— Пробы воздуха забрал? — спросил Денискинас.— Работа сделана, едем домой.

— Погоди. Может быть, пройдемся по ближайшим дорожкам? Не нравится мне эта оранжерея. А вдруг и правда что-то завелось? С кого потом Макрофаг спросит?

Денискинас сообразил, что начальником оперативной боевой единицы является он, а значит, и ответ в случае чего держать тоже ему.

— Ладно, уговорил,— вздохнул он.— Давай, прогуляемся, а вещи пока здесь, у входа оставим, чтоб не мешались.

Подумав немного, свой верный моноскоп я решил все же захватить, потому что штука тяжелая и из металла. Мало ли, помидоры… Еще как набросятся…

Осторожно ступая и поминутно оглядываясь, я крался между раскидистых помидоров.

Как положено в любом порядочном ужастике, мы с Дениской решили разделиться, чтобы предполагаемому монстру удобнее было нас скушать поодиночке.

Надо же придерживаться законов жанра.

Я потрогал большущий помидор, оказавшийся удивительно теплым. Его гладкий бочок на ощупь походил скорее на бок какого-то удивительного животного. Помидор зашевелился, будто сонный зверь, и тихонько заворчал. Я поспешно отдернул руку.

— Слышь, Деня,— сказал я в микрофон.— Ты «Раковые яйца» читал?

— Роковые,— поправил меня Денискинас и неуверенно добавил.— Это, брат, фантастика. Откуда здесь такие крайности?

— А ты помидоры трогал?

Пауза. В наушнике я слышал какой-то шорох, затем Денис, хихикнув, пробормотал:

— Ох ты мой маленький…

— Что у тебя там?

— Эй, ты знаешь, похоже, он думает, что я съедобен! — воскликнул Денис полным удивления голосом и замолк навсегда.

Напрасно я дул в микрофон, цепенея от ужаса. Рация молчала.

Трудно было поверить, что с Дениской что-то случилось. Может, батарейка у него села или контакт отошел? Вероятность трагического исхода в голове укладывалась плохо.

Я покрепче перехватил моноскоп. Его тяжесть придавала уверенности, однако в качестве оружия прибор годился не слишком, короткий, и вес распределен неважнецки.

Бросать напарника на произвол страшных растений не годилось. Как ни заманчиво было убежать вон из теплицы, поступить подобным образом значило бы… значило бы… Хрен его, что бы оно значило, не красиво, и все тут.

Я несколько раз громко крикнул, надеясь услышать ответный возглас, но было тихо, как в склепе. Даже подозрительные шорохи смолкли.

Ну и что, что я в склепе никогда не был, подумаешь. Здесь главное художественная обобщенность образа, а не какая-то там достоверность фактов.

Помидоры между тем начали вести себя и вовсе подозрительно.

Хищные зеленые стебли потянулись, хватая меня за одежду, по полу ползли более толстые, крепкие щупальца, стремившиеся оплести мои щиколотки.

Я понял, что дело дрянь. Пора было спасать собственную шкуру, чем я и занялся с немалым увлечением.

Размахнувшись, я врезал моноскопом по ближайшему налитому помидору, забрызгав все вокруг красным соком. Листья и щупальца дрогнули, словно от боли.

— Ага, не нравится? — обрадовался я.— Так вот тебе!

Этого точно не следовало делать. Воодушевленный первой победой, я разнес на ошметки еще несколько помидоров. Растения, а может быть, единый сплоченный организм, пришли в ярость и набросились на меня с утроенной энергией.

Поняв, что одним моноскопом здесь не отобьешься, я швырнул прибор в гущу врагов, чтобы освободить руки, и применил несколько популярных среди начинающих оперативников заклинашек.

С первым заклинанием у меня не вышло. Чего-то я там перемудрил и ближайшие ко мне помидоры, которым полагалось от него вроде бы лопнуть, затеяли обрастать жесткой степной колючкой. Новоявленные кактусы быстро освоились и поползли ко мне, чая, не иначе, заколоть до смерти. На кончиках игл уже блестели какие-то капельки, показавшиеся мне ядом.

От этих я отделался без труда, в секунду лишив их одного из измерений. Уплощившиеся помидоры пометались немного, и их выбросило в иную реальность, к черту на кулички. Хорошо бы, конечно, расправиться таким образом и с остальными, но сил не хватит. Я же всего-навсего скромный раздолбай и двоечник, куда мне…

Прорываться пришлось с боем. Я стрелял заклинаниями направо и налево, поражая врагов то хладом и ледяными стрелами, то наоборот, кипятком и жгучим паром, что когда выходило. Помидоры удивительно легко переносили все мои магические потуги. Что удивительно. Ломать — не строить, это вырастить столько добра я нипочем бы не осилил, а иссушить на корню всегда пожалуйста, любой управится. Врет директор, гнида, точно чем-то еще своих подопечных особенным снадбил… Снабдил?.. Как правильно?

Несчастного Денискинаса, видимо, застали врасплох. Каким образом одолели его проклятые помидоры, не знаю.

Я же, с великим трудом и ценой немалой крови, по счастью, в переносном смысле, вырвался на свободу.

Стеклянную дверь вышибло словно взрывом, и я, перепачканный томатным соком и зелеными ошметками, на карачках пополз от проклятой теплицы.

В теплице корчились, пораженные боевыми заклинахами, помидорные щупальца, однако за пределы своего обиталища помидоры вырываться пока не решались.

Я некоторое время полежал, глядя в пасмурное небо.

Лицо и волосы были липкими. Я облизнул губы. Вкус этот мне никогда забыть уже не удастся.

И чтобы я еще когда-то прикоснулся к томатному соку!

Картинно лежать в снегу мне довольно быстро надоело. Я встал, отерся и, пошатываясь, двинулся к директору. Разбираться, мля, а то хули?..

Пинком ноги придав своему появлению оттенок театрального драматизма, я разметал бумаги со стола и заорал:

— Ты че не договорил, сука?

Бледный директор вжался в кресло и попробовал задвинуться от меня подальше в его уютную глубину.

Ха, я сегодня злой, мне все можно. Я превратил стол в щепки, эффектно взорвав его изнутри. Переполнявшие меня эмоции требовали выхода, колдовать в таком состоянии очень легко, куда проще, чем обычно. После этого кто-то еще будет твердить о положительном настрое.

— Я не виноват! Не виноват! — кричал директор, всхлипывая, словно его били. Что, впрочем, было не исключено в ближайшем будущем.

Как я жалел, что природа не одарила меня более солидной комплекцией! Чтобы грудь широченная, плечи и кулаки, как булыжники. Не рука, а — орудие! Пролетариата…

— Колись, падла!— и где я таких слов нахватался?

— Все скажу! — верещал директор.— Было, было… Принес я жертву… плотника Семена…

— Чего? — не понял я.— Какую еще жертву?

Удивительно бодрый Леха вертел баранку, устремив против своего обыкновения взгляд на дорогу. Что ни говори, исключительность ситуации требовала исключительных действий.

Троллейбус со страшным ревом несся по шоссе, рога его, в среде профессионалов именуемые траллеями, беспорядочно метались сверху, с грохотом ударяя о железную крышу.

На моем обычном месте, поджав коленку, чтобы не задевать рычаг переключения передач (у нас троллейбус особенный), сидел дрожащий директор, а я устроился у окна.

Происходило нечто чрезвычайное. О том, чтобы разобраться самостоятельно, я даже не думал. Мы мчали в центр сообщить о случившемся ЧП и доставить пред суровые очи Контроля непосредственного виновника текущих событий.

— Я тебя для чего сюда взял? — рычал Закидон, как тигр, перескакивая из одного угла кабинета в другой.— У тебя какое первоочередное задание? Нам что нужно? Нам нужно шпиона найти! Нам нужно выяснить, о чем покойный Ухол предупредить собирался! А ты лезешь во что ни попадя…

— Не виновен, Шовегнас… Шовенгас Анатольевич! — оправдывался я, поворачивая голову в соответствии с перемещениями начальства.

— Да понимаю, что не виновен,— вздыхал Закидон.— Толку с твоей невиновности… Проблема назрела, а ты в нее влез. Хотя тебе лишний раз светиться, это меня подставлять.

— А че мне было,— ужасно блатным тоном рявкнул я.— Все пацаны наши там, а я, как крыса, должен за их спины ныкаться…