Объединить синее и золотое, подумал Шеф. Обрезать серебряное, превратиь его в синее. Тогда это будет самое крупное объединение в мире. В поле зрения вернулись его красные владения — тонкая полоска, прочерченная на одном из углов Империи. Его владения простираются от острова Сцилла до мыса Нордкап. Но они не шире карандашной линии.

— А вот где ось, — произнес голос, доносящийся теперь издалека, словно он уже уходил. На христианских картах всегда изображали Иерусалим в качестве центра Земли, оси мира, точки предназначения. Шеф увидел, как центральная точка засияла, выделилась на фоне бледнеющих красок его сна, словно придвинулась к нему. Точка в самом центре Внутреннего моря, уравновешивающая Север и Юг, Восток и Запад. Но он не знал, что это.

Его мысль метнулась вслед удаляющемуся наставнику, взывая:

— Где? Где?

И голос донесся из холодного и враждебного далека:

— В Риме. Иди в Рим, сын мой. Там ты обретешь мир…

Шеф проснулся с таким содроганием и конвульсиями всех мышц, что деревянная рама кровати затрещала и заспанные стражники вбежали из холла. «Он хочет, чтобы я шел в Рим, — подумал Шеф. — Это был мой отец Риг. Он назвал меня «сын мой». При таком отце это не сулит ничего, кроме беды».

В тот момент, когда подгоняемый течением флот вышел из устья Темзы и повернул на юг, чтобы Узким морем пройти в Бискайский залив, Шефа поразила собственная неистребимая жизнерадостность. Ведь оснований для оптимизма не было. Своим видениям он доверять не мог. Его друзья, чувствовал он, что-то от него скрывают. И все же он ощутил прилив энтузиазма, едва под ногами закачалась палуба корабля.

Может быть, размышлял Шеф, все дело в переменах, которые каждый раз обещало ему морское путешествие. Словно бы ветер перемен, достаточно свежий на земле, по крайней мере в его стране, на море становился еще сильнее. Он не мог не сравнивать нынешнее путешествие с тем, в которое пустился восемь лет назад, когда он заплыл далеко на север, в конце концов победил Рагнарссонов и уступил Святое Копье своему сопернику Бруно. Тогда он отплыл на экспериментальных кораблях, предназначенных только для одного: нести на себе катапульты. Все остальное на них требовало мучений. Лучшая в мире команда не смогла бы удержать их от нескончаемого сноса в подветренную сторону. А ведь его команда тоже была экспериментальной. Рыбаки в качестве капитанов и сухопутные вояки в качестве матросов. Им, слишком неуклюжим и неопытным, даже со всеми предосторожностями нельзя было доверить развести на борту огонь, поэтому приходилось день за днем есть холодную пищу, запивая ее глотком пива и надеясь лишь на ночевку близ берега, где можно будет разжечь костер.

Совсем другое дело сейчас. Флот Шефа не был велик. После опасливых прикидок решили не трогать эскадру новых двухмачтовых кораблей с катапультами, оставив их сторожить вечно таящее угрозу устье Эльбы. Каждый знал, что флот императора всегда наготове и лелеет надежду проскользнуть через заслоны, может быть даже высадить на английский берег грозных, вымуштрованных, несокрушимых воинов-монахов из Ордена Копья, как небо от земли отличающихся от недисциплинированных рыцарей Карла Лысого, разбитых под Гастингсом девять лет назад. Так что тридцать кораблей остались бороздить прибрежные воды в своей непрекращающейся круговерти между позициями в море близ Эльбы, главной базой в Норидже и вспомогательными портами на датском полуострове Ютландия. Шеф взял с собой только шесть кораблей и свой флагман — «Победитель Фафнира».

Однако это были славные корабли. Им был нипочем встречный юго-западный ветер, который остановил бы их прототипы; они без труда прошли длинными галсами по Каналу, команда ловко и быстро управлялась с удвоенным парусным вооружением. Им также не были свойственны те устрашающие изгибы корпуса, которые так напугали Шефа и его покойного ныне товарища Карли, когда они впервые оказались пассажирами на настоящем судне викингов. Вместо того чтобы изгибаться по форме каждой накатывающей волны, большие тяжелые корабли просто разбивали валы, сохраняя устойчивость благодаря грузу и балласту и легко удерживая вес своих высоко установленных катапульт. На них даже была — Бранд лишь завистливо и грустно покачал головой, когда впервые это увидел, — такая новомодная роскошь, как сплошные палубы. Ни на одной ладье викингов внутренности не закрывало ничего, кроме скамей гребцов и кожаных пологов, которые иногда натягивали для защиты от дождя. Чтобы выспаться во время морского перехода, нужно было завернуться в груду одеял и ложиться на днище; если повезет, то между шпангоутами. Теперь же большая ширина и высота укрепленного бронзовыми болтами корпуса означали, что можно настелить сплошную палубу, дающую кров, а под ней оставалось место для гамаков сильных мира сего, прежде всего — самого короля. Шеф улыбался, как мальчишка, когда его шкипер Ордлав показал ему это нововведение. А потом, выбравшись из гамака, отметил, что благодаря этому можно увеличить продолжительность плавания без заходов в порт — очень ценно для патрульных судов.

— Он никогда ничему не радуется, — шепнул позже Ордлав своим помощникам. — Старается все предусмотреть наперед. Если хотите знать мое мнение, это никому не принесет добра.

Но Ордлав ошибался. Шеф радовался каждой мелочи, когда в конце концов, стоя на платформе кормовой катапульты, увидел удаляющийся берег Англии и услышал устрашающие рвотные звуки, издаваемые послом халифа и его людьми, снова обреченными на атлантическую качку. Его взгляд отметил, как искусно его двенадцать кораблей — семь с катапультами и пять разведывательных кораблей викингов — выстроились в подобие журавлиного клина размахом в пять миль, так, чтобы не упускать друг друга из виду и в то же время просматривать горизонт как можно дальше. Он одобрительно кивнул, увидев новые «вороньи гнезда» на вершине каждой мачты. Он был бы рад увидеть в каждом из них впередсмотрящего с подзорной трубой, вроде той, что показывали арабы, но до сих пор секрет ее изготовления не был раскрыт. В данный момент жрецы Пути трудились в Доме Мудрости, плавили стекло, придавали ему различные формы, пытаясь проникнуть в секрет тем же способом, который применяли при усовершенствовании стали и оружия: не с помощью логики, а последовательно перебирая возможные варианты. Тот, у кого получится, сможет сам назначить себе награду.

Но, между прочим, на новых кораблях был даже каменный очаг, защищенный от ветра и дождя! Ноздри Шефа улавливали запах густой похлебки с колбасой, и он вспомнил, какие ему доводилось испытывать муки голода. Ведь все говорят, повторил он себе, что бедность не входит в число добродетелей. Возможно, добродетели помогают переносить бедность, но она никого не делает лучше.

Его приятные размышления были внезапно прерваны суматохой на форкасле, передней боевой платформе: оттуда послышались возбужденные голоса мужчин и перекрывающий их визг, невозможный в море визг женщины. И притом, судя по звуку, женщины негодующей. Шеф торопливо пробрался к борту и зашагал вдоль длинной семидесятифутовой палубы.

Это действительно оказалась женщина, однако в первый момент Шефа больше поразил вид его друга детства, лекаря Ханда, который набычился против шкипера Ордлава и всем телом его отталкивал. Ханд был одним из самых слабых, такой миролюбивый и кроткий, что просто невыносимо. С трудом верилось, что он теснит грузного Ордлава.

Но еще более странно выглядела сама женщина. Шеф сразу заметил ее каштановые волосы и сверкающие голубые глаза — при этом какие-то воспоминания шевельнулись в его мозгу, — но потом он уже не видел ничего, кроме ее одежды.

Медленно до мозга доходило то, что уже отметил взгляд. Ее одеяние определенно было копией одежд жрецов Пути. Белоснежная, многократно отбеленная шерстяная ткань. На шее амулет, но не из тех, которые легко опознать. Не яблоко лекарей и не молот кузнецов. Лыжи бога Улла? Нет, перо, грубо сделанное, но узнаваемое перо птицы. А вокруг талии у женщины висела низка священных ягод рябины.