И внезапно Хуа То пронзает мысль: храм стал частью его жизни. Какими бы горькими, дурацкими и бессмысленными ни были его труды, они вросли в него, переплелись с ним. Надо терпеть…

То берет метлу, отправляется в сад. Ветер небрежно набросил узоры из желтых, красных, коричневых, золотых листьев на покрывало из побуревшей, но еще крепкой травы.

В саду стоит старик в желтом халате жреца, обратив лицо прямо к солнцу – несмотря на осень, еще очень яркому. Хуа потрясен: как можно так долго смотреть на светило? А если монах закрыл глаза, то зачем подставлять под лучи лицо?

Жрец оборачивается, и у Хуа вырывается крик ужаса: у старика пустые глазницы. Опомнившись, он почтительно кланяется.

– Я слушаю тебя, новый послушник, – говорит старый монах.

– Как вы можете узнать меня, досточтимый, если встречаете впервые и вообще слепы? – почтительно, но твердо возражает Хуа То.

– Я сразу узнаю любого обитателя храма. И никогда не думай, что, раз у человека нет глаз, он не может видеть. Зажмурься и обрати лицо к солнцу.

Хуа То повинуется. Сквозь веки он видит свет – отражение солнца. Опускает голову к земле – свет исчезает. Ну да! Через внутреннее можно постичь внешнее, они взаимосвязаны. Как же я не понимал этого раньше?

– Ну, – спросил наставник, – что ты слышишь?

Хуа То прислушивается. Звуки налетают на него из тишины, как мухи на мед, и он успевает ловить лишь первых и самых громких.

– Я слышу журчание ручья, текущего из храмового родника вниз под гору. Я слышу птиц. Я слышу ветер и шелест листьев.

– Это все очевидно, это можно услышать и с открытыми глазами. Чтобы по-настоящему слышать, нужно сосредоточиться. Пробуй еще.

Хуа заставляет себя оторвать все слишком явные звуки от своего сознания, пробиваясь через них, как ныряльщик через теплые и холодные струи воды, чтобы достичь глубины.

– Ты слышишь стук своего сердца?

– Да. – говорит Хуа спустя некоторое время, убедившись, что это действительно так.

– Научись всегда выделять его из других. Используя стук сердца как меру отсчета, йоги из Индии делают свои упражнения на дыхание и сосредоточение. Наша секта – чань заимствовала это у них, ты должен научиться им подражать. Слышишь ящерку рядом с собой?

Хуа навостряет уши:

– Нет!

– Открой глаза!

Хуа повинуется – и видит у своих ног остаток ушедшего лета – маленькую зеленую ящерицу.

– Сяньшэн, – восторженно вопрошает он старика, – как можете вы слышать все это?!

Слепой монах улыбается:

– Отрок, а как ты не можешь? Даже тьма имеет свой звук.

– А человек тем более, – вдруг раздается прямо над ухом То негромкий голос Миня.

Хуа испуганно вздрагивает: он не заметил, как подошел настоятель. Поистине верно говорят про монахов Шаолиня: «Пытаешься их увидеть – они невидимы, намереваешься их услышать – они неслышимы, хочешь их схватить – они неуловимы».

– Ты пока не умеешь ни видеть, ни слышать как следует, а тем более чувствовать кожей, – продолжает Минь.

– Как это? – недоумевает То.

– Я сейчас закрою глаза и вытяну руку ладонью вверх. Возьми листик и тихо, не предупреждая меня, разожми пальцы, чтобы он упал мне на ладонь.

То делает это – и не верит своим глазам: Минь успевает отдернуть руку, прежде чем лист касается ее.

– Это волшебство! – ахает Хуа То.

– Это тренировка! Листик толкает перед собой воздух, который я чувствую кожей.

То разочарован:

– Как просто!

– Подобной простоты ты будешь добиваться лет десять! Тебе будут бросать лист на ладонь и бить по ней палкой в тот миг, когда он коснется руки.

– Зачем все это?

– Нужно уметь находить врага в полной темноте по слуху. Нужно уметь чувствовать спиной и шеей движение воздуха, образованное открывающейся без скрипа дверью или броском тигра сзади. Не овладев данными премудростями, нельзя стать мастером цюань-шу!

– О тайпан, когда же я начну учиться по-настоящему?

– Разве ты уже не начал? – удивленно поднимает брови Минь.

45. Кын (кит.) – мера веса. 0,6 кг.

46. Доу (кит.) – мера объема, 10,4 литра.

47. Бодхихарма (умер в 598 г.) – буддийский проповедник, прибыл в Китай в 520 году из Индии, стал патриархом китайского буддизма, основателем школы самосозерцания чань (дхьяна, дзен) в монастыре Шаолинь. Один из основоположников цюань-шу.

48. Даос (кит.) – последователь даосизма, китайского философского и религиозного учения, основанного Лао-цзы (VI в. до и э.) В основе даосизма лежит понятие о «дао» – естественном пути. В начале I тысячелетия нашей эры даосы обратились к магии, алхимии, отшельничеству.

49. Древнейшее в Китае гадание на тысячелистнике лежит в основе «Ицзин» («Книги перемен»), своду религиозных текстов и гаданий.

50. Образное выражение, означающее «стремиться к земным удовольствиям».

 ЮЖНАЯ АФРИКА, ДЕКАБРЬ 1600 ГОДА                         9 

Четыреста лет назад нынешние Зулуленд и Наталь были населены народами нгуни, главными племенами которых являлись зулусы, хауса, свази, ндебеле, ндвандве, мтетва и квабе. Все говорили на схожих языках, вели одинаковый образ жизни. Всеми правили наследственные вожди, каждый из которых обладал неограниченной властью, будучи одновременно отцом, главным жрецом, верховным судьей и военным предводителем своего клана.

Зулусы считались одним из самых маленьких и наименее значимых племен. Как и все нгуни, они были землепашцами, сеятелями зерна, скотоводами, охотниками, собирателями съедобных корней, ягод и трав. Их фамильные поселения – краали – представляли собой кольцо улееподобных хижин, окружающих площадку для скота. Они располагались в местах, где имелись обильные пастбища, богатая земля и много воды.

Каждый крааль зарождался как дом одной семьи, в которую обычно входили патриарх, его жены, а также сыновья со своими собственными семьями. Постепенно такие династии разрастались в большие деревни.

Патриархи снабжали каждую из своих жен отдельной хижиной, несколькими дойными коровами и землей для обработки. В то время как мужчины наслаждались относительным покоем, женщины подметали и убирали хижины, мыли глиняную и деревянную посуду, собирали хворост, носили воду, готовили еду. Большую часть времени они, однако, проводили на полях, особенно весной и летом, когда нужно было очищать от сорняков плантации бобов, бататов, тыквы.

Занятия в краале строго распределялись. Женщины отвечали за дом и поля, мужчины выращивали скот, воевали, охотились, ремесленничали. Девочки помогали матерям. Мальчики пасли бычков и телок, доили коров и отпугивали птиц от созревающих растений. Работали в одиночку редко, так как нгуни предпочитали держаться группами. Родственники и друзья с раннего утра до наступления жары вместе мотыжили, сеяли, пололи, жали, при этом пели, шутили. Обедали всегда тоже вместе. Трудовая неделя длилась три дня. Четвертый посвящали общению с предками и божествами.

Самым почетным делом считалось скотоводство. Им можно было заниматься круглый год. Скот служил основой жизни кланов. Коровы снабжали краали свежим и кислым молоком, главной пищей нгуни. Бычьи шкуры покрывали их щиты, становились канатами, матрасами, мешками, тамтамами и одеждой, включая исидвабу, плетеную юбку, смазанную жиром, которую носили только замужние женщины. Рога превращались в различные емкости и музыкальные инструменты. Навоз, смешанный с глиной, использовался для полов в хижинах, им обмазывали стены, закрывали отверстия в зерновых ямах на скотных дворах.

Скот был и незаменимой частью лоболы. Выкуп за невесту не являлся обычной сделкой или материальным возмещением родителям, которые отдавали дочь-работницу в другой крааль. Этот древний обычай позволял соединить пару легально, без лоболы брак не представлялся возможным. Мужчина мог требовать возврата выкупа, если жена изменила ему и ушла без важной причины. И наоборот, если муж плохо обращался с супругой и она из-за этого убегала, он не имел права получить свой скот назад.