Когда он снова появился на палубе, здесь уже вовсю кипела работа. Под руководством Ратманова повеселевшие моряки чинили, убирали, чистили. Перед прибытием в японский порт Нагасаки судну после опустошительного тайфуна надлежало придать должный вид.

У фальшборта стоял Резанов, зябко кутаясь в подбитый мехом плащ. Глаза на измученном лице лихорадочно блестели. Крузенштерн подумал о том, что если уж им, морякам, привыкшим к штормам и шквалам, нелегко, то каково сугубо сухопутным людям? Но что значат все испытания? Они позади, и вот теперь, чудом избежав гибели, корабль у берегов загадочной страны, о которой ходят самые невероятные рассказы. Ради таких вот мгновений можно претерпеть любые лишения, преодолеть даже неверие в свои собственные силы. На палубе показался надворный советник Фос, имевший еще более измученный вид, чем Резанов. Ну, этого-то жалеть нечего!

Крузенштерн подошел к нему и, указав на работавших на палубе матросов, проговорил холодно:

— Господин Фос, вот эти самые служители, коих вы бездельниками почитаете, нынче спасли и вашу, и мою жизнь.

Обычно надутое высокомерием лицо надворного советника сейчас выглядело сморщенным, посеревшим. Он ничего не ответил, лишь оглянулся на Резанова. Тот подошел к Крузенштерну.

— Господин капитан, — быстро проговорил камергер, — прошу собрать на шканцах экипаж судна.

Через полчаса он появился на палубе вновь, уже затянутый в мундир. Перед строем моряков стояли офицеры. Корабль, уже успели привести в порядок, палубу надраили до блеска.

Резанов остановился в нескольких шагах от моряков. Море все еще сердито швыряло вверх клочья пены, близкий берег напоминал о себе лентами плававшей на поверхности морской капусты, протяжными и тоскливыми криками чаек.

— Россияне! — начал Резанов. — Обошедши вселенную, видим мы себя, наконец, в водах японских. Любовь к отечеству, искусство, мужество, презрение опасности смертельной — суть черты, изображающие российских мореходцев. Вам, опытные путеводцы, — повернулся он к Крузенштерну и другим офицерам, — принадлежит теперь благодарность соотечественников.

Нет, никакой напыщенности в этих словах не было. Посланник говорил искренне. Совместно перенесенные испытания сближают людей, в этом Крузенштерн убеждался не раз.

— Вам принадлежит благодарность соотечественников, — продолжал посланник. — Этого мало. Вы стяжали уже ту славу, которой и самый завистливый свет лишить вас не в силах…

Надворный советник Фос подал посланнику один из его изящных ларцов. В нем оказались медали на шелковых лентах. Резанов вручил их всем морякам.

И вот якоря «Надежды» покоятся на дне Нагасакской бухты. Россияне с любопытством рассматривают каждую деталь незнакомого пейзажа. Что их ждет в этой стране?

Но увы! Японцы разрешают съехать на берег только посланнику со свитой. Их размещают в доме, огороженном и охраняемом со всех сторон, с единственным выходом прямо к морю. Стража неусыпна и неумолима.

Порох, ядра, личное оружие офицеров отобрано. Никому из экипажа не разрешается ходить на шлюпке по бухте даже возле корабля. Повсюду шныряют голландские купцы, притворяющиеся угодливо-вежливыми. Медленно текут дни, еще медленнее движется скрипучий воз переговоров.

Но научные наблюдения можно вести и не сходя на берег — состояние атмосферы и воды всегда доступно измерительным инструментам. Впервые в Японии проводятся столь обширные и точные метеорологические наблюдения. Офицеры и ученые составляют словарь японского языка. Записана первая сотня слов, вторая, третья…

Лангсдорф живет на берегу, как и все члены посольства. Но о своих ученых трудах не забывает ни на минуту. Японец, доставляющий провизию, согласился приносить рыб, выловленных в здешних водах. Оказалось потом, что за долгие зимние месяцы ученый описал четыре сотни рыб, принадлежавших к полуторастам видам.

Восхитившись прочностью и плотностью японского шелка, Лангсдорф сразу же стал искать ему практическое применение. Недели упорного труда — и готов воздушный шар-монгольфьер! Разложен костер из рисовой соломы. Наполняемый горячим воздухом пополам с дымом, шар стал расправляться, надуваться. И все увидели, что на боку его красуется российский герб — двуглавый орел. К неописуемому удивлению жителей Нагасаки, монгольфьер взмыл в воздух. В другой раз шар отнесло ветром в море, его выловили и доставили хозяину японские рыбаки. Но третий шар взбудоражил весь город: он упал на крышу дома, и оттуда повалили клубы дыма. Больших трудов стоило успокоить жителей и объяснить им, что это не пожар, просто вырвался наружу дым из шара. Много тревожных минут доставил этот случай Резанову, который всячески стремился избегать каких-либо конфликтов с местными жителями.

Но вот пришел день, когда японские чиновники-баниосы объявили, что все необходимые уведомления и приготовления сделаны. Официальное послание и привезенные посольством подарки могут быть отправлены в Иэддо — резиденцию императора. Вазы, сервизы, около сотни больших зеркал, ковры, атлас, парчу, сукна, фонари Кулибина и многие другие изделия русских заводов и фабрик свезли с корабля на берег.

Ответ императора оказался обескураживающим: он отказался принять подарки и запретил русским судам появляться в Японии.

Осень, зиму и часть весны простояла «Надежда» в порту Нагасаки. Приходилось возвращаться ни с чем. Директор голландской фактории Дефф не в силах был согнать с лица довольную ухмылку: потенциальным конкурентам дали от ворот поворот.

Только 16 апреля 1805 года освободились от «жестокой нашей неволи», как выразился в путевых записках Крузенштерн. Еще и еще раз он перелистывал книги о плавании в Японию капитана Мартина Шпанберга, одного из спутников командора Беринга, и Адама Лаксмана, который вел успешные переговоры с японцами. Ему даже выдали когда-то специальный пропуск, дозволяющий государству Российскому «по одному судну в год посылать в гавань Нагасакскую…». Промышленники Шелехова тоже добирались с Курильской гряды до Японских островов и вели довольно бойкую торговлю. А вот официальная миссия потерпела крупную неудачу.

Крузенштерн решил возвращаться в Петропавловск другим путем: через Японское и Охотское моря. Теперь уже можно было целиком заняться гидрографическими исследованиями. Открытия… Открытия… Открытия… Исчезают белые пятна на карте этой части Тихого океана, наименее известной в то время. Пополняются этнографические записи экспедиции.

В Петропавловске Крузенштерна ожидала фельдъегерская почта. Министр коммерции граф Румянцев извещал капитана, что его прошение об отставке удовлетворено быть не может. Официальная бумага сопровождалась и частным письмом министра, в котором он не поскупился на лестные эпитеты.

В Петропавловске же Резанов со свитой перешел на один из кораблей компании, намереваясь направиться на аляскинский остров Кадьяк. Оттуда приходили тревожные известия: правитель всех поселений в Русской Америке Александр Баранов доносил, что индейцы напали на крепость, построенную в Ситкинском заливе, — Архангельскую, и полностью разгромили ее. Судьба поселенцев неизвестна.

Почему индейцы напали на крепость? Это казалось странным. Следуя еще давнишним наставлениям Шелехова, Баранов всегда обращался с местным населением гуманно, вел взаимовыгодную торговлю…

Крузенштерн же поторопился выйти из Петропавловска для изысканий в море. Все отошло на задний план, когда он занялся, наконец, своим основным делом. С удовлетворением видел, как осуществляется обширный план, намеченный ученым. Составлена опись западного и северного побережий Японских островов, исправлены многие ошибки Лаперуза, на значительном расстоянии прослежено побережье Сахалина, открыты и нанесены на карту многочисленные мысы и бухты, в Курильской гряде обретены четыре островка, за свое коварство названные «каменными ловушками».

Конец лета 1805 года застал «Надежду» опять в Петропавловской бухте. И снова надо менять характер своей работы, снова превращаться в купцов… Крузенштерн дал знать Лисянскому, что место встречи кораблей на сей раз — китайский торговый порт Кантон. После очередного ремонта «Надежда» с грузом мехов вышла из бухты.