— Всё и всегда терпит, — ответил Гюнтер, отступая с прохода. — Но последствия терпения бывают разные.

Чертыхнувшись, фон Эхингем выбрался из палатки.

— Ну?

Капитан не спешил. Сначала еще раз огляделся, убедившись, что никто не сможет услышать их разговор. Впрочем, посреди лагеря стояла тишина, прерываемая лишь унылой перебранкой маркитанок, поминающих прежние грехи товарок. Барон, дожидаясь ответа, успел несколько раз зевнуть, чуть было не поймав ртом ночного мотылька…

— Первое, — сказал, наконец, Гюнтер. — Русам, действительно помогает дьявол. Или кто-то из Старых. Прошлым летом поляне пытались сходить на Киев. Рассказывают такое, что волосы дыбом встают.

— Здесь и поляне есть? — удивился Вернер. Свежий ночной воздух прогнал не только сон, но и головную боль. — Не замечал.

— Не удивительно, что не замечал. Их здесь практически нет. Кроме, разве что, перелетных бродяг-наемников, — усмехнулся Гюнтер. Капитан и сам был из таких. Хотя, конечно, из германцев, а не славян. — Но слухи ходят. И не только слухи. Полянское войско споткнулось о десяток воинов. Споткнувшись, потеряли чуть ли не половину. Земля вставала на дыбы, а молнии жгли воев сотнями…

Фон Эхингем недоверчиво усмехнулся. Раньше капитан не был замечен в легковерии:

— Ага! Слышали и мы заячьи байки. Сначала бегут от одинокого воина так, что у сапог подметки дымятся, а потом рассказывают, что тот ростом выше деревьев, поперек себя шире, кидался молниями и тряс землю. И вообще, врагов было аж трое, а нас всего дюжина.

— Возможно, — не стал упорствовать Гюнтер. — Но нынешней осенью Гнезновский замок Льстислава сравняли с землей за одну ночь. И это не байки и не слухи. Сведения надежные, — для пущей убедительности капитан кивнул в сторону аббатства Святого Мориса. В котором, как все знали, Оттон пользуется бенедиктинским гостеприимством.

Барон присвистнул: разрушить замок, даже самый плохонький — не самое простое дело. Тут нужен труд сотен землекопов и каменщиков. Тем более, что его сначала надо взять.

— Теперь понятно, зачем столько сил. И почему монахи так часто поминают имя Господа, — пощипал себя за бороду барон. — Пожалуй, надо озаботиться тем, чтобы не оказаться в первых рядах.

— Это еще не все, — произнес Гюнтер. — В городе дурная болезнь. И среди воинов — тоже проявляется. Многие умирают.

— И что? — не понял тревоги Вернер. — Всегда кто-то умирает от болезней. На то они и существуют, чтобы люди дохли.

— Я знаю эту болезнь, герр барон, — глухо сказал капитан. — Если мы не хотим сдохуть, надо бежать отсюда как можно быстрее. Если еще не поздно.

Фон Эхингем хмыкнул. Судя по голосу, Гюнтер не шутил.

— Вы слышали о чуме? — спросил капитан, не дождавшись прямого вопроса.

У барона перехватило дыхание. Слышал. И читал. В Библии есть все…

— Это она, — добил Гюнтер. — И еще. Заставы на выездах из лагеря с сегодняшней ночи усилены в несколько раз. И на границах Саксонии тоже. Приказ — никого не выпускать. Провизию с приезжих перегружают на заставах.

«Чума! — свихнувшимся дятлом стучалось страшное слово. — Чума! К чертям все! Добыча, слава, доброе имя. Ничего из этого не нужно покойнику. Ни к чему земное умершему!»

Барон осклабился:

— Не выпускать, говоришь? Посмотрим, как у нашего милейшего короля это получится. Уходим! Поднимай отряд! Только тихо! Еще успеем нашуметь

«Все люди одинаковы и равны. Сомневаешься, потомок? Правильно делаешь. Все люди разные. Мужчины и женщины. Взрослые и дети. Дворяне и сервы. Воины и землепашцы. Веселые и грустные. Смелые и трусливые. Как не посмотри, абсолютно непохожие друг на друга.

Но для чумы все люди одинаковы. Все они лишь жертвы для болезни. С того момента, как первый раз заболела голова, начался жар или покраснело лицо, неважно, кем ты был в предыдущей жизни. Король, герцог, солдат, нищий бродяга… Неважно! Ты всего лишь ходячий труп. И ходячий недолго. Но перед смертью успеешь заразить всех, до кого сможешь дотянуться. Зашел в деревню — вымерла деревня. В замок — значит, замок. В город — горе городу. Ты уже мертв, хотя пока еще жив, и несешь смерть окружающим. И они тоже мертвы. И равны. Перед Чумой и Смертью.

Болезнь появилась в марте. Кто заболел первым, и откуда появилась зараза, не узнать никогда. В лагере крестоносных войск под Магдебургом, при жуткой скученности, антисанитарии и прочих прелестях, неминуемо сопутствующей любой средневековой армии, болезнь распространялась быстрее степного пожара.

По той же причине не имели успеха и действия по локализации очага заражения. Когда европейцы договорились до первой попытки карантина, незараженных в окрестностях не осталось.

Надо отдать должное Оттону. Император действовал решительно. Через две недели границы Саксонии перекрыл «железный занавес», не уступающий советскому в годы Холодной войны. Увы, помочь подобные меры не могли. При отсутствии надежной системы связи, прибывающие войска узнавали о бедствии, только оказавшись на месте. Первое время — в самом лагере, после на карантинных постах. Сумевшие выбраться предпочитали молчать о причинах, подвинувших на смену места жительства — слишком уж вероятно «лечение» топором по голове.

Конечно же, люди пытались вырваться из гиблого места. Никто не хотел собственноручно обрекать себя на мучительную смерть. Способов не выбирали. Кордоны останавливали далеко не всех. Иногда их обходили, хоронясь по окрестным лесам, чаще сметали, ровняя с землей. Прорывавшиеся были воинами и бежали «повзводно и поротно». В начале апреля Гуго Великий, положив большой и толстый скипетр на общехристианские ценности (в конце концов, первый раз, что ли, от церкви отлучат?), увел бургундцев, заодно оголив кусок границы в зоне своей ответственности. После этого бегство приняло повальный характер.

Вырвавшиеся прямым ходом отправлялись по домам. А в компании с несостоявшимися покорителями Руси шествовала ее величество Чума. Вымирали города и деревни. Взмывались черные флаги над донжонами баронских замков. Вывешивались траурные тряпки над дверями бедняцких лачуг.

Нет, Европа не сдалась. Она боролась. Специальные «зондеркоманды» сжигали трупы с домами и всем имуществом, не задаваясь вопросом, а мертв ли уже воющий от боли человек или еще нет. Усиленные дозоры перехватывали бродяг, стараясь максимально ограничить любое передвижение. Лекари опробовали самые причудливые средства, нередко убивающие быстрее самой болезни. Европа боролась. И безнадежно проигрывала.

К середине березозола в полной власти Черной Смерти оказалось земли Германии и Франции. К концу — Италия и Балканы. В травне зараза явилась в Испанию и на Оловянные острова. Даны, не собиравшиеся присоединяться к крестоносцам и еще осенью прекратившие набеги на Германию, умудрились избежать заражения с юга, но получили болезнь с севера, из Англии».

Голова болела не переставая. Несколько же дней подряд. Нет, тому виной вовсе не меч рыцаря Остзее. Белесая гадость, облепившая язык, явно не следствие того удара. Мир праху твоему, рыцарь, ты очень вовремя подвернулся нам при бегстве…

Пост на выходе из лагеря просто смели. Никто не ожидал, что уходящие не станут ни разговаривать, ни размахивать поддельными подорожными, а обрушатся конным строем и умчатся в темноту.

С заставой на саксонской границе повезло еще больше. Навстречу попался идущий по зову короля рыцарь. Закадычный враг, заклятый друг, без которого жизнь была бы пресней. Встретились, поговорили, не слезая с коней. Потом, спустились, выпили вина, и поговорили уже по-другому. Правда, только правда, одна лишь правда. Конечно, прозвучало не все, известное фон Эхингену.

Про приказ никого не выпускать из Саксонии Вернер умолчал. Остзее не дурак, быстро смекнул, что должен сделать. И повернул отряд назад, к своему замку. А Вернер пошел южнее, к своему. А потом передумал.