Строй дружно, синхронными движениями снял автоматы с предохранителя, передернул затворы и отсоединил от автоматов магазины.

— Пойдемте посмотрим.

Бойцы не врали. Ни один автомат выстрелов не делал.

— Прошу прощения, капитан! — извинился Грязнов.

Тот кивнул и спросил у своих подчиненных:

— Парни, кто что видел?

В строю прошло волной легкое шевеление, воины переглядывались, спрашивая друг друга, пожимая плечами. Потом один поднял руку:

— Разрешите доложить?

— Давай!

— Когда нашли преступника и мы стали стягиваться к дому номер девять, я занял позицию возле левого угла дома номер семь, который выходит к центральной дороге дома отдыха. На правом углу никого не было. Потом, когда преступник с женщиной пошли к автобусу, на пустующий угол со стороны леса подбежал человек в нашей форме, в спецназовской. Я подумал, может, мой дружок Василий, который в лесу оставался. Я говорю: Вася, ты? А у него лицо под маской, кивает, значит, и мычит чего-то, то ли «да», то ли «не мешай». Потом у вас выстрел, мое внимание сразу сюда, на площадку. И тут он как даст очередь — и назад в лес. Я кричу: Васька, ты что? А он уже в кусты ломанулся. Сейчас вот у Василия спросил, он говорит, что из лесу не выходил, пока приказ на общий сбор не вышел…

— Товарищ майор! — окликнули Грязнова со стороны автобуса. — Погрузили всех, вы едете?

— Да-да! Капитан, посмотрите, пожалуйста, еще здесь. Скорее всего, кто-то убирал Петрова как свидетеля. А мы эту партию проиграли…

В автобусе было промозгло и пахло кровью.

— Давай в больницу, и как можно скорее! — сказал Слава водителю, который снова сменил за рулем капитана Синицына, был строг и бледен от ответственности и волнения.

Когда автобус, мягко покачиваясь, поехал, зашевелился и застонал Петров. Слава сел к нему поближе, на тот случай если преступник придет в сознание или заговорит в бреду.

Рядом сидел с автоматом в руках молодой розовощекий парень в милицейской форме. По всей видимости, он впервые участвовал в такой операции, смотрел на все с жадным любопытством.

Петров постанывал, морщил брови и вертел головой, которая лежала на скатанном валиком бушлате.

— Товарищ майор, можно спросить? — подал голос парень.

— Разрешаю.

— Что он совершил, преступник этот?

— Убийца, — коротко ответил Слава.

— А по виду никак не скажешь! — удивился милиционер. — Разве что на дебошира похож, семейно-бытового.

— Он профессионал, — сказал Слава. — Потому и стал таким крутым, что внешность обманчива!

Петров беспокойно завозился, как будто пытаясь повернуться на бок, закашлялся. На бледных губах выступила розоватая пена. Откашлявшись, Петров открыл глаза, некоторое время смотрел на серый потолок салона, потом уловил движение, опустил глаза ниже, увидел сначала паренька-сержанта. Легкая гримаса скользнула по влажным губам. Еще одно неспешное, трудное движение глаз, взгляд уперся в Грязнова. Гримаса сменилась улыбкой:

— Привет… начальник… Вишь, по-моему вышло…

— Что по-твоему, Константин?

— Не в… не в подвале меня угрохали… А ты мне и зеленки на лоб приготовил… помазать, а?..

— Приговоры выносить не мое дело. И стреляли в тебя не наши люди, а скорее ваши, твои подельники, чтоб не запел, когда опять в камеру попадешь.

— Не верю… тебе… Никогда вашим не… верил…

— Твое дело.

— Воды дашь?

— Немного дам.

Когда Петров жадно отхлебнул несколько глотков и изможденно откинулся на бушлат, Слава сказал:

— Ты хорошо нас знаешь, Константин. Мы не стали бы стрелять по заложникам, так ведь? Тем более что сзади тебя подполковник прикрывал, кто б осмелился из наших стрелять. Свои тебя убрали, Костя. Откуда же мы узнали, где ты прячешься, как думаешь?

Петров пожевал губами, мучительно поморщившись, сглотнул, спросил:

— Кто вложил… скажешь?

— Зачем? Ты не скоро еще поквитаться сможешь. Если, конечно, будет у тебя такая возможность.

— Не будет, начальник… о чем ты… скажи… хоть прокляну с того света…

— Скажу тебе только, что твой горбоносый товарищ, но не Исмат.

— Знаю… Исмат уехал в Чечню. Он не мог в меня стрелять… На газават поехал…

— Куда? — спросил сержантик.

— Газават — священная война мусульман против неверных, — торопливо объяснил ему Грязнов.

— Против кого?

На удивление бестолковый попался! — раздраженно подумал Слава и отрубил:

— Против нас!

По-видимому, Петрову полегчало. Он не только не терял больше сознания, но прислушивался к разговору Грязнова с сержантом. При последних словах майора он улыбнулся:

— Правильно говоришь, начальник… Чечня против нас скоро воевать будет…

— Да ну, зачем им? Это ж самоубийство!

— А если им в кайф?.. Помяни мое слово, Грязнов…

— Чего им не хватает?

— Генерал сам хочет Чечней править… без Москвы… Скажи, майор, ты про Исмата откуда знаешь?..

— Потому что за тобой еще «вольво» на Минском шоссе!

— А-а… молодец! Вычислил… Хочешь, расскажу, что знаю?.. Можешь не отвечать. Знаю, что хочешь… Работа твоя такая… собачья… Слышь, может, у кого водка есть… капельку?

Спиртного не нашлось.

Петров вздохнул и сказал:

— После того когда от вас свалил… в Грозном отсиживался… У большого человека работал в охране… Русланом зовут. Был в Москве крутой… залетел, посидел немножко… как водится, откупился и… тоже свалил на родину… Очень богатый человек, почти как Дудаев… И был против политики генерала… Говорил, что для нашей работы Россия под боком должна быть… без границ… Хороший был у Руслана план… как генерала убрать… без шума и пыли… Тут приехал этот американец… начал бодягу разводить… базлал всякую дурь про независимость… как у Бендера — Запад нам поможет. Руслан послал его на три буквы… — Петров с жутковатым булькающим звуком коротко посмеялся. — США эти буквы называются… А на следующий день Руслан исчез… В общем, украли его прямо из спальни, потом дырку в полу под ковром нашли, охранник провалился… Дали нам с Исматом кучу денег и приказали этого американца убрать, только не на чеченской территории… Технологию объяснять не буду — другим пригодится…

Петров замолчал, устало прикрыл глаза.

Слава не лез пока с расспросами. Сначала надо было переварить уже полученную информацию. Если Петров не бредит и не врет с какой-то определенной целью, можно говорить не только о том, кто убит и кем, но и за что. Получается, что убийство политическое, а не обычный и распространенный грабеж. Тогда какую роль во всем этом деле играл чин из Службы внешней разведки Андриевский? Чечня пока еще российская республика, если и пастись там кому, так это контрразведчикам…

За окном синие сумерки.

Я сижу в кабинете у Константина Меркулова, пью чай. Хозяин кабинета сидит рядом и сосет леденцы. Последние годы работы очень подкосили моего наставника и друга. Я не уверен, что он дотянет до пенсии, а он так просто убежден в том, что сладкое безделье обломится ему только вместе с инвалидностью. А что за сладость в безделье?

Если искать аналогии по месту работы, то мы напоминаем сами себе двух матерых медвежатников, которые долго потели над суперсейфом, наконец вскрыли его, а внутри — большая резиновая фига.

— Возможно, Саша, ты скажешь, что это слабость и старость, но вот что я думаю: раньше, при однопартийной системе, было легче работать. Все было видно почти невооруженным глазом. Было понятно, кто нам противостоит и почему. Сейчас у меня голова кругом идет. Раньше благополучие всяких чиновников, в том числе и наших, зависело от карьеры, карьера зависела от партии. И все — цели намечены, задачи ясны. Сегодня у нас как в Турции, я средневековую имею в виду. Каждый благоустраивается по-своему. Кто через политику, кто через родню, другие на подсосе у мафии сидят. А от таких, как мы с тобой, и раньше хотели избавиться, а теперь подавно. Понимаешь, руки опускаются. Раскручивается дело, вскрываются махинации у властей предержащих. И что? Эти материалы не становятся объектом рассмотрения в гласном суде, нет! Они служат дубинкой в политической борьбе. После чего ты, сам того не желая, оказываешься на стороне той или иной группировки, хотя тебе казалось, что стоишь единственно на стороне закона. Ты знаешь, Саша, я иногда думал поставить тебя на место Шелковникова, он уже закоррумпирован по уши. Но потом я начинаю понимать, что нельзя этого делать для твоего же блага. Зло, разлившееся по стране, настолько огромно, что ты не выдержишь, не перенесешь своего бессилия. К тому же того, кого не удается купить, убирают. А тебе еще дочку надо вырастить…