Захихикав, она потянулась к ручке холодильника.

— У нас есть пудинг и… хм, пудинг. Я закажу пиццу.

— В девять часов утра? — Он поднял на нее глаза.

— Доставка пиццы двадцать четыре часа семь дней в неделю, — сказала она, потянувшись еще дальше к телефону.

Сработал быстрый набор и пару минут спустя на девять тридцать были заказаны супербольшая «Пепперони» и «Чикаго-стайл» с ветчиной.

— Уговор вы знаете, — сказала она в телефонную трубку, снова открыв холодильник и вытащив оттуда упаковку пудингов. — Запишите на мой счет, возьмите пять долларов на чай, постучите один раз и уходите.

— Ты установила правила для доставки? — спросил Кид.

— Конечно, установила, ковбой. — Она повесила телефонную трубку и, надорвав крышку на одном из пудингов, облизала ее с внутренней стороны. — Не хочу, чтобы кто-то разрушил чары, пока я работаю, не хочу болтать впустую с мальчиками из доставки, поэтому я и завела там свой счет — они присылают мне счета каждый месяц.

— Мило, — сказал он.

— Ммммм, — согласилась она, погружая ложку в пудинг, а потом отправляя ему в рот.

Он проглотил первый кусочек, потом еще и еще, пока она не оторвала крышку с третьего пудинга. Пока они обрабатывали следующие две упаковки, ей доставалась каждая четвертая ложка. К тому времени, как от пудингов ничего не осталось, она умудрилась впихнуть в него еще полпиццы. А потом, снова занявшись с ней любовью, она заснул на груди шелковых простыней.

И тогда она достала свои камеры и принялась за работу.

ДОМ ГУДЕЛ словно улей: горничные открывали застоявшиеся комнаты, проветривали запылившиеся крылья, телефонные звонки дребезжали, стремясь дать последние указания, поставщики провизии сновали туда-сюда, повсюду мельтешил обслуживающий персонал. Большой Джон и Лил Бэт Трейнор вернулись в Денвер, а их первое политическое событие сезона — толчок компании Мэрилин Деккер — должно было начаться через несколько часов. Впрочем, сей факт никаким образом не повлиял на обычный утренний ритуал Большого Джона.

Альберт наблюдал за стариком, влившим в себя целый бокал виски и готовым продолжать пьянствовать весь последующий день. Спальня располагалась в западной части дома, окна ее выходили на южные сады и застекленный бассейн, в котором Альберт, будучи подростком, так часто плавал с другими детьми из академии Уэллон.

— Ты уже видел утренние газеты? — спросил Большой Джон. В типичной для себя манере ответа он дожидаться не стал: — Какая беда приключилась с Тедом Геррети!

— Да, сэр. Ужасная беда.

Волосы Большого Джона давно поседели, но он все еще оставался широк в плечах и по-прежнему обладал привлекательностью крепкого здоровяка. Джонатан был сложен куда деликатнее, почти хрупко, и даже в восемнадцать лет был на несколько дюймов меньше своего шестифутового отца. Им так же было куда сложнее управлять — вероятно, то было самым ужасным в глазах Большого Джона — но «ужасов» и без того было такое количество, и все они озвучивались грозным голосом Большого Джона, постоянно, год за годом, пока Джонатан не нашел утешения в наркотиках.

Альберт давно знал, что все идет именно к этому. Милый, дорогой Джонатан никак не подходил под амбициозные планы своего отца. Сенатору нежен был другой сын — тот, чей мозг не игнорировал бы жестокие жизненные необходимости.

Альберт никогда их не игнорировал.

— Знаешь, я никогда не предъявлял обвинения Мэрилин, — сказал Большой Джон, неизбежно возвращаясь к смерти своего сына и снова наполняя бокал виски. Возвращение в Денвер всегда ставило смерть Джонатана в центр внимания, именно поэтому Альберт изо всех сил старался удержать Большого Джона в Вашингтоне. — Она игрок бывалый, и мы отлично проработали на страну все эти годы.

«Поработали на себя», — мысленно поправил Альберт. После скандала Большому Джону пришлось расстаться со своими президентскими амбициями, тогда, покинув политику, он понял, что в частном секторе куда больше места для маневров. Он сколотил целое состояние, лоббируя Конгресс от лица американского военно-промышленного комплекса. Он также построил прочную сеть корпораций и организаций, отлично скрывающих огромное количество компаний, производящий оружие, которыми либо владел сам, либо управлял через подставных людей. Он обладал широчайшими связями от министерства иностранных дел до министерства обороны и был лично знаком с половиной членов правительства.

Он отлично поработал на себя, особенно за последние несколько лет, и Альберт гордился, что стал значимой частью этого успеха. Как правая рука Большого Джона, он часто спасал здоровяка от мели. Он был тем самым сыном, которого заслуживал Большой Джон — умным, беспощадным, имеющим цель.

— Но эта ее дочка, сплошная трагедия, если ты понимаешь, о чем я, — закончив, Большой Джон сделал еще один глоток виски.

Альберт точно понимал, о чем он. Все это он слышал уже тысячи раз.

— Она использовала моего мальчика, — сказал Большой Джон, и Альберт на секунду заволновался, что они близятся к взрыву раздражения и гнева.

В Денвере Большой Джон был склонен к раздражительности и задумчивости, но сегодня он не мог этого сделать. Когда Большой Джон начинал раздражаться и ныть, он превращался в настоящего размазню, тупого пьяницу и просто переставал нормально функционировать. Сегодняшнего терпения на тупость у Альберта не хватит.

— Она использовала его, а потом выкинула. Из-за нее он пошел по наклонной и вляпался по самые уши. Вот что убило его, а не пуля.

— Кристиан Хокинс убил его, Джон, — сказал Альберт, зная, что именно это хочет услышать здоровяк. Он всегда хотел слышать именно это.

Большой Джон сделал еще один глоток, а потом вытер рот рукавом халата.

— Суд заявил, что он этого не делал, но думаю, ты прав, Альберт. Ублюдок убил моего сына, а Катя Деккер вложила пистолет в его руку и приставила его к голове Джонатана.

— Ты сказал, что девчонка может явиться сегодня сюда со своей матерью?

— Вероятно. Я не хотел оскорбить столь почетного гостя, указывая ей, кого она может привести с собой, а кого — нет, — сказал Альберт. На самом деле, он сделал все возможное, чтобы Катя появилась вместе с матерью, послав сенатору осторожное напоминание о том, скольким пришлось пожертвовать семье Трейнор из-за нее. Большой Джон лишился сына и шанса занять президентский пост — он заслуживал, по меньшей мере, запоздалых личных извинений от девчонки, которая стала причиной той трагедии. Если Катя Деккер хочет вернуться в Денвер, ей придется поваляться в ногах у Большого Джона.

— Пока она была заперта в Париже, я не слишком беспокоился, — проворчал Большой Джон. — Впрочем, жизнь в Калифорнии тоже не особо отличается от пребывания в психушке, но эта девчонка несет с собой несчастье, и я не позволю ей жевать травку на моем пастбище. Либо она сваливает из Денвера, либо ей конец. Я не рассчитываю на что-то меньшее. Прошло то время, когда ее можно было приструнить.

Альберт думал точно так же.

— Такое несчастье с Тедом Геррети, — продолжил Большой Джон, повторяясь. Прежде, чем подойти к письменному столу, он снова наполнил бокал. — Вы были замечательной компашкой. Чертовски хорошей… Кроме Роберта Хьюза. Его винтики давно разболтались.

— Чертовски хорошей, — согласился Альберт.

— Геррети собирался материально поддержать кампанию Мэрилин — напомни мне послать соболезнования его семье.

— Да, сэр.

— Где, черт возьми, носит Германа? — проворчал старик, оглядываясь в поисках своего камердинера.

— Думаю, он помогает Мэри Бэт в гостиной.

Большой Джон фыркнул и указал на гардеробную.

— Ну, Альберт, сегодня я желаю надеть серый костюм. Ты знаешь, какой.

— Да, сэр. — Он точно знал, о каком костюме идет речь.

— Ты можешь снова спуститься в прачечную и объяснить мое мнение, насчет накрахмаленных рубашек? Герман уже разговаривал с ними, но они все равно все делают неправильно. Тебя они послушают.

— Да, сэр. — Альберт направился к гардеробной Большого Джона.