрразведка, а разведка сама шпионит, так?

— Да, что-то в этом роде…

— Не знаю, Костя, но хочется мне почему-то их связать одним интересом. Я позвоню?

Меркулов молча кивнул и, воспользовавшись паузой в разговоре, стал читать какое-то пухлое дело.

Я решил позвонить Андриевскому. Чем черт не шутит, а ну как окажется, что они со Скворцовым были приятелями, делали одно дело, да еще и не скрывают этого.