— Юра! Джонни убило!..

— Ты что?!..

Юрий подбежал к задней дверце, распахнул ее, наполовину влез в салон и грязно выругался, заметив на белоснежном мохнатом покрытии сиденья темные пятна крови. Он взял себя в руки, потрогал иностранца за шею, подержал его запястье, даже приложил ухо к груди. После этих манипуляций обрадованно воскликнул:

— Жив еще! Так, девки, выметайтесь по-быстрому, ловите такси! И кто бы что ни спрашивал, вы с нами не ехали! Ясно?

— Э, довези хоть до вокзала, там легче тачку зарядить! — возразила девушка с заднего сиденья.

— Вон, я сказал! — рявкнул неожиданно свирепо Юрий.

Девушки, бормоча в адрес Юрия нехорошие слова, освободили машину.

Пули пробили не только заднее, но и лобовое стекло. Поэтому по салону гулял колючий морозный сквозняк. Только сейчас Юрий обратил внимание, что продолжает работать магнитола, выдавая через небольшие колонки шлягер Маши Распутиной «Отпустите меня в Гималаи».

— Вот, черт, влип! — пробормотал Юрий. — Хоть и впрямь на Тибете прячься… Ладно, прорвемся!

Он включил передачу и рванул было с места, явно превышая скорость. Но долго так ехать не смог: студеный ветер бил ему в лицо, вышибая из глаз обильные потоки слез.

Юрий порылся в бардачке, нашел старые, забытые с лета солнцезащитные очки, нацепил их и кое-как добрался до больницы.

Потом, когда не приходящего в сознание Джонни на каталке увезли в операционную, он устало диктовал сестре из приемного покоя анкетные данные для истории болезни. Он успел сказать, что пострадавшего зовут Джон Кервуд, сорок шесть лет, гражданин Соединенных Штатов Америки…

В это время из операционной вышел дежурный хирург в слегка забрызганном кровью халате салатового цвета и сообщил уставившемуся на него с немым вопросом Юрию, что пациент скончался.

На лице Юрия мелькнула тенью досадливая гримаса. Однако врач успел ее заметить, принял досаду на свой счет и несколько обиженно добавил:

— Что же вы хотели, когда две пули в затылок? Там и одной более чем достаточно.

— Да, — несколько рассеянно кивнул Юрий, — я понимаю. Скажите, от вас можно позвонить?

— Ради Бога!

Стройный, статный красавец, провожаемый взглядом молоденькой медсестры, подошел к столу и, повернувшись к присутствующим спиной, чтобы те не могли случайно увидеть цифры, набрал номер.

— Алло? Мне нужен Эдуард Геннадиевич. Андриевский спрашивает. Да, срочно… Это Юра! Все пропало! Нас на Минском обстреляли чурки какие-то! Я-то жив-здоров, вы же слышите. А Джону капут! Нет, на трассе он еще жив был, я в больницу привез, ну и тут все… Я знаю, что они обязаны сообщить о всех… Но он ведь живой был! Куда?.. Зачем вы так? Хорошо, еду.

Человек по имени Юрий, по фамилии Андриевский раздраженно бросил телефонную трубку на рычаги и, ни слова не говоря, быстро вышел на улицу.

— Куда же он? — вскинулась было медсестра. — Ему же надо милицию ждать!

Хирург покачал головой:

— Боюсь, что вы ошибаетесь, Светочка. Он как раз думает наоборот. Милицейский протокол для него лишняя обуза. Но в отличие от Владимира Ульянова-Ленина этот парень никудышный конспиратор. Мы-то знаем про него достаточно, хотя нам это, в сущности, ни к чему…

Старинные напольные часы в нише пробили девять вечера.

— Шагом марш!

Невольно вздрагиваю и приподнимаю от диванной подушки голову. Нет, к счастью, команда на этот раз относится не ко мне. Она касается моей дочери трех лет от роду, которой давно пора совершить вечерние водные процедуры и топать в кровать. Но она строптива, хотя родители, кажется, никогда таковыми не были. Поэтому все отбои и подъемы этого мелкого круглолицего существа превращаются в схватки местного значения.

— Смотри, как сладко спит папа! Если ты будешь вовремя ложиться спать, вырастешь такой же большой и сильной!

Бедная девочка! Как она будет в свое время разочарована, когда узнает, что отец у нее имеет средний в общем-то рост и довольно заурядную физическую подготовку. А уж о зарплате и говорить неудобно. Хотя, пожалуй, ничтожность моего жалованья в сравнении со своими потребностями она почувствует намного раньше.

Дочь тем временем навязывает матери дискуссию:

— Ага! Папа же на диване спит! Давай я тоже на диване будут спать или под столом, как собачка в будке!

После этой тирады воцаряется недоброе молчание.

Я догадываюсь, что Ирина Ивановна втайне надеется, что ее муж Александр Турецкий покинет сладкий плен дивана и докажет, что он строгий и справедливый отец для своих чад.

Я люблю жену и дочь, кроме того, пока не установлено, чьи гены повлияли в большей степени на характер этого несносного младенца, поэтому ответственность делим пополам. Я встаю с дивана, сграбастываю счастливо визжащего ребенка в охапку, тащу его в ванную комнату, где мы вместе учимся чистить зубы, разбрызгивая воду и клочья пасты по всем углам тесной комнатенки.

Затем действие переносится в спальню, где неугомонный малыш играет даже со своей тенью на стене, чтобы только не спать. Ее отец пытается рассказывать по памяти сказку о Колобке, но поминутно проваливается в сладкую дрему и в лучшем случае бормочет какую-то ахинею, в худшем начинает негромко похрапывать.

Тут же раздается возмущенный вопль:

— Па-апа! Не спи, рассказывай!

Отец подхватывается и начинает в который раз с одного и того же места:

— …волк и говорит: Колобок, Колобок, я тебя съем! Не съешь, отвечает Колобок, я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя, гражданин прокурор, и подавно уйду… И ушел ведь, зараза, бурак красномордый! Сейчас где-нибудь на «малине» смеется над «важняком»1 Турецким. Ничего, как говорится, хорошо смеется тот, кто смеется последним…

Я испуганно открываю глаза и пытаюсь сообразить, говорил я это все вслух или только думал. Гляжу поверх подушки на кроватку дочери — она давно спит, сдавшись на милость усталости.

Пора, наверное, и мне спать. Сегодня пришлось встать в полшестого утра, чтоб успеть занять очередь в тюрьму. Вот ведь дожили! В свое время Хрущев Таганскую тюрьму сломал — предвкушал коммунизм, когда надобность в этих заведениях отпадет. А вместо коммунизма наступило время, когда следователь в тюрьму не может попасть. Надо встать пораньше, чтоб очередь в кабинет для допроса занять. Опоздаешь, ждать придется часов пять. Мне сегодня ждать никак нельзя было — старуха Свидерская «колоться» начала, рассказывать то есть всю правду о совершенном преступлении.

Я, в общем, к частной собственности отношусь с душой, если можно так выразиться. Но наши люди из-за нее иногда такие вещи вытворяют!.. Жили-были две сестры, выросли, повыходили замуж, а мать-старушка доживала век свой в небольшой, но приличной квартирке в центре. Квартирку с помощью дочек приватизировала. Потом в свой срок померла. Мысль у сестер была совсем даже неплохая: сдавать освободившееся помещение жильцам за доллары и делить выручку пополам. Однако нашлась какая-то фирма с английским названием и нижегородским говором работников. Фирма предложила нынешним хозяевам продать квартиру, но за очень хорошие деньги — пятьсот долларов за квадратный метр. После этого между семьями сестер будто черная кошка пробежала. И если Ковалевы только хмурились и уходили от конкретного разговора, то Свидерские желали действовать. Сначала они прощупывали возможность отсудить в пользу Свидерских всю мамину квартиру. Только суды — дело долгое и хлопотное, а фирма ждать не хочет и не может. Тогда у Свидерских возникает дьявольский план. Они приглашают Ковалевых в гости, чтобы, как было сказано, решить вопрос с толком и по возможности полюбовно. За скромным застольем мужа и жену Ковалевых вдруг сморил неодолимый сон. Когда оба уснули, Свидерские их задушили бельевым шнуром. А вопрос, куда девать трупы, решили с жутковатой простотой. Хозяин в ванной при помощи топорика, пилы и ножа расчленял тела, отделял мясо от костей и носил в тазике женщинам на кухню. Те пропускали мясо через две мясорубки, а фарш спускали в унитаз. Кучу костей Свидерский на следующий день отвез в мешке на городскую свалку. Сколько грязи пришлось перелопатить, пока убийц к стене приперли! Сегодня я устроил им очную ставку, и Ольга Свидерская сказала свекрови, что ее старый болтливый язык в ту же ночь надо было тоже в фарш перемолоть. Вот так…