— Да что вы, пустяки, — ответил Оливер, недовольный тем, что вынужден бодриться. Но он не мог отделаться от чувства, что случившееся с ним проявление слабости прямо на глазах у всех, несмотря на то, что он был над собой не властен, каким-то образом подмочило репутацию. Когда адвокат проявляет слабость, это зачастую бывает роковым событием в его карьере. Он почувствовал отвращение к самому себе, и как бы в подтверждение этих мыслей в желудке у него возник спазм, подкатившийся к горлу неприятной отрыжкой.

— Алло?.. — проговорил Лараби.

— Должно быть, плохая связь, — ответил Оливер, почувствовав физическое облегчение.

Позже этим же днем он покинул кабинет председателя правления с мыслью, что хорошо потрудился над восстановлением своей репутации и вполне доказал свою состоятельность тем, что так, можно сказать, неприлично быстро оказался на ногах.

— Даже врачи почувствовали себя полными идиотами, когда обнаружили ошибку, — солгал он, раз и навсегда закрывая вопрос о своей болезни.

Но сидя в самолете, он снова и снова переживал случившееся, машинально чертил пальцем странные фигуры на ручке желтого кресла и задумчиво наблюдал, как на пронзительно голубом небе солнце клонится к западу. Наконец он понял, что его мучило с того самого момента, как он вышел из больницы: чувство полного опустошения и мучительного одиночества. Сейчас он испытывал еще больший страх, чем тогда, в больнице. Это казалось нелогичным и безосновательным. Ведь в конце концов он только что, если говорить образно, вырвался из объятий смерти. Тогда что же его так угнетает? Почему кажется, будто что-то потеряно?

"Позвоните моей жене", — прошептал он кому-то. Он вспоминал, что тогда эти слова показались ему спасательным кругом, той соломинкой, за которую хватается утопающий. Он представил Барбару на своем месте и ясно увидел, как он, бросив дела, несется к ней, ломая на своем пути все преграды. Воображение разыгралось. Он представил себе, как переплывает бушующие моря и океаны, бредет по бесконечным песчаным дюнам, карабкается на высоченные скалы, совершает массу героических подвигов только ради того, чтобы оказаться рядом с женой. Потом все его фантазии померкли, отступили, оставив ему лишь пустоту и горечь. В голове снова и снова возникал один и тот же горький вопрос: как Барбара посмела не прийти к его смертному одру?

"Почему я не поехала?" — спросила себя Барбара, усмехнувшись двусмысленности своего поступка. Зажатый в ее руке нож двигался совершенно механически, аккуратно снимая кожицу с шеи цыпленка — решающий момент в подготовке куриного филе. Это был уже четвертый цыпленок за день, и мысли ее бродили где-то далеко, словно она полностью утратила контроль над ними. Она с удивлением поймала себя на том, что думает о сексе — эта тема редко всплывала в ее сознании.

Обычно, когда они занимались любовью, он бывал нежен и возбужден, но ему никогда не удавалось зажечь в ней ответный огонь. Каждый раз Барбаре казалось, что она лишь исполняет свой супружеский долг, терпеливо снося то, что входило в ее обязанности. Она не могла припомнить, когда эта постельная акробатика доставляла ей истинное наслаждение. И он не мог, она знала, не заметить ее безразличия, несмотря на разыгрываемые ею спектакли, достойные наивысшей премии Академии театрального мастерства.

— Даже когда мы не уносились в небо, все равно здорово, — часто говорил он, тяжело дыша и приходя в себя после очередного шумного акта, все наслаждение от которого приходилось на его долю.

— Всегда к твоим услугам, мой мальчик, — отвечала она, пытаясь за шуткой скрыть разочарование. Подобного рода остроты были незаменимы, чтобы спрятать правду. Она сама не до конца понимала, почему так равнодушна к их сексуальным отношениям, тем более что когда-то заводилась от одного его прикосновения. Но это было очень давно. Тогда, еще до свадьбы, ей было достаточно дотронуться до него, чтобы почувствовать, как внутри у нее все переворачивается.

Позже, оценивая их брак в целом, она мысленно составила целый список всех "за" и "против". Секс оказался в графе "против", хотя она не могла возложить на мужа всю вину за свою холодность. Что-то поменялось с возрастом, решила она. В конце концов, для того чтобы станцевать танго, нужны двое партнеров. Втайне она знала, что достаточно возбудима и способна с помощью небольшой доли фантазии и легких манипуляций пальцами достичь вполне сносного результата. Но даже мысль об этом была ей противна.

Однако графа "за" была гораздо длиннее и полнее. Мысленно она видела, как записи в этой графе давно уже вылезли за рамки отведенной ей страницы. У ее мужа был просто фантастический доход: двести тысяч в год. Совсем не плохо для сына обыкновенного клерка. Эта способность мужа составляла особый предмет ее гордости.

И еще дом. Несомненно, тут была его заслуга, потому что он сразу разглядел все возможности и преимущества, которые обеспечены владельцам этого дома. Их район, Калорама-серкл, стоявший прямо напротив знаменитого Посольского ряда, смотрелся просто грандиозно. Он весь был засажен старыми деревьями, которые уже давно набрали силу, дома в нем начали здесь строить еще в начале века для столичной элиты. Потом часть особняков передали под посольства и дипломатические миссии. Но Калорама-серкл продолжал оставаться алмазом в этой золотой оправе, особенно со стороны Рок-Крик — скалистой гряды, заканчивавшейся крутым обрывом, с которого весной и летом открывался замечательный вид на цветущую долину. Фасад их дома выходил на мост Кальверт Стрит-бридж с его изящными арками и резными колоннами, на которых сидели напыщенные орлы. Этот вид радовал глаз, несмотря на то что сам мост был излюбленным местом самоубийц.

Когда они покупали дом, вид у него был старый и довольно поношенный, но в облике безошибочно угадывалась архитектура, присущая старинным французским замкам. К тому же гладкие белые стены, черные закрытые ставни придавали фасаду загадочный вид. Двойные парадные двери были довольно ободраны, но сверху покрашены той же черной краской, что и ставни, и украшены золотыми кнопками и ручками. Над дверями висели два ржавых канделябра, которые они потом заменили на искусно сделанные и украшенные затейливым орнаментом светильники.

На первом этаже окна были просто огромны, на втором этаже под каждым подоконником красовались резные металлические решетки. Окна мансарды казались совсем крошечными и как бы прятались среди грубой черепицы. В каждый проем был вставлен переплет с шестнадцатью стеклами. Дом превзошел все их ожидания. Он заворожил их. Позже, приводя его в порядок, они заказали несколько гравюр с видом дома, которые рассылали своим знакомым на каждое Рождество. В конце концов, это стал их родной дом.

Коллекционирование антиквариата было обоюдной страстью, и выходные посвящались аукционам или рысканию по старым усадьбам Вирджинии и Мэриленда, где можно было наметанным глазом разглядеть очередную ценную покупку. Большую часть отпусков они проводили в Европе, занимаясь тем же самым, поэтому все их воспоминания о поездках сводились к бесконечным блужданиям среди старинной мебели или другого антиквариата и поиску предметов, которые впоследствии становились частью их коллекции. Если принять во внимание обстоятельства их знакомства, то коллекционирование антиквариата стало частью их супружеской жизни, чем-то само собой разумеющимся, словно оба воплощали в реальность далекую мечту своей молодости.

Еще ее изрядно привлекало кулинарное искусство. Ее мать прекрасно готовила, да и сама она многому научилась, когда работала помощницей повара и булочника во время летних каникул. Когда дети подросли настолько, что перестали требовать ежеминутного внимания, она начала вынашивать смутные коммерческие планы. В глубине души Барбара понимала, что не смогла бы реализовать все свои способности, хотя всегда сознательно избегала смотреть на себя как на "обыкновенную женщину" — это словосочетание казалось ей грубым ярлыком, который некоторые женщины получали от своих более завистливых сестер.