А Годива, уже на сносях, время от времени вспоминала о юноше, которого знала когда-то, того, кто стал ее первым мужчиной, своего молочного брата.

Но далеко на севере спящая земля мирно укрылась под снегами.

Цинга быстро исчезла, как только Ханд заставил своих товарищей есть лук, черемшу, горох и бобы, частью сушеные, частью сравнительно свежие, сохранившиеся от недавнего урожая. Ханд вел скрупулезные записи руническим письмом, поясняя, что должен будет рассказывать все другим жрецам Идуны. Уже сейчас ясно, что лекарством от этой болезни является правильное питание, а не свет и не воздух.

С исцелением от цинги пропали также мрачность и ощущение слабости, которыми многие страдали в отряде, теперь все воодушевились и были полны желания действовать, — но выхода это не находило, поскольку ветер и мороз усиливали уединение небольшого поселка, лишь немногие счастливчики, закутавшись с головы до ног, на санях гоняли за съестными припасами или в лес за дровами.

Оглядываясь на события и изменения, произошедшие в ту зиму, Шеф иногда с трудом верил в их реальность. А иногда — с легкостью. Он уже имел случай заметить за тот краткий срок, что выполнял обязанности ярла в Норфолке, и за еще более краткий срок, когда был соправителем короля Альфреда, как мало времени занятой человек проводит, занимаясь тем, чем ему хотелось бы заниматься. У большинства таких людей почти все время уходит на посторонние дела, на пустяки, на неразбериху и разрешение споров, которые, по-видимому, неотделимы от повседневной жизни.

— Как будто, — говорил Шеф жрецу моряков Хагбарту, — как будто плывешь с парусом, который волочится в воде за кормой корабля, замедляя его ход.

— Ты имеешь в виду плавучий якорь, — сказал Хагбарт. — Иногда он очень даже полезен. Например, при ночном шторме, когда ты боишься налететь на скалы.

— Наверное, — сказал Шеф нетерпеливо. — Но подумай, Хагбарт, подумай только, что было бы, если избавиться от такого тормоза!

Их маленькое общество, насчитывавшее человек сорок, от этого тормоза избавилось. Многие из них просто радовались, что живы. Те, кому довелось быть рабами, не склонны были ссориться или чего-то требовать. Вдобавок значительное число из этих сорока — возможно, самое большое при таких обстоятельствах во всей человеческой истории — были любопытными, искусными и пытливыми. В число этих сорока входили семь жрецов Пути, благодаря своей вере и природной склонности жадных до новых знаний. У них было десять послушников, молодых и ревностных, стремящихся к самостоятельности, которой гораздо легче добиться, если сумеешь внести свой личный вклад в приобретение знаний. Среди них был сам Шеф, изобретатель и создатель машин, благодаря которым история Севера пошла по иному пути. И среди них был Удд, возможно, самый изобретательный и настойчивый из всех, несмотря на его скромность и неприметную жизнь.

Свой вклад вносили и остальные — Квикка и Озмод, Фрита, Хама и Вилфи. Общим у них всех, как наконец-то понял Шеф, была уверенность. Это были люди, которые поднялись из грязи благодаря машинам, были обязаны машинам всем, что имели. Более того, они видели, как были посрамлены гордые викинги и франкские копейщики. Может быть, следовало сказать, что их ведет не просто уверенность, а что-то еще более сильное, в чем не смог бы усомниться никто. Они твердо знали, что для новых нужд можно придумать новые машины, были уверены, что новое всегда приносит пользу. В их присутствии невозможно было пожать плечами и ответить: «Да ведь всегда так делали».

Однако же именно нечто в таком духе и вызвало к жизни первое крупное усовершенствование в ту зиму. Привезли много зерна, и изголодавшиеся по хлебу путешественники, естественно, жаждали его выпечь. Но сначала зерно необходимо было смолоть. К этому отнеслись поначалу бездумно, как к традиционному женскому делу. Муку мелют женщины. Многие рабыни всю жизнь только этим и занимаются.

Но благодаря духу товарищества, порожденному в них совместным путешествием, было решено, что мужчины тоже должны исполнять эту обязанность. Наконец очередь дошла и до Удда — ему вручили пестик со ступкой, мешок зерна и велели его смолоть. Он промучился с полчаса, посмотрел на оставшееся зерно, отложил пестик и пошел искать Шефа.

— Почему здесь нет для этого мельницы? — возмущался Удд.

Шеф показал пальцем на заснеженную землю за окном:

— Потому что река замерзла.

— Есть ведь и другой способ крутить мельницу.

— Я знаю, — ласково ответил Шеф, — но не хочешь же ты предложить это Кутреду? Может быть, он соскучился по своему любимому занятию? Будь у нас вол, мы могли бы использовать вола для тягла, но у нас только дойные коровы, а их запрячь тебе никто не позволит.

— Я ж тебе говорил, — напомнил Удд. — Можно сделать ветряную мельницу.

При других обстоятельствах те или иные заботы неизбежно отвлекли бы вечно занятого Шефа от личного участия в этом деле. Но в ту скучную зиму заняться было больше нечем. Шеф с Уддом прошли к водяной мельнице, которую поставили жрецы Пути и которая работала только половину года, и стали соображать, что бы такое с ней сделать.

Большая часть необходимого уже имелась: два больших каменных жернова, которые, собственно, и мололи зерно. Толстая ось, поворачивающая верхний камень, и система шестерней, которые передавали усилие от речной воды к жерновам. Вращение вокруг горизонтальной оси преобразовывалось во вращение вокруг вертикальной оси, это было самым последним усовершенствованием. Нужна была только новая движущая сила.

— Как большие крылья, на четырех лопастях, — сказал Удд. — В сарае для лодок есть парусина.

— Ничего не выйдет, — вмешался прислушивающийся к их словам Герьольф. — Река всегда течет в одну сторону. А ветер может дуть отовсюду. Я вам скажу, что здесь он по большей части дует с гор, на северо-запад. Но если вы поставите парус и ветер переменится, он просто сорвет ваше ветряное колесо.

— Я знаю, как такому горю помочь, — ответил Удд с уверенностью, всегда появлявшейся у него, когда речь шла о технических проблемах. — Вспомни, как мы научились поворачивать катапульты. Мы поставили их на колесики, которые ездят по большому колесу. Здесь мы можем сделать то же самое. Поворачивать всю мельницу. Ее можно будет разворачивать с помощью бруса, как мы разворачиваем новые катапульты за хвостовик.

И опять же при других обстоятельствах какой-нибудь насмешник высмеял бы всю затею. Но здесь не было насмешников. Герьольф посомневался, а затем сказал:

— Ладно, давайте попробуем.

Вскоре почти все высыпали на улицу, разобрали старую мельницу, построили каркас для новой, послали в главную кузницу за крепкими гвоздями и скобами. Шеф, вспоминая позже эти события, еще раз подумал, как много полезного знали и умели все. Многие свободно управлялись с тяжелыми грузами, отнюдь не ленясь поднимать и ворочать массивные жернова. Всем руководил Хагбарт, которому довелось поднимать и устанавливать не один корабельный киль, сделанный целиком из огромного дерева. В течение нескольких дней все силы были брошены на мельницу, даже помол зерна с общего согласия отложили до той поры, когда для него появится лучший способ.

Наконец все было установлено, и Удду доверили вытащить последнюю стопорную задвижку, которая удерживала жернова и шестерни. Что он и сделал. Ветер дунул, крылья наполнились воздухом и повернули вертикальное колесо, которое вертело шестерню, вращавшую жернов. Ничего не произошло, не считая скрипа огромных бревен. Удд вставил задвижку на место.

— Нам нужны крылья побольше, — сказал он.

На следующий день мельница работала на полном ходу. Герьольф потирал руки при мысли о выгоде, которую можно будет получить, если установить такие мельницы по всей Скандинавии. Почти везде в стране было трудно использовать силу текущей воды, а вот мельница, которая мелет весь год, окупилась бы быстро. Жрецы Пути гордились тем, что содержат сами себя за счет своей работы, а не за счет десятины и землевладений, как христианские священники. Более того, они бы не возражали, разбогатей один из них благодаря новым знаниям — коль скоро он поделился бы этими знаниями с остальными.