— Не выполни — спишет он меня, и все. А куда мне? Стыдно мне в этом признаваться. Очень стыдно. Но так дальше продолжаться не может. Согласись!

— Я и сам знаю — не может. И знаешь, после чего? После того, как Голованова увидел. Знаешь, он за человека борется, за нас с тобой. Вот бы мне такой смелости…

— Скажи мне, откуда у людей появляется смелость? Знаю, не ответишь, потому что не у каждого она. Страх — совсем иное дело, он всю жизнь с нами под ручку бредет. Вот, к примеру, мне в первый раз сказали: «Иди, Свечников, тебя боцман уже ждет». Боцман!.. Я аж вздрогнул. Слово-то какое — ого-го! Глаза закроешь, и перед тобой встает эдакий человечище с бугристыми мышцами, короткой бычьей шеей и вечно полусогнутыми руками. От его сурового взгляда простыть можно. Матросы шарахаются при одном его появлении на палубе. Я еще не видел этого боцмана, а уже трясся. Вышел, а ко мне подходит симпатичный худенький парнишка. Здоровается.

— Вы Свечников?

— Да.

— А я ваш боцман, будем знакомы… Вот и теперь — Голованов совсем не похож на прежних штурманов. А я сейчас напоминаю себе дикую глыбу, которую завезли в мастерскую скульптора. И вот он, вооружившись зубилом и молотком, прохаживается вокруг, приглядывается ко мне, думая, где какой кусок отхватить. Он еще совсем не знает, что получится из этой глыбы, но отсекает ненужное. Так вот Голованов, друг мой Бойко, отсекает от каждого из нас всякие наросты. И я чувствую: что-то должно получиться. А что — сказать не могу. Уверен только в одном: хуже он нас не сделает, лучше — да.

Плот растянулся по реке мехами брошенной гармони… Это не просто «кошели». Добротный, сплоченный в расчете на дальний и долгий путь. Сколько времени теряется, когда суда простаивают из-за неподготовленности плотов к сплаву!

Трудная работа по связке, учалке плотов. Еще весной, когда на реке только начинает «стрелять» лед, сплавщики стараются не упустить «большой воды», стараются продвинуть срубленный лес с протоков к берегу. То и дело слышится: «Эх, взяли! Ра-аз, взяли!» Бородатые, сильные, с баграми, крюками, люди скатывают бревна.

Хороший плот делают долго. И для всех будет великой бедой, если сплавляемый плот или по халатности, или при шторме разобьется. Освобожденные бревна угрюмо и неудержимо будут напирать друг на друга, топить. Река тогда словно в страхе замирает, течение ослабевает, вода от берега до берега перекрывается бревнами. Это залом, бедствие для судоходства.

«Бревна на реке, что айсберги в море», — говорят речники. Разбитый плот — это стихия, и с ней очень трудно бороться. Река вся взбурлит от буксировщиков, растаскивающих бревна. Едкий дым покроет ее, сколько будет послано проклятий в адрес тех, кто допустил аварию.

В рубку вошел бородатый радист Костя. Протягивая радиограмму капитану, пояснил:

— Штормовое предупреждение, четыре балла.

— Этого нам только не хватало, — произнес Трегубов. Разминая крючковатыми пальцами сигаретку, он задумался. — Шабаш, приплыли, пора на длительный перекур.

Капитан вышел на мостик.

— Боцман! Приготовиться к швартовке!

Сколько теперь придется стоять у берега, никому не известно: шторм на реке — беда для плотоводов.

Голованов, молча наблюдавший за помрачневшим капитаном, вспомнил преддипломную практику на рудовозе. Вспомнился тот рискованный рейс по реке, по которой и днем в штилевую погоду без лоцмана никто не отважился с грузом продолжать рейс. Капитан рудовоза решил пройти в тумане, густом тумане. И повел судно смело, без колебаний.

Капитан послал тогда матроса на бак, который уже с мостика был из-за тумана не виден, и приказал смотреть в оба и сразу же подавать сигналы, если что-то будет впереди.

— А вы, штурман, — обратился он к Голованову, хотя он был всего-навсего практикантом штурмана, — становитесь к штурвалу. Все мои команды выполнять сразу же. — И сам прильнул к локатору, поставив ручку на «малый вперед».

Судно вздрогнуло всем корпусом и медленно вошло в туман. Капитан ни на секунду не отрывался от локатора, отрывисто подавая команды:

— Вправо на полрумба. Малый ход! Стоп! Одерживай!

Шли целую ночь, и только потом, когда вышли на чистую воду, он, улыбаясь, оглядел всех и произнес странное слово «опцион». Голованов потом узнал, что оно означает «право выбора».

Что хотел доказать капитан? Очень многое. И главное — что можно сделать для того, чтобы выполнить поставленную цель.

Руда, которую везло судно, была необходима срочно, и ее доставили. Никто ранее не мог даже подумать, что их капитан способен на такое. Но он искусно, мастерски прошел весь фарватер в сплошном тумане. Он меньше всего думал о возможных опасностях, потому что все подчинил цели…

— Сергей Михайлович, который год вы ходите с плотами?

Капитан удивленно пожал плечами:

— Кажется, девятый, а что?

— А вы помните обращение ко всем речникам? К чему там нас призывают? — Голованов решил говорить откровенно, как равный с равным. — Нас призывают к досрочному выполнению навигационного плана. Так? Нас призывают к этому, рассчитывая на таких опытных капитанов, как вы, учитывают даже движение в тумане. Понимаете — в тумане, с закрытыми глазами. Но нас призывают, понимая, как дорого время навигации.

— Кончай, Голованов, — отмахнулся капитан. — Не на трибуне же находишься. Говори толком, есть мысль?

Голованов подошел к карте фарватера реки.

— Мы сейчас вот здесь. — Он провел пальцем по извилистому рисунку. — Подходим к раздвоению реки.

— Да что ты! — рассерженно произнес капитан. — Я эти места как свои пять пальцев знаю.

— Вот это я и хотел от вас услышать, — обрадованно произнес штурман, глядя на капитана. — Вы, будет это сказано не в обиду, слепо всегда верили прогнозам. Получили радиограмму, стоп машины — и к берегу, пережидать. Дня три-четыре потеряно. А что, если нам не обращать внимания на радиограмму и идти дальше?

— Что-о? — Нижняя губа у капитана мелко задрожала от волнения.

— Я предлагаю идти дальше, — повторил штурман.

Капитан хмыкнул, но не стал возражать. В его душе, давно обросшей ленивым спокойствием, шевельнулось, может быть впервые, желание рискнуть.

По сути, штурман ничего оригинального не придумал: просто предложил продолжать рейс. Но идти рискованно. Трегубов же не любил рисковать.

— Сколько нам придется стоять? — Голованов прервал размышления капитана. — Мы можем с первым плотом половину навигации простоять. — И подумал: «Неужели спасует?»

Трегубов думал о другом. Он понимал: если они пойдут дальше, пренебрегая штормовым предупреждением, ответственность велика. Если разнесет плот…

— Плот наш крепок, обтекаемость хорошая, можно смело идти, Сергей Михайлович. — Голованов, улыбаясь, смотрел на капитана.

Трегубову было нелегко решиться. Но если они вдруг выйдут в лидеры соревнования, то забудется стычка с директором завода, победителей не судят, а это уже что-то значит.

— Рискнуть, правда, можно. — Капитан поднял глаза на штурмана. — Но как экипаж? Если что, нам необходимо будет сразу же пристать к берегу. Тех, кто на вахте, не хватит. Согласятся ли остальные?

— Уверен, что да.

— Ну, раз ты уверен, можно и дальше идти. — Капитан убрал руку с ручки телеграфа. — Смотри, Голованов, разобьет плот — не миновать нам с тобой беды.

— О чем вы, Сергей Михайлович? — произнес штурман. — Еще спасибо скажете…

На реке стоял полный штиль. И когда через два дня они вошли в загон с плотом, там удивились. Штормовое предупреждение касалось северной части бассейна, а «Крылов» привел плот! Из диспетчерской радировали в пароходство о том, что первый плот успешно доставлен, — лес пошел. Плотовод «Крылов» занял прочное место среди лидеров.

Юрка Свечников, моторист «Крылова», написал в газету. Написал о трудовых буднях экипажа. Написал про друга, моториста Мишу Бичевого, который на вахте сумел обнаружить неполадку и устранить ее. Написал о том, как штурман Юрий Подлесный и механик Николай Егорченко ходили в порт за корреспонденцией. Все было хорошо, газету читали, удивлялись. Никто не думал, что так складно может написать Юрка. Никто и не думал, что это к беде.