— Что тебе рассказывал дедушка на последнем уроке, свет очей моих?

— Истории о знаменитых красавицах, которые погубили древние царства. Правда, что ты красотой им не уступаешь?

— Я всего лишь простая безобразная женщина. Впрочем и у этих прославленных дам имелись серьезные изъяны во внешности.

— Даже у Ян Гуйфэй?

— Даже у нее. Отец моего мужа упоминал, что она изгнала из столицы Ли Бо?

— Да.

— Знаешь, почему? Заносчивый и всесильный евнух Гао Лиши завидовал великому поэту и наклеветал на него фаворитке. Дескать, в своих знаменитых «Чистых ровных мелодиях» Ли Бо посмеялся над ней, сравнив с изящной красавицей глубокой древности по прозвищу «Летящая ласточка», которая славилась тонкостью стана.

— Что же тут плохого?

— Да ведь Ян Гуйфэй была весьма полной! Она посчитала такое сравнение скрытой насмешкой!

— А Пань Шуфэй имела изъяны?

— Волшебник-даос превратил фазанью самку в девушку — это и была Пань Шуфэй. Красотой она превосходила всех женщин, но у нее остались маленькие птичьи лапки. Влюбленный Дун Хунь уверял ее, что ему нравятся такие крохотные ножки, заставлял ее ходить по золотым лотосовым лепесткам, восклицая: «Каждый твой шажок рождает золотой лотос!». Именно она придумала обычай бинтования ног. И теперь главный признак девичьей красоты — «золотые лотосы» или, как их еще называют, «нежные побеги бамбука» и особая покачивающаяся «утиная» походка. Только такая девушка достойна быть женой или наложницей, ведь ее ноги не годятся для обычной черновой работы. Удел женщин с простыми ногами — оставаться крестьянками, амами, проститутками низшего класса, рабочими.

То слушал во все уши: о жизни противоположного пола он знал очень мало.

— Мамочка, а бинтовать ноги не больно?

Женщина непроизвольно содрогнулась, вспомнив, как в шестилетнем возрасте ее ступни были впервые сжаты бинтами, подобными злым питонам. Узкие, шириной в цунь с четвертью, и длинные, протяженностью в три с четвертью чжана.[126] Мокрые, противные, они туго обхватили ее ноги — вокруг пяток под подъемом и под стопой. Подогнули под стопу четыре маленьких пальца, оставив свободным только большой. Высыхая, повязка стянула ногу, вызвав нестерпимую боль. Шли годы, пятка подтягивалась к носку, подъем выгибался. Но родные сочли, что недостаточно быстро. Пригласили знахаря с ножом и мазями, он сделал разрез по середине стопы, и пятка стала сближаться с носком куда быстрее. Раз в неделю повязку снимали, ноги вычищались. Маленькие пальцы отсохли, их убрали.

— На каждую пару лотосовых ножек приходилось озеро слез, сынок. Слезы и боль — пустяк. Мне не стыдно позволить измерить мои ступни, они не превышают трех цуней.[127] Иметь «золотые лотосы» — дело чести. Гордость позволяет вынести любые мучения. А «нежные побеги бамбука» болят все время. И если теперь снять повязки, они заболят еще больнее. Но давай поговорим о твоем папе…

— А где он сейчас?

— Пытается достать цветок корицы…

То соображает: «чже туй», сломить ветку корицы, звучит так же, как «стать знатным». Это выражение — образное обозначение сдачи государственных экзаменов.

Со 121 по 1905 год гражданскими чиновниками в Китае назначались только те, кто выдерживал государственные экзамены и получал ученую степень.

Испытаний было три. Первое проходило раз в полтора года в уездном центре и продолжалось один день. Выдержавший получал низшую ученую степень сюцай («совершенствующий способности») и допускался к экзамену в провинциальном центре, который состоялся раз в три года и длился девять дней. Прошедшие второй этап удостаивались звания цзюйчжень («представляемый»). Оно служило пропуском к третьему — пятидневному — экзамену, проходившему в столице весной раз в три года.

Собирались на него обычно восемь-девять тысяч претендентов. Делился он на три стадии. Первая длилась три дня и являлась повторением провинциальных испытаний. После нее оставалось три-четыре сотни лучших, которых допускали к дальнейшим экзаменам. Их число уменьшалось раз в десять после второй стадии — и тогда они получали звание цзиньши («поступивший на службу»).

В последний день новоявленные цзиньши сдавали дворцовый экзамен, введенный в 973 году. Десять наиболее достойных заслуживали особую почесть — их представляли императору, который считался главным экзаменатором. С 1375 года трое лучших из этой десятки с почетом выходили из дворца через центральные ворота. Самый способный получал звание «образцовое око» и сразу назначался на должность в Ханьлиньюане — учреждении, которое европейцы называли первой в мире академией наук. Ученые-ханьлини занимались толкованием и составлением императорских указов, подготовкой бумаг для Сына Неба и т. п.

Темами для двух сочинений — в прозе и стихах — обычно выступали цитаты из классических книг или изречения мудрецов по проблемам философии, истории, этике. При сложении стихов требовалось точное соблюдение установленного размера, рифмы, определенного числа иероглифов и использование традиционных образов старой китайской поэтики.

Для поступления на государственную службу, таким образом, следовало знать наизусть классические книги, обладать изящным слогом и каллиграфическим почерком, быть настойчивым и усидчивым. Словом, в отличие от других стран (не только в древности или средневековье, но и сейчас), в управленческий аппарат набирались по меньшей мере грамотные и трудолюбивые, а часто — способные и даже талантливые люди.

Тем не менее бюрократическая машина Китая была заражена коррупцией, мешала прогрессу ничуть не меньше, чем в других цивилизациях, где доступ в «коридоры власти» зависел не от личных способностей, не от результатов экзаменов (которые в Поднебесной было куда труднее подделать, чем сейчас у нас), а от богатства и знатности, родственных связей — хотя, конечно, эти факторы немало значили для судьбы «абитуриентов» и в Срединном государстве.

В этом плане никаких изменений к лучшему не произошло с тех пор, как вождь первобытного племени впервые передал власть своему наследнику, а не лучшему охотнику. В Китае, как и во всем мире во все времена, за исключением революционных эпох, господствующее положение в обществе занимали дети и внуки тех, кто уже стоял у власти поколением раньше. Сыновья китайских крестьян и ремесленников, теоретически обладавшие правом на допуск к экзаменам, практически имели мало шансов их сдать, так как вынуждены были сызмальства зарабатывать на жизнь, а не учиться. Одиночки-парвеню, волей случая или силой своего гения ухитрившиеся все же «сломать ветку корицы», быстро инкорпорировались в правящую клику, становились там своими и защищали уже не прежних, а новых товарищей по классу.

— Ты должен во всем подражать отцу, сынок. Он был простым шэном, ученым без степени, но десять лет просидел перед лампой у окна и стал Сведущим в Канонах, сменил светское платье на официальный костюм чиновника. А теперь решил достичь Драконовых ворот…

То постигает смысл метафор. Сидеть перед лампой у окна десять лет — значит напряженно учиться в молодые годы. Сведущий в Канонах — одно из названий гуншэна, заслуженного сюцая, рекомендованного в государственное училище или на должность. Подняться к Драконовым воротам — сделать карьеру. Если рыбе удается пробраться вверх по течению через ужасные пороги в верховьях великой реки Хуанхэ до Драконовых ворот, она превращается в дракона.

— Есть ли известия от папочки?

— Отец твоего отца ежедневно посылает гонца к кунму-архивариусу списывать помещенные в «Ди-бао», «Столичных ведомостях», известия из Северной столицы. Но там пока ничего не опубликовано. И вестник, который первым является к родичам экзаменуемых, сообщает результат и получает вознаграждение, к нам тоже не приходил…

То огорчается, но скоро забывает печали. Предстоит новогодняя ночь, когда Цзао-ван возвращается с небес.