— Аппараты товсь! — Федосеев не услышал своего голоса при второй команде — «Пли!», — а только увидел, как справа легко скользнуло темное тело торпеды, и почувствовал, как катер чуть приподнялся облегченным бортом. «Пошла!» Он помедлил долю секунды, провожая взглядом торпеду и моля об одном: не промахнуться бы! — и круто положил лево руля, повернув катер на обратный курс.

— Накрыли! Товарищ командир, накрыли! — закричал боцман, и голос его, почти неслышный за ревом моторов, переломился в грохоте взрыва.

Федосеев быстро оглянулся: над транспортом, ближе к корме, взметнулось пламя. Носовая часть стала задираться над водой, кормовая проваливалась вниз. «Все! — подумал Федосеев возбужденно. — Точно сработано! — И покосился на другую, оставшуюся торпеду. — Может, и эта будет счастливой?» Он решил сделать новый заход и атаковать второй транспорт. «Крайневу с ребятами поможем!» Но понимал, что на этот раз все будет сложнее.

На баке вдруг появился Кучевский. В руках он держал сейф. С него тут же сорвало фуражку, он кинулся было за ней, но ее унесло, точно ураганом подхватило.

— Назад! — закричал Федосеев, грозя ему кулаком. — Назад! В море сбросит!

И сразу же все раскололось вокруг…

— Командира убило!

Боцман Быков рванулся от пулемета на мостик, к штурвалу. Федосеев повис на поручнях.

Торпедный катер, потеряв ход, факелом пылал на воде. Быков бросил штурвал, стащил Федосеева с поручней, и вдруг взгляд его наткнулся на поблескивающее тело торпеды. Стелясь по палубе, к ней неотвратимо подбиралось гудящее пламя. «Все, амба, — оторопел Быков, — сейчас она ахнет!»

— Аполлонов, не подпускай пламя к торпеде! — крикнул он и, увидев, как радист схватил чехол от пулемета и стал прибивать языки пламени, затормошил Федосеева: — Товарищ командир! Товарищ командир, очнитесь же!

Тот не отвечал. Из перепутанных, слипшихся волос его прямо на руки Быкову струйками сочилась кровь. Он наскоро охватил бинтом голову Федосеева.

— Товарищ лейтенант! — Быков не был уверен, что командир слышит его. — Катер потерял ход, горит. Сейчас торпеда взорвется. Да слышите вы меня?!

— За борт! — не открывая глаз, прошептал Федосеев, бессильно откинул голову, и Быков понял, что больше не добьется от него ни слова.

— Аполлонов, что в моторном отсеке?

— Все погибли, боцман!

Радист посмотрел на него каким-то бессмысленным взглядом, лихорадочно ощупывая ладонями обожженное лицо, и Быков содрогнулся, почувствовав что-то неладное в этом его взгляде, в подернутых кровавым налетом глазах. Ему показалось, что Аполлонов вот-вот потеряет рассудок. А тот, припадая на левую, раненую ногу, затаптывал дымившийся брезент. Брючина выше колена набухала от крови. И вдруг он точно окаменел, отшвырнул брезент в сторону и стал протирать опаленные, безбровые глаза.

— Все погибли, — повторил. — И мы тоже… Боцман, я плохо вижу тебя. Глаза… Что с глазами?!

— Пояса давай! — закричал Быков. У него руки дрожали от Аполлоновых этих слов, от его взгляда. Но он знал: для Аполлонова сейчас самое лучшее — не стоять без дела. — Живо!

Они надели спасательный пояс на Федосеева, сбросили на воду еще два пояса для себя, и «рыбину» с мостика Быков успел сбросить.

— Быстро за борт! Торпеда взорвется!

— Сейчас, я сейчас, — твердил Аполлонов, но с места не двинулся. — Она вот-вот. И конч…

Тогда Быков окунул брезент в воду и накрыл им хвостовую часть торпеды. Брезент сразу же запарил.

— За борт, Аполлонов!

Видя, что тот даже не слышит его, Быков отчаянно выругался, подтолкнул радиста к самому борту.

— Прыгай же, черт возьми! Командира примешь! Приказываю!

Аполлонов прыгнул, нелепо взмахивая руками.

Быков стащил Федосеева с мостика, спустил вдоль борта на воду, к Аполлонову, и увидел Кучевского. Тот выползал из-за рубки на боку, странно как-то, неестественно волоча ноги, прикрывая правой рукой живот, с виноватой страдальческой улыбкой поглядывая на Быкова из-за очков снизу вверх.

— Вы чего здесь? — оторопел Быков от неожиданности. — Сейчас торпеда взорвется. Прыгайте за борт!

— Я, знаете, не могу, — с трудом произнес Кучевский, морщась, отворачивая бледное, бескровное лицо от жарко гудящего пламени. — Весь живот горит, осколком… И потом — неловко, право, не умею плавать. Так и не научился…

— Прыгайте! — Быков наклонился к нему помочь. И вдруг заметил: левой рукой Кучевский волочет за собой сейф. — Да бросьте вы свой сундук, черт возьми! — закричал он. — Катер взлетит сейчас!

— Я понимаю. Вы уходите, а я… — Кучевский приподнялся с огромным напряжением, держась за турель пулемета, стал на колени, ноги у него дрожали, точно била его жестокая лихорадка. Упали очки. — Пожалуйста, — он беспомощно шарил около себя по палубе, — мои очки, они где-то здесь.

Быков надел ему очки, ощутив ладонями, какое потное и холодное у него лицо, и понял по этому мгновенному прикосновению: нет, не жилец он уже на этом свете. На всякий случай обхватил грудь спасательным поясом.

— Давайте на воду вместе. Медлить нельзя ни секунды!

— Я сам, следом за вами. — Кучевский умоляюще посмотрел на него. Глаза его выражали в этот последний миг одну только просьбу: «Уходите, уходите, прошу вас…» — да тихое страдание, которое шло, должно быть, от нестерпимой боли.

— Ладно, младшой, не трави! — Быков понимал, что Кучевский не прыгнет за борт — не хватит сил для этого, да и бессмысленно ему прыгать — тотчас же ко дну пойдет.

— Идите, идите, — прошептал Кучевский. Одежда его на животе набухла от крови. — Мне все равно… а вы идите. Спешите.

Быков подхватил было его, но почувствовал тут же, как расслабилось тело Кучевского и повисло у него на руках. Быков окинул взглядом пылающий, гудящий в пламени, изуродованный катер, резко накренившийся на волне, оглянулся на Кучевского — тот сидел, прижавшись плечом к турели, — стиснул кулак над головой, молча прощаясь, и прыгнул за борт.

Они отплыли уже метров на сто, а то и больше, когда к торпедному катеру, факелом пылавшему на воде, стал подходить вражеский охотник. Он подходил медленно, на малых оборотах. Быков никак не мог понять, почему же до сих пор не взорвалась торпеда.

Охотник уже близко подошел к торпедному катеру, когда оттуда резко, с перебоями ударил пулемет. Быков вздрогнул — так это было неожиданно — и отчетливо представил себе, что там сейчас происходит.

— Это же Кучевский бьет! — возбужденно сказал он, поддерживая командира. — Товарищ лейтенант, слышите? Кучевский жив!..

Но командир не открывал глаз, не отвечал, уронив на плечо раненую голову. Спасательный круг, обхвативший под мышками, надежно удерживал его на плаву, руки по самые плечи лежали на чуть притопленной «рыбине». Но это были руки человека, потерявшего сознание. Тогда Быков повернулся лицом к радисту.

— Аполлонов, это ведь наш Кучевский бьет! У него живот разворотило осколком, а он бьет… Ей-богу, он! Ну оперативник, с сейфом который, в очках! Да что ж ты молчишь, душа твоя неладная?!

В ответ на пулеметную очередь с охотника прогремел орудийный выстрел, и тут же море содрогнулось от мощного взрыва. Вместе с гигантским смерчем воды взлетели кверху обломки торпедного катера, медленно оседая на вспучившуюся поверхность.

— Торпеда рванула, — сказал Аполлонов, приподнимая голову над водой. — Я ничего не вижу. Погиб катер?

Минуту спустя крутой водяной вал настиг их и, приподняв метра на полтора, укатился дальше, в сторону берега.

— Прощай, братишка, — тихо произнес Быков, и непонятно было, с кем он прощается — со своим катером или с младшим лейтенантом Кучевским. — Гляди, гляди, охотник тоже зацепило взрывом! — вскричал Быков. — Эх, жаль, оверкиль не сыграл, на борт лишь завалился! — Быков видел, как с охотника бросались в воду немецкие моряки. — Давай, Аполлоша, поднажмем, сейчас катера подбирать их придут. Как бы и нас не выудили.

Они поплыли в сторону берега, поддерживая командира. Аполлонов стонал: раненая нога, обожженное лицо нестерпимо саднили в соленой воде. Быков, оглядываясь, видел, как к месту взрыва подошли сразу несколько катеров, подобрали державшихся на воде немецких катерников, взяли на буксир получивший повреждение охотник и направились за уходившими вдоль побережья транспортом и сторожевиком.