Это было тем более обидно, что ключ к решению проблемы нашли уже давно. Точные часы! Вот и все, что нужно было морякам для определения долготы в море. Ведь Солнце совершает свое видимое движение вокруг Земли ровно за 24 часа. За это время оно проходит все 360 градусов долготы. Значит, за час Солнце уходит на запад на 15 градусов. Следовательно, зная разницу между гринвичским (принятым за нулевое) и местным (судовым) временем в любой точке нахождения корабля, можно простым расчетом определить долготу. Но в том-то и заключалась беда, что узнать эту разницу было совсем непросто. В этом, собственно, и заключалась проблема. Судовое время узнать не хитро: нужно точно заметить момент, когда солнце над кораблем придет в свою высшую точку. А гринвичское на первый взгляд еще проще: достаточно поставить свои часы по гринвичскому времени и во время плавания не переводить их. Но в то время точных астрономических часов, или, как их стали позже называть, хронометров, не было, а те карманные часы, которые уже были, ходили очень неточно. Одни убегали вперед, другие отставали неизвестно на сколько, а то и вовсе останавливались, и моряки по-прежнему предпочитали пользоваться склянками, не помышляя о достаточно точном для плавания определении долготы, которое требовало часов с отклонением от истинного времени в доли секунды. Тогда создать такие часы казалось невозможным. Петр I, например, попытку определить точную долготу места приравнивал к попыткам изобрести вечный двигатель или превращать дешевые металлы в золото, то есть к попыткам, совершенно бесплодным.

Так и плавали моряки, составляя представление о долготе по показаниям склянок. Приходилось приспосабливаться. И они приспособились!

Анализируя плавания моряков средневековья, специалисты обратили внимание на то, что плавали они, с нашей точки зрения, несколько странно: сначала они шли на север или на юг, а затем, дойдя до нужной широты, поворачивали на запад или на восток под прямым углом и шли, стараясь держаться достигнутой широты. Такое плавание требовало лишнего времени, лишней перестановки парусов, но так все же было надежнее: хоть одну из координат — широту — мореплаватель знал точно. Впрочем, и такое плавание не давало полной уверенности в том, что судно придет в нужную точку. Это порой приводило к курьезам. Так, испанская экспедиция 1567—1569 гг. Меданьи де Нейра открыла Соломоновы острова в Тихом океане. Но позже ни один мореплаватель не мог их найти, пока через два века французская экспедиция Бугенвиля не «открыла» вновь «исчезнувший» архипелаг.

Когда появились хронометры — сравнительно точные морские часы, то и тогда еще определить точную долготу было не так-то уж легко. Уже в XIX веке, когда надо было с наибольшей возможной точностью определить долготу Пулковского меридиана, что необходимо было для нормальной работы вновь построенной обсерватории, точное гринвичское время пришлось «везти» из Альтоны. Снарядили целую экспедицию. На нескольких кораблях собрали хронометры. Во всей России их оказалось меньше десятка. Но когда с появлением телеграфа проверили принятую долготу Пулковской обсерватории, оказалось все-таки, что определение долготы было произведено не совсем точно.

Но все это было много позже. А при Петре I, в начале XVIII века, ровно в полдень все трое песочных часов переворачивались, и, чтобы все на корабле знали об этом, раздавался особый бой в судовой колокол. Этот бой назывался рындой.

Тщательно отмытый, просеянный и просушенный песок вновь начинал пересыпаться из верхних резервуаров в нижние. «Хранитель времени» зорко и бдительно сторожил момент, когда опорожнится верхний резервуар склянок. А когда последние песчинки падали через узкое отверстие, он мгновенно переворачивал часы — и все начиналось сначала. Предельного внимания и бдительности требовала эта операция. Не каждому такое можно было доверить. Недаром в те времена на флоте бытовало выражение «сдать под склянку», что значило сдать под надежную охрану.

Хлопотно и дорого было хранить время на корабле. Специальных людей приходилось держать для этого. По петровскому указу старшим над ними был «скляночный мастер», который отвечал за исправное обслуживание часов. И все эти люди не сидели без дела. Каждые полчаса нужно было переворачивать одни часы, каждый час двое, а каждые четыре часа уже трое. А чтобы все на корабле знали, что неусыпно и бдительно следят за ходом времени, проделав эти операции, корабль оповещали звуковым сигналом: били в судовой колокол, или «били склянку».

Никто, конечно, самих склянок не бил. Наоборот, как зеницу ока берегли моряки свои хрупкие стеклянные часы. Особенно в шторм. Зная суровый норов океана, они заранее найтовили, то есть прочно крепили, все предметы, которые так или иначе могли бы сдвинуться с места и тем создать угрозу корабельной «службе времени», а сами часы с особой заботой вставляли в специальные гнезда, обшитые мягким войлоком.

Колокол, в который «били склянки», — небольшой, сантиметров 25—50 высотой, — появился на кораблях много раньше склянок. С первых лет мореплавания моряки поняли, что колокол им необходим на судне для предупреждения столкновений в море. Других средств оповещения тогда не было. Тифонов и гудков еще не придумали, тусклый свет судовых фонарей, заправленных маслом, и в ясную ночь трудно было заметить. Жечь факел все время не будешь, а колокол всегда готов к действию, его звон трудно спутать с чем-либо иным, он разносится далеко и днем и ночью, и его звук не вязнет даже в густом тумане.

Неудивительно, что именно судовой колокол приспособили для того, чтобы «отбивать склянки». В половине первого били один удар, в одну сторону колокола. В час — один двойной удар в обе стороны колокола. У мастеров отбивать склянки этот удар получался почти слитным. В половине второго — один двойной удар и один одинарный и так далее до конца вахты, прибавляя каждые полчаса по удару. В конце вахты отбивали четыре двойных удара, восемь склянок, и начинали все заново. Наступала новая вахта. Заступить на нее, принять вахту одновременно с последним ударом четырехчасовой склянки всегда считалось на флоте признаком хорошего тона и высокой морской культуры. Это и понятно: время на кораблях всегда ценили и уважали!

Судовые колокола и сегодня есть на каждом военном корабле и на судах торгового флота. Отливают судовые колокола из специальной «колокольной меди» — сплава меди, олова и цинка. От пропорции этих металлов зависит «голос» колокола. В былые годы особо благозвучные колокола получались, когда в колокольный сплав подбавляли серебро. В наше практическое время обходятся без драгоценных металлов.

На нижней кромке колокола по окружности написано имя корабля, на котором колоколу предстоит «нести службу». Когда-то корабли строили редко. Для каждого из них отливали отдельные колокола, и название корабля отливали вместе с колоколом. В наше время имя корабля или судна просто гравируют на гладкой поверхности колокола. Но так или иначе, судовой колокол — это как бы визитная карточка корабля.

На кораблях с давних пор с особым почтением относились к судовому колоколу. Как и сегодня, сотни лет назад матросы до блеска начищали судовые колокола и другие медные части, или «медяшку», как говорили моряки. И сегодня приятно видеть, как во время приборки матрос усердно «надраивает до тысячи солнц» колокол своего корабля. Так что судовой колокол — это не только «визитная карточка», но еще и «экспресс-аттестация» его экипажа. Если судовой колокол содержится в порядке, обычно и служба на корабле несется исправно.

И как прежде, каждые полчаса вахтенный матрос берется за толстую, потолще большого пальца, короткую, сплетенную с кнопом на конце снасточку, прикрепленную к языку колокола, она называется «рында булинь», и отбивает склянки — серию ударов. Услышав звон колокола, все члены экипажа безошибочно узнают, сколько сейчас времени и не пора ли им собираться на вахту.

И, как прежде, в часы досуга старослужащие матросы разыгрывают новичков:

— Какая самая короткая снасть на корабле? — спрашивают они и сами же отвечают: — Рында булинь.