— Значит, Дракуле известно, что вы знаете, где он скрывается?

— О да, Уотсон. Коллинз не преувеличивал власть своего повелителя, когда называл его всемогущим.

— Но как он мог узнать?

— Полагаю, Дракула имеет телепатическую или духовную связь со всеми существами, находящимися в его распоряжении. Помните, как он говорил устами мёртвого Коллинза? Если это так, то, как только я уничтожил Стэплтона, граф должен был немедленно об этом узнать, как и то, что я его преследую.

— И поэтому отправил своего омерзительного посланника, — указывая на мёртвую птицу, молвил я.

Холмс кивнул.

— Да, и по крайней мере одна из целей достигнута — нашу поездку задержали. К тому же мы потеряли не только время, но и саквояж Ван Хельсинга. Он лежит где-то там внизу среди обломков, вне пределов досягаемости. Единственное утешение в том, что мы на верном пути.

— Так, где же скрывается Дракула?

— Я думал, вы сами догадаетесь, Уотсон.

Я покачал головой.

— Он в Баскервиль-холле.

— Что?

— Мне следовало подумать об этом раньше. Это место идеально подходит для убежища вампира: огромный пустой дом в окружении безлюдных торфяников — здание столь же древнее, как и замок Дракулы.

— Как же Стэплтон оказался в этом замешанным?

— Это долгая запутанная история, Уотсон, и сейчас нет времени её рассказывать. Надо поторопиться в Баскервиль-холл, а не то этот монстр скроется из наших мест и будет навсегда для нас потерян.

Путешествие в Баскервиль-холл мы продолжили пешком. Несмотря на то что мы шли по дороге, не рискуя пересекать пустошь по более прямому пути, ходьба была не из лёгких — мы вязли в глубоком снегу.

— Сколько времени я был без сознания? — спросил я, после того как взглянул на часы, и заметил, что они остановились.

— Полагаю, несколько минут, — последовал ответ Холмса. — Я тоже потерял сознание.

— Который сейчас час?

— Без малого два.

— Значит, девушка обречена! — с тяжёлым сердцем вскричал я.

— Нельзя терять надежду. Согласен, что сейчас все обстоятельства против нас. Если Кэтрин Хантер стала одной из восставших из мёртвых, то в этом моя вина.

Я встал на защиту Холмса.

— Чепуха, вы сделали всё, что возможно.

— Спасибо за преданность, Уотсон, но мне следовало предвидеть опасности, угрожающие девушке. Мне следовало догадаться, что Мейнстер где-то поблизости и что в моё отсутствие он может попытаться выкрасть мисс Хантер. — Он печально покачал головой. — Пока я играл с Коллинзом в свои игры, она оставалась совершенно беззащитной. Я серьёзно недооценил власть и изобретательность нашего демонического противника.

— И, — молвил я, как и мой компаньон, исполненный раскаяния, — если бы я не застрелил Коллинза, тот мог бы привести нас прямо в логовище своего повелителя.

— Боюсь, в жизни слишком много «если», Уотсон, однако моя профессия состоит в том, чтобы их предвидеть. Тем не менее мы не в силах изменить прошлое. Если Дракула окончательно завладел Кэтрин Хантер, тут уж ничего не поделаешь. Но остаётся главная цель нашей миссии — уничтожение графа Дракулы.

Мы молча брели по дороге, пока не дошли до ворот и сторожки Баскервиль-холла. Кованая ажурная решётка ворот, припорошенная снегом, напоминала прекрасное кружево. По обе стороны от ворот стояли на страже потрескавшиеся столбы, увенчанные головой вепря из герба Баскервилей. Пройдя через открытые ворота, мимо разрушенной сторожки, мы вступили на прямую тёмную аллею деревьев, ведущую к замку, который призрачно мерцал в самом её конце. Высокие, по-зимнему голые, деревья простирали над нами скелетообразные ветви, которые, переплетаясь, образовывали просторный свод, и сквозь него по временам просвечивала яркая луна. Раскачиваясь на ветру, ветви ударялись друг о друга, словно предупреждая о нашем приближении.

Аллея заканчивалась широкой лужайкой, покрытой теперь безупречно гладким снежным ковром. И вот перед нами встал Баскервиль-холл. Он остался таким, каким я его запомнил. В центре находилась основная массивная часть здания с крыльцом. Переднюю часть здания покрывал заиндевевший, поблёскивающий в лунном свете плющ с выстриженными там и сям заплатками в тех местах, где сквозь посеребрённую листву, как тёмные пятна на лице дома, проглядывали окна. Над центральной частью здания поднимались две старинные зубчатые башенки с множеством бойниц. С каждой стороны этих башен были сделаны более поздние пристройки — современные флигеля из чёрного гранита. Неосвещённые окна со средниками казались тёмными и зловещими.

Ясно было, что замок недавно посещали, ибо снег на подъездной аллее был крест-накрест исполосован следами от колёс, а у крыльца виднелись следы ног. Пока мы стояли, Холмс положил руку мне на плечо.

— Уотсон, боюсь, я считал ваше участие в этом деле само собой разумеющимся, а теперь вот собираюсь вовлечь вас в столь опасную ситуацию, шансы выжить в которой совсем ничтожны. — Он на миг умолк. — Дорогой мой друг, вы до сих пор прекрасно себя проявляли, но я не имею права просить вас вместе со мной войти в этот дом.

— Чепуха, — резко произнёс я. — Надеюсь, до сих пор я не подводил вас и не собираюсь делать это сейчас. Это мой долг.

Холмс улыбнулся сдержанной улыбкой и потрепал меня по плечу.

— Добрый старый Уотсон, — тихо вымолвил он.

Не тратя больше слов, мы подошли к большим дубовым дверям Баскервиль-холла. Дверь была не заперта. Войдя в тёмный молчаливый дом, мы с Холмсом вновь оказались в очень высоком холле с массивными балками. Наши шаги, хотя и тихие, казалось, отдавались эхом по всему зданию. Холмс лёгкой кошачьей поступью подошёл к столу в центре зала, взял небольшой канделябр и зажёг его. Зал осветился тусклым мерцающим светом. Мы рассматривали высокие узкие окна с витражными стёклами, дубовые панели, голову оленя, гербы и старинное оружие, развешенное по стенам, — всё мрачное и тусклое в бледном свете свечей.

Пока мы осматривались по сторонам, до нашего слуха донёсся какой-то звук. Это был плач женщины — приглушённые, сдавленные рыдания человека, сердце которого разрывается от неизбывной печали. Казалось, эти звуки исходят от самих стен, словно они — составная часть печальной истории этого дома. Холмс жестом указал на галерею менестрелей, которую нам предстояло обследовать. Из пальто он извлёк пистолет и, держа его в одной руке, а канделябр в другой, стал подниматься вверх по правой лестнице к прямоугольной галерее с перилами, опоясывающей верхнюю часть холла. Там мы остановились и стали прислушиваться к беспокойным стенаниям плачущей женщины. Казалось, они исходят из комнаты, находящейся слева от нас по коридору. Подтверждая моё впечатление, Холмс указал в этом направлении.

Мы крадучись шли вдоль узкого коридора. При свете свечи наши тени плясали вокруг нас, словно бы сами по себе, потеряв связь с нашими телами и по какому-то дьявольскому наущению сделавшись им чуждыми.

Неотвязные рыдания становились громче. Мы остановились у четвёртой спальни. Не оставалось сомнения, что жалобные звуки исходят из этой комнаты. Когда Холмс, поставив канделябр на пол, медленно открыл дверь, я почувствовал, как на лбу у меня проступает холодная испарина.

Комната освещалась небольшим камином. На кровати вниз лицом лежала женщина и рыдала в подушку. С губ её слетали горестные вздохи, а тело сотрясалось от рыданий. Через миг она почувствовала наше присутствие и повернула к нам заплаканное лицо, украдкой разглядывая нас в тусклом свете и пытаясь понять, кто пришёл. Это было лицо Кэтрин Хантер.

Когда она узнала нас, её печальные, затуманенные глаза вспыхнули от радости и горестное выражение уступило место надежде. Она живо спрыгнула с кровати и бросилась к нам.

— О мистер Холмс, доктор Уотсон! Слава богу, вы пришли, — воскликнула она. — Вы не можете себе представить… не можете представить. — Печально покачав головой, она вновь разрыдалась. — Слава богу, вы пришли, — повторила она, падая в мои объятия.