— Он сказал, что не будет упускать тебя, то есть нас, из виду, — продолжал Кутред. — И он передаст своим родичам просьбу не мешать нам. Это избавит нас от многих неприятностей. Ты-то знаешь, почему большинство охотников не возвращаются оттуда. Они кончают свои дни в коптильне. Но еще остаются волки и медведи. А также холод и голод. И финны. Придется рискнуть, они могут напасть на нас.

Выбора не было, Шеф вынужден был согласиться и продолжил свои хлопоты. Под конец Бранд заставил промаршировать перед собой каждого участника похода и придирчиво осмотрел его снаряжение. У всех были прочные, доходящие до колен, смазанные жиром сапоги. Толстые гамаши и плотные шерстяные штаны поверх них как у мужчин, так и у женщин. Шерстяные куртки, кожаные плащи, конопляные рубахи.

— Пот опасен, — объяснял им Бранд. — Замерзает на теле. Конопля впитывает пот лучше, чем шерсть. Но лучше не потеть. Просто делайте все размеренно и никогда не останавливайтесь, пока не разведете костер. Тогда вам будет тепло, но не жарко.

Он убедился, что у каждого есть спальный мешок. К сожалению, не такой роскошный, как купленный Шефом в Гула-Тинге — тот, как и многое другое, сгорел. Но склад с пухом уцелел в пожаре, и каждому достался двухслойный мешок из кожи или шерсти, с подкладкой из пуха морских птиц. Рукавицы и шапки, холщовые платки, чтобы замотать вокруг шеи и прикрыть лицо в случае метели. У каждого в заплечном мешке запас еды на десять дней, в основном сушеная рыба и тюленье мясо, а также выдержанный сыр, сделанный из козьего и овечьего молока. Худо-бедно, но человеку, идущему весь день по морозу, без четырех фунтов еды не обойтись. Чем больше несешь, тем меньше пройдешь.

— Увидите что-нибудь живое — съешьте, — наказал Бранд. — Растягивайте запас, который несете, как можно дольше. Прежде чем перейдете на ту сторону, наголодаетесь.

Оружие тоже было тщательно отобрано, и не только военное. Катапультеры взяли свои арбалеты и тесаки. Озмода с трудом вынудили оставить свою алебарду, слишком тяжелую и громоздкую. Торвин взял кузнечный молот, Ханд шел с пустыми руками, а остальные несли топоры и копья — в виде рогатин, а не дротики и не гарпуны.

— На медведя, — объяснил Бранд. — Рогатина не даст медведю навалиться на вас.

Было также роздано четыре небольших охотничьих лука — тем, кто считал себя метким стрелком. Кутред захватил отобранный у Вигдьярфа меч и свой шипастый щит. Шеф нес старое копье и широкий рогаландский нож — трофей с «Журавля».

Наконец, Бранд навязал им странные деревяшки, на которых катаются норвежцы, шесть пар лыж.

— Из нас никто не умеет ходить на них, — протестовал Шеф.

— Торвин умеет, — отвечал Бранд.

— Я тоже умею, — добавил Кеолвульф. — Научился в первую зиму.

— А вдруг вам понадобится выслать разведчиков, — настаивал Бранд. А про себя он подумал: пусть хоть кто-нибудь выживет, даже если остальные умрут.

На рассвете, недели через две после битвы и пожара, отряд выступил в путь. Через первое препятствие — пролив — они переправились на судне, которое людям Бранда удалось собрать из обломков: доски с обоих разбитых кораблей, киль, сделанный из одной половины сборного киля «Журавля». Корабль вышел коротким, широким и неуклюжим, Бранд неодобрительно назвал его «Утенок». Тем не менее он прилично ходил под парусом, и отряд да еще шесть человек команды разместились на его просторной палубе. Возникли споры, где лучше высадиться на берег, Бранд предлагал выбрать фьорд, который дальше всех заходит в горные теснины, чтобы как можно больше сократить маршрут по суше. Но Кутред с неподражаемой уверенностью отверг этот вариант.

— Эхегоргун сказал другое, — пояснил он. — Он велел идти во фьорд, который подходит к трехглавой горе. Потом идти строго на восток. Так мы выйдем на направление к большому озеру у подножия гор Kjolen, Киль.

— Так там направление или дорога? — поинтересовался Шеф.

— Направление. Дорог там нет. Нет даже троп Потаенного Народа. В горной стране им не нужны тропы.

Он чуть не сказал «нам», отметил Шеф.

Итак, двадцать три нагруженных человека стояли на холодном ветру в самом конце длинного фьорда. Солнце поднялось высоко в небо. Но при этом оно едва освещало горные вершины, и половина фьорда лежала в глубокой тени. На противоположной стороне в тихой воде сверкало отражение увенчанных снежными шапками высоких пиков, колеблемое лишь легкой рябью отходящего от берега «Утенка». Люди казались россыпью жалких прутиков у подножия серых исполинов, а их тропы — просто промоинами в скале, по которым струится текучая вода.

Бранд крикнул им вслед:

— Тор вам в помощь!

Торвин в ответ показал знак Молота.

— Веди нас, — сказал Шеф Кутреду.

Спустя двенадцать дней Шеф убедился, что его расчеты были неверны. Он сделал двенадцатую зарубку на палочке, которую носил за поясом с первых дней похода, а остальные путешественники молча смотрели на него. Они не могли оторвать глаз от сухой палки.

И в этом тоже была одна из ошибок. Первый день оказался так плох, как Шеф и ожидал, вспоминая свою судорогу при подъеме на склон, когда они с Кутредом пришли в гости к Эхегоргуну. В этих горах не было очень крутых и отвесных склонов, по которым пришлось бы карабкаться. Но они никогда и не становились настолько пологими, чтобы можно было просто идти. Первыми заболели мускулы на бедрах. Потом к ним присоединились руки, так как ослабевшим скалолазам приходилось все больше и больше подтягиваться на руках, а не отталкиваться ногами. Перерывы на отдых становились все более длинными, все более частыми, а боль после каждого из них все более мучительной.

Все это Шеф предвидел. В конце концов, дело было в том, чтобы забраться, скажем, на пять тысяч футов. Для этого достаточно пяти тысяч шагов. «Около трех тысяч мы уже сделали, — сказал он остальным. — Две тысячи шагов! Мы можем сосчитать их». И хотя в числе он ошибся, он был прав, что рано или поздно этому придет конец.

Тогда они на несколько дней приободрились. Запертые долгое время в загонах для трэлей или на кораблях, англичане радовались свежему воздуху, солнечному свету, необозримым просторам, первозданной пустынности гор. Пустынность. Вот в чем была причина. Даже Торвин признался Шефу, что ожидал увидеть то, что норвежцы называют barrskog, кустарники. Но отряд поднялся уже выше тех мест, где хоть что-нибудь произрастало. Каждую ночь, которую приходилось проводить без костра — ведь они не несли с собой дров, — мороз, казалось, пробирал их все свирепее. Еда была строго ограничена. Ее не хватало, чтобы насытиться. Может быть, если бы у них был костер, чтобы сварить на нем мясо, как они начали мечтать в разговорах друг с другом, тогда сушеное тюленье мясо вызвало бы ощущение наполненности желудка. А так это было все равно что жевать кожу. Целый час жуешь один кусочек, а потом в животе только жалкие крошки. Ночь за ночью Шеф просыпался от холода даже в своем подбитом пухом мешке, и снился ему хлеб. Ломоть с толстым слоем желтого масла. И с медом! Пиво, густое коричневое пиво. Его тело кричало об этом. Ни у кого из путешественников с самого начала не было особого жирка, и их тела начали перерабатывать собственные мышцы за неимением ничего другого.

Поэтому они уставились на палку, мечтая, чтобы он разломал ее и пустил на растопку, чтобы поджечь засохшую коричневую траву и мох, которые покрывали неровное горное плато. Это было невозможно. Но только об этом они и думали.

По крайней мере, удалось преодолеть какое-то расстояние, размышлял Шеф. Ни холмы, ни леса не задерживали их, хотя встречались болота и топи. Однако они не вышли к озеру, на которое так рассчитывали, и все, что мог сказать Кутред, — что озеро где-то дальше. Озеро, говорил он, с деревьями вокруг, а на них кора, из которой можно сделать легкий челн. Так рассказывал ему Эхегоргун. «Где он, твой Эхегоргун, пусть показал бы», — снова и снова хотелось закричать Шефу, но ввиду сомнительной преданности Кутреда он хранил молчание.