— Поработать всё же пришлось, — уточнил Ждан, оборвав воспоминания соратника по истреблению перебродившего виноградного сока, — сильно занесено всё. Два месяца ковырялись! Зато на дне! Остатки нескольких судов! Изуродованные внутренним взрывом чаны греческого огня. И один целый. В нем сохранившаяся смесь. И в окружающих деревяшках пулю нашли. Во входном отверстии застряла! Видишь, с одной стороны следы средовоздействия есть, а с другой нет. Однозначно, дромоны были расстреляны снайперами. Из оружия огненного боя уровня нашего века!

— Погоди, стрый, — возразил Лютый. — То, что это пуля, еще доказать надо.

— А входное отверстие?

— Да даже если пуля. Может, стрельнул кто в рыбу лет десять назад, а попал на дно.

— Да ты что, Буринька! Не веришь?!

Буривой улыбнулся:

— Проверяю. Доводы нужны железные. И не в смысле материала, из которого «пуля» сделана.

— Погоди, воевода, — Скворцу явно приятно было называть Лютого новым званием. — Что ты на это скажешь?

Новый довод представлял собой продолговатый полый цилиндрик, закрытый с одного конца. Тоже не новый.

— На гильзу от самострела похоже.

— Не просто похоже. Один в один. Вот только размер, каких ни один производитель не выпускает и никогда не выпускал. Кстати, заинтересовало нас происхождение слова «гильза». Совершенно не славянское слово. Вообще, подобных слов в современных языках не имеется. Разве в древнегерманском есть. При чем здесь он?

— Подожди, Голуб Мстиславович, — остановил воеводу Буривой, — ты считаешь доказанным, что ромейский флот был сожжен огнестрельным оружием?

— Ничего я не считаю. Но иначе объяснить, как эти штучки оказалась там, где его нашли, не могу! Возраст гильзы подтвержден. И нашли ее именно там, где могла быть оборудована стрелковая лежка. Лучшее место. А дальше…

Лютый вздохнул:

— Верю я вам. Я — верю. Но как доказательная база этого недостаточно. Мало ли чем может оказаться предмет, похожий на гильзу. Пока только ясно, что роем мы в нужном направлении.

— С этим согласен, — кивнул Скворец, — будем рыть дальше. Кому взвару?

Он отошел к самовару и наполнил чашки.

— А еще, Буривой Володимеров, просьба к тебе. Мечи свои дай на обследование. Гарантирую, не испортим.

— Какие мечи? — не сообразил Лютый.

— Родовые, — уточнил Ждан. — Ту пару, что в тереме на почетном месте висит. Давненько они там обретаются. Терем тебе ведь от предков по матери достался? А родительница твоя род от Нежданы-поляницы ведет, если былинам верить. Не ее ли оружие? Возраст изучим, состав по материалам. Глядишь, еще одна зацепочка будет…

— Воды…

Голос Атлы был хриплым и тихим. Но Кабир расслышал. Поднялся с кошмы, приподнял голову десятника, поднес пиалу с водой. Атлы напился, оглядел то ли юрту, то ли шатер, в котором держали пленных, и спросил:

— Где мы?

— У русов, — ответил торк. — Здесь они лечат раненых.

— Лечат? — удивился десятник. — Врагов?

— Угу, — ответил Кабир. — Русы всех лечат. Да и не враги мы им, — и поправился. — Уже не враги.

— Почему?

— Токак мертв. Армии нет. Мы в Шаркиле. Русы пошли на Итиль. Думаю, уже пришли. Каганата больше нет.

— Сколько прошло? Времени.

— Две руки дней.

— За две руки дней взять Шаркил?

— За день! — торк покачал головой. — Сдали без боя.

Десятник обреченно откинулся на лежанку.

— И здесь измена! Каган-бек здорово насолил своему богу.

— В Шаркиле не было предателей. Русы пообещали жизнь и свободу. Или предложили сжечь город греческим огнем. На выбор.

Атлы поморщился, болела пробитая стрелой грудь, да и рана на руке ныла. Тихо прошептал:

— А с нами что? Мы кто — рабы?

Кабир улыбнулся:

— Тенгри-небо не оставил своих детей без присмотра. Русы не берут рабов. Мы можем уйти.

— Просто уйти? — горько сказал Атлы. — Без коней и оружия, нищие и босые…

Кабир довольно цокнул языком:

— Твой Кузы пасется рядом с моим Ясаком, а сабля стоит у изголовья твоей лежанки. Не могу сказать, что удалось спасти все, что у нас имелось, но твой пояс у меня. Вместе с зашитыми золотыми. Если думаешь, что этого мало, можно наняться к русам и повоевать на их стороне.

Десятник задумался. Потом произнес:

— Нет уж. Надоело. Предпочту увидеть кибитки торков и получить подзатыльник от отца. Да и жены не должны забывать, как выглядит их властелин.

— Вот и я так думаю, — согласился Кабир. — Как сможешь сесть на коня, так и двинем…

Город горел. Неохотно дымили бедняцкие юрты и полуземлянки. Ярким пламенем полыхали дворцы тарханов. Чадно коптили прибрежные склады, распространяя вокруг себя тошнотворный запах горелой рыбы, смешанный с привычной портовой вонью. Потрескивая, пылали караван-сараи и «веселые дома». Пожар шел сплошной полосой, не спеша, но уверенно. Беря в осаду один дом за другим, захватывая улицы и кварталы, пардусом с раскаленной шкурой, перепрыгивая с острова на остров. И безуспешно пытались узкие полоски проток преградить путь огненной стихии. Первый же порыв ветра перебрасывал пожар дальше. Пламя то рвалось в воздух с басовитым ревом, то раскаленным ветром припадало к земле, чтобы снова взвиться огненным драконом, пожирая следующий дом. Город горел…

Город умирал. По тем кварталам, которых еще не коснулась жадная пасть пожара, стремительными тенями проносились на полном скаку всадники, насаживая на пики или полосуя мечами каждого, осмелившегося показаться наружу. Очаги сопротивления гасились мгновенно и безжалостно. А если какой-то особо отважный горожанин рисковал-таки высунуть нос, опасливо вслушиваясь в отдаленный топот копыт, то разбросанные вокруг трупы быстро охлаждали желание куда-то бежать. Впрочем, те, кто хотел отсидеться в норе — тоже обречен. Рано или поздно, но хлипкую дверь вынесут ударом ноги, и в дом ворвутся опьяневшие от крови и боя воины. Побрезгуют захватчики, то подберется безжалостный и вездесущий огонь…

Дворец держался. Обложенный плитами белоснежного мрамора поверх обожженного кирпича, он не поддавался огню. И пусть пала охрана стен, и ухоженный парк — украшение города и всей Вселенной, завален трупами защитников. Но остатки ларисиев удерживают западные двери… Каган-бек Иосиф с саблей в руке лично отражал атаки озверевших язычников, рвущихся к его богатствам. Даже не зная, что происходит вокруг, Иосиф понимал: конец. На западе и на востоке вставало зарево.

Полыхали казармы на западном острове и торговые ряды на восточном. Русы обрушились с двух сторон огромными силами, а значит, все донесения доглядчиков оказались одним большим враньем. Не Константинополь был истинной целью славянских полчищ. Итиль! И ушедшая в большой поход на север армия, скорее всего, попала в ловушку хитроумных русинов и уничтожена. Помощи ждать неоткуда… В гибели войск Иосиф был уверен полностью — иначе не пропадали бы в степи гонцы один за другим…

Ларисии бились с мужеством обреченных. Вот отбит очередной натиск, и волна врагов откатилась назад. Враги?! Наемники и верные слуги в прошлом! А сегодня — мерзкие предатели, переметнувшиеся на сторону русов. Проклятые степные выродки! Отхлынувшая волна атакующих не стала кидаться на щиты и копья гвардейцев. Нет! Росский строй расступился, пропуская вышедших вперед воинов с самострелами. Теми самыми. Чтобы их добыть, хазары прошлой зимой сложили немало голов, а добыча оказались никчемной безделушкой…

Иосиф вздернул над головой изщербленную саблю:

— Вперед!

Ларисии рванулись на прорыв. Главное — стоптать тонкую линию стрелков, вооруженных никчемным хламом, разорвать строй. И в каменный лабиринт улиц, знакомый до последней пылинки! Не догонят и не найдут!

Остатки отряда мусульман разом повалились на землю. Русы выстрелили. Залпом. Последний каган-бек Хазарии упал позже всех, хотя получил болт первым. Пока падали бойцы мусульманской гвардии, умирающий правитель смотрел на торчащий из нагрудной пластины лучшего византийского панциря толстый хвостовик самострельного болта. «Обманули, — с горечью подумал Иосиф, чувствуя, как уходит из тела жизнь. — И здесь обманули… Это не безделушки…»