— А… Давай, — махнул рукой Ионыч.

Сама процедура много времени не заняла. Никита взял обе пуповины, отсёк их концы своим кинжалом, соединил между собой эти новые срезы и плотно прижал друг к другу. Концы срослись так, что даже место соединения было незаметно. Пуповина была как новая.

— Ну как, Ионыч? — спросил Никита.

— Как? — прислушивался Ионыч к своим новым ощущениям, — как будто ребёнок где-то плачет.

— Ну так, успокой его, скажи: папка скоро придёт, конфетку принесёт.

— А где я конфетку возьму?

— Я тебе дам.

Ионыч прислушался к чему-то внутри себя и выдал:

— Он не знает, что такое конфетка.

— Ну что-нибудь другое пообещай, что ему нравится.

— Он просит не убивать его клонов. Он через них играет и гуляет, — оторопело сказал Ионыч через пару секунд.

— Ты ему скажи, чтобы он своих клонов забрал обратно к себе. А гулять он теперь будет только с тобой, по-настоящему.

— По-настоящему?

— Конечно. Места в Монастыре много, лошадям есть где гулять. Что уж, для ребёнка подходящей площадки не найдёшь? Ты давай налаживай отношения со своим родственником, тебе с ним жить.

— Ладно. Тогда я пошёл?

— Иди. Только оставьте одного дауна на входе в Лабиринт, дорогу показать. Мы сейчас соберёмся и за вами тронемся.

Ионыч ушёл. Через минуту все дауны зашевелились и дружной толпой двинулись в сторону скал. Никита вернулся в юрту. Там Айша упаковывала вещи.

— Аюшка, нам придётся пожить немного в этом Монастыре. Пока Сильвестр замену не пришлёт. И ещё… Там, наверное, проблем много будет. Не все туда по своей воле попали. И воспитывались некоторые не совсем правильно. Психологически трудно будет…

— Ничего, Никит, прорвёмся. Ты что-нибудь придумаешь.

— Ладно, я к Сильвестру, а ты собирайся пока.

Никита прилёг на лежанку, вышел в астрал, и отправился в родной Монастырь. Сильвестр был в библиотеке, читал какой-то огромный фолиант. Никита звякнул колокольчиком, Хранитель отозвался мгновенно.

— Здравствуй, Брат. Как дела?

— Здравствуй, Сильвестр. Дела нормально. Монастырь Ионы наш. Сам Иона умер.

— Как?!

— Я думаю, инсульт. Обратись к своим друзьям в Москве, они точнее скажут после вскрытия. Кстати, полковник Соколов с командой сразу же после нашего поединка здесь нарисовались. Как думаешь, случайное совпадение?

— Вряд ли. Но как они уследили?

— Не знаю. В-общем, они забрали тело Ионы. Они сказали, что это фигурант номер два. Про Саида и не вспоминали. Я сказал полковнику, что мы свою работу сделали, он не возражал. Теперь по Монастырю. Здесь нужна будет целая бригада психологов и управленцев. Многое придётся менять. Набирайте по Монастырям людей и присылайте как можно скорее. Нам ещё в Китай надо съездить.

— Хорошо, Брат. Займусь сейчас же. А в Китай ехать не надо. Родители Айши уже здесь, в нашем Монастыре. Сегодня утром прибыли. С ними всё хорошо. Передай ей, чтобы не волновалась. Мы их в её бывшую келью поселили.

— Спасибо, Сильвестр. Сейчас обрадую. Всё, до связи.

— До связи, Брат.

Никита вернулся в юрту, сообщил жене радостную новость. Айша села прямо на ковёр и заплакала. Никита бросился её успокаивать:

— Айш, ну ты чего? Нормально же всё. Дома они, в твоей бывшей келье живут. Хочешь — слетай, навести.

— Можно?

— Конечно, можно. Лети, а я пока вещи соберу, лошадей заседлаю.

Юрту Никита пока разбирать не стал, может, на обратном пути пригодится. Не торопясь, собрал вещи, заседлал лошадей, навьючил на них только самое необходимое. А тут и Айша вернулась: счастливая и улыбается. До Монастыря Ионы добрались быстро. Больше времени ушло на преодоление Лабиринта. Тут Иона намудрил богато. Через три часа вышли из Монастырского шлюза в сказочной красоты долину между гор. И в этой сказочной долине существовал самый настоящий монастырь ассасинов. Иначе назвать это заведение было нельзя. Видимо, слава Старца Горы была тайной мечтой Хранителя Ионы. Старцем Горы прозвали Хасана ибн Саббаха — основателя учения ассасинов. Этот человек со своими сподвижниками в одиннадцатом веке захватил несколько крепостей на западе Персии и даже основал своё государство, которое просуществовало до монгольского нашествия в 1256 году. Свою резиденцию Старец Горы расположил в неприступной горной крепости Аламут. Хасан ибн Саббах сделал террор основным инструментом своей политики. Перед ним трепетали визири и короли, ибо как не было тогда, так нет и сейчас действенных методов защиты от индивидуального террора. Старец горы набирал молодых здоровых юношей из сирот или бедных семей, проводил жёсткий отбор в свои террористические школы, в которых готовили самых умелых и бесстрашных диверсантов. Федаины, так называли этих смертников, мечтали умереть при выполнении теракта, потому что они были абсолютно уверены, что в этом случае они попадут в рай. Уверенность эта была основана на специальной психологической обработке смертника и на одном единственном посещении рая. Это посещение организовывалось следующим образом: федаина усыпляли наркотиком и переносили в рай, такое специальное помещение с райским садом, птичками, прекрасными молодыми девушками- гуриями, которые угощали будущего смертника вкусной едой, вином и ублажали его своими ласками. После этого парня опять усыпляли наркотиком и переносили обратно, в обычную жизнь, в которой, кстати, аскетизм был одним их краеугольных камней идеологии ассасинов. Побывавшему в раю объясняли, что он вернётся туда после того как умрёт, выполняя задание Старца Горы. Конечно, федаины стремились умереть, но выполнить теракт.

В Монастыре Ионы аскетизм царил повсюду: в питании, в одежде, условиях проживания, даже в добровольных самоистязаниях. Это объяснялось возможностью достичь духовного совершенства и сверхъестественных способностей. Сомневающихся и протестующих забирали для своих тренировок будущие федаины. Был здесь и рай — отдельный участок Монастыря, где жил сам бывший Хранитель Иона. Гурии там действительно были хороши. Разбираться с ними Никита предоставил Айше. И вообще возложил на неё всю работу по реорганизации внутренней жизни Монастыря. Неоценимую помощь в этом оказывал Ионыч. Он прямо бурлил энергией преобразований. Федаинов в Монастыре не оказалось. Во-первых, лишь единицы заканчивали курс обучения, настолько он был жесток. А во-вторых, последняя группа террористов ушла из Монастыря в неизвестном направлении две недели назад. Надо было узнать: куда и зачем? Никита решил попробовать разговорить Саида.

— Здравствуй, Саид.

— Здравствуйте, Хранитель.

— Как наши лошадки?

— Хорошие лошадки. Только Торос очень злой жеребец.

— Почему так?

— Меня к себе не подпускает. И от Снежинки других коней гоняет. Всех жеребцов в табуне побил.

— А ты его не трогай, и он тебя не тронет.

— Я уж к нему и не подхожу. Такие кони, верные как собака только хозяину, редко встречаются.

— Саид, а где ты так хорошо с конями научился обращаться?

— Не помню я, Хранитель. Только имя своё помню и лошадей люблю. Больше ничего не помню.

— А хочешь всё вспомнить, Саид?

— Бесполезно всё, Великий. Старый Хранитель, Иона-то, уж как только не мучил меня с этими воспоминаниями. Даже током электрическим бил. Натерпелся я от него…

— А мы тебя током бить не будем. Просто я буду тебе про жизнь твою рассказывать, а ты будешь только слушать и всё.

— А ты знаешь мою жизнь?

— Знаю, но не всю. И, потом, я же не заставляю тебя всё вспоминать. Я только хочу, чтобы ты выслушал всё о своей прежней жизни. И ничего больше.

— И всё?

— И всё.

— Тогда давай пробовать, Хранитель. Интересно же, кем я был в прошлой жизни… Когда начнём?

— А прямо сегодня и начнём. Особого расписания у нас не будет. Как захочется тебе узнать что там дальше было, так и приходи.

— Мне уже сейчас интересно…

— Так в чём же дело? Пошли.

Под занятия Никита отвёл келью вдали от жилых и производственных помещений Монастыря, чтобы посторонние звуки не отвлекали Саида. Единственное окно кельи выходило в Монастырский сад. Обстановка кельи была спартанская: лежанка для Саида, стул для Никиты и стол, в котором Никита держал тетрадь с дневниками воспоминаний. Саид лёг на лежанку, устроился поудобнее, закрыл глаза. Никита сел на стул, стоящий у изголовья и негромким размеренным голосом начал: