— Надеюсь, что мудрый султан Искандар I не допустит воцарения османского ублюдка.

Искандар по-молодому звонко рассмеялся:

— Ты угадал мои мысли, учитель! Время пришло! Когда Мехмет умрет, я отдам приказ от имени Ахмета убить всех его сыновей, а сам… ну хотя бы по повелению его брата Джема прикончу наследника. Трон останется пустым, претендентов на него не будет. Кроме меня, йени-чери меня любят и, конечно, поддержат. Других войск в столице нет.

— А духовенство? Ты ведь помнишь, еще Мехмет II доверил духовное управление шейх-уль-исламу. Его постановления — фетвы закон для мусульман.

— Ты еще мне поведай, что великие муфтии[186] часто решали исход государственных переворотов. Я хорошо готовлюсь к серьезным испытаниям, выучиваю все уроки. Открою тебе кое-какие новости. Перед отправлением в этот поход у меня появилась первая законная жена, по случайному стечению обстоятельств — единственная сестра шейх-уль-ислама. Как полагаешь, будет великий муфтий возражать, если она станет кадуной? Кстати, он боится и ненавидит Фатиму, она не раз пыталась сжить его со свету…

— Ты многомудр и всезнающ, как Соломон, мой мальчик! И будешь победоносен, как твои великие тезки!

— Сплюнь три раза, учитель, чтоб не сглазить! Дворцовые интриги — не войны. Сивилла, к сожалению, не предсказывала мне непобедимость в них.

Хотя Искандар и остудил восторженность Андроникоса, сам он въехал в Стамбул с ликующим настроением, как будто на его голове уже красовался падишахский тюрбан. По пути хозяйским взором осматривал свои будущие владения. Голубую мечеть — Ахмедие с шестью минаретами. Роскошную Айя-Софию, прихрамовую площадь Ат-мейдан с обелиском Феодосия Великого — тридцатиметровым монолитом розовато-серого гранита, Змеиной колонной, колонной Константина Порфирородного. Летние султанские дворцы.

«Этот дворец сделаю резиденцией, — подумал он при виде своего любимца Топ-Капу, построенного в предыдущем веке здания, роскошно отделанного майоликовыми плитами, резным и живописным орнаментом, мозаикой из керамики, камней, цветных стекол. — Красив, удобен, его легко оборонять. А вот Сераль взять внезапным приступом не так уж трудно. И не исключено, что сейчас придется в самом деле сделать это. Подозрительно много стражников натыкано на стенах султанской обители. Вдруг хитрая Фатима устроила засаду? Все ли я предусмотрел?»

Как всегда в опасных ситуациях, голову Искандара будто посетила богиня разума Фетида, замуровала чувства за прочной стеной, чтобы не мешали размышлениям.

Деньги и ценности из стамбульского дома, как и новая добыча, отправлены к отцу в Афины. В случае моей неудачи пусть Фатима на поживу не рассчитывает.

Все известные мне шпионы в моем отряде и среди домашних слуг схвачены. Раньше я не трогал их, пусть доносят то, что мне нужно. Теперь самое время оставить Сераль без глаз и ушей в моем окружении.

Йени-чери отправлены якобы на отдых в казармы, на самом же деле ждут там в боевой готовности. По условленному сигналу они ринутся в Сераль.

Под одеждой ощущается приятная тяжесть кольчуги — меньше риска пасть от предательского удара.

За спиной скачет сотня отборнейших телохранителей — достаточно много, чтобы защитить, и достаточно мало, чтобы не вызвать лишних подозрений. Лучше бы, конечно, явиться во дворец во главе всех орт. Но если Мехмет еще жив, он воспримет это как попытку к бунту, и йени-чери тоже так расценят мои действия. Против законного повелителя они не пойдут. Шейх-уль-исламу послано письмо о возможной перемене власти. Пусть готовит фетву, имена потом впишет. И самое главное, царевичи Иса и Джем уже скачут в тайные убежища, переодетые, в окружении моих верных слуг.

Что ж, жребий брошен. Вот мой Рубикон — ворота Сераля!

Искандар решительно перешагнул порог султанского дворца, пересек крытую галерею. Приемный зал выглядел необычно пустым. Навстречу ему выступили два чауша. Вплотную за ними следовал третий. Очевидно, новички — Искандар не знал их в лицо.

— Вот это тебе велел передать падишах Вселенной. Смирись с неизбежным и покорствуй!

Передние чауши расступились, встав по бокам Искандера. Задний протянул ему серебряное блюдо, которое ранее скрывал за спинами товарищей. На середине хищно поблескивал шелковый шнурок — тонкий и длинный, с зелеными кистями на концах. Свернувшийся в клубок, как среднеазиатская эфа. Более смертоносный, чем египетская кобра или африканский аспид.

Не ожидая, что опальный вельможа, как подобает по этикету, поклонится, возьмет шнурок, приложит его к губам и удалится, чтобы благопристойно повеситься на нем, стоявшие рядом чауши схватили Искандара за руки, а третий набросил удавку ему на шею. Действовали они на изумление ловко и быстро, жертва едва успела скомандовать: «Бей их!»

Как было заранее условлено, сопровождавшие командира янычар Мурад-паша, телохранитель Селим и Андроникос прыгнули вперед и вонзили спрятанные в широких рукавах обнаженные кинжалы в подосланных палачей, переодетых в одежды султанских посланцев.

Искандар с отвращением сорвал с горла шнурок и хотел было выбросить. Передумал, отдал Андроникосу.

— Сохрани для того, кто его прислал.

Едва он отдал команду проследовать в соседний зал, как послышался топот, и крытую галерею-айван заполнили капуджи, отрезая янычар от выхода. Из боковых проходов выскочило около сотни мазул с саблями наголо. Не раздумывая, Искандар выстрелил вверх из пистоля, подавая сигнал оставленным за дворцовой стеной гонцам скакать в казармы и поднимать орты.

Тем временем отряд Искандара обнажил ятаганы и сплотился вокруг своего предводителя.

— Не начинать боя, пока на вас не нападут! — приказал им гениш-ачерас.

— Правильная команда! Иначе вы все погибнете! — выступила вперед женщина в чадре, в которой Искандар опознал Фатиму. — Прикажи своим людям сложить оружие, Искандар-бег!

— Они не послушаются, так как боятся за мою жизнь. Только что три негодяя, самозванно обрядившиеся чаушами, хотели предательски убить меня…

— Это не самозванцы, а султанские палачи! Как осмелился ты отвергнуть шелковый шнурок, презреть высочайшую волю!

— Величайший из великих Мехмет Третий в твоем присутствии, валидэ-султан, поклялся никогда не лишать меня жизни. Я не сомневаюсь в слове падишаха. Шнурок — уловка, придуманная моими недругами.

— Мой царственный сын скончался три часа тому назад. Шнурок послала я!

— Чем же верный слуга прогневал свою госпожу, что она решила обречь его на погибель? И главное, имеет ли она право своим именем казнить и миловать знатных людей государства?

— Не вообразил ли ты, глупец, что находишься при гяурском дворе? В Серале опал и понижений по службе не бывает, наказание одно — смерть! И разве должен падишах отчитываться перед подданными, за что он их карает и милует?! Поистине твоя наглость не знает пределов! Я приказала тебя удавить именем султана Ахмета!

— Осмелюсь возразить, что я не слышал ни указа о смерти падишаха Мехмета Третьего, ни фетвы о воцарении Ахмета. В глазах войска и народа он пока еще не султан, а претендент на престол. Уверена ли ты, что все его братья присоединились к праотцу Ибрахиму?

Искандар ударил в самое уязвимое место. Фатима помрачнела. Палачи не сумели найти Ису, сына испанки, и Джема, рожденного от персиянки. Оба еще юноши, оба дружат с Искандером. Если их не отправить к шайтану, повторится история с другим царевичем Джемом, из-за которого так намучился, так поистратился Баязет II. Или неприятность с братьями Мурада II, которых тоже не успели вовремя прикончить. Как и тогда, начнется междоусобица. А вдруг именно гениш-ачерас спрятал Ису и Джема? Надо выпытать, а уж потом его казнить.

— Ладно. Искандар-бег, объясню, почему велела поднести тебе шнурок. Вспомнила твоего тезку, которому ты тщишься подражать…

— Зулькарнайна?

— Нет, второго. Расскажи-ка мне о нем…

— Албанский князь Георгий Кастриот еще ребенком стал заложником у султана Мурада Второго, сделался его любимцем и непобедимым военачальником, за что удостоился прозвища Искандар-бег или, как его называли европейцы, Скандербег…