— Да?

— Да дверь эта. Она хлипкая на самом деле, ее взломать ничего не стоит. Ногой можно выбить.

— А почему вы тогда не поменяли дверь?

— Да мы меняли вообще-то. Два раза, последний раз — в прошлом году.

— Не помогло?

— Ну как вам сказать. Помогло, наверное. Первая дверь была совсем плохая, не дверь, а лист бумаги. Вторая вроде получше. Но тоже, тоже…

— Может быть, поставить наконец нормальную дверь?

— Нам сказали, что лучше того материала, из которого наша третья дверь, на рынке сейчас просто нет. Не существует.

— Понимаю. У вас стоит дверь из наиболее прочного материала, существующего на данный момент, но это недостаточно прочный материал.

— Конечно, недостаточно. Говорю вам, хорошенько нажать ногой…

— А не ногой, так ломом. Давайте подумаем, что еще может служить аргументом в пользу того, что вас, скорее всего, обворуют.

— Я не сказал «скорее всего». Я сказал — могут обворовать. Не знаю, что еще. По-моему, хватит.

— Ладно, хватит. А теперь, сделайте одолжение, приведите мне доводы против.

— Против чего?

— Против того же. Против того, что вас могут обокрасть.

— Но я же сказал — все к тому, что…

— Я понимаю. Но у любой теории должно быть обоснование и опровержение, верно? Давайте для равновесия посмотрим, что можно придумать в пользу того, что вас не обворуют.

— Ну, в принципе, дверь у нас из прочного материала. То есть ее можно, конечно, взломать, но те, кто эти двери делает, тоже не дураки. Какой-то смысл в этом есть.

— Ага. Дверь все-таки довольно прочная. А еще?

— А еще у соседей собака. Она лает, а снаружи непонятно, откуда — от соседей или из нашей квартиры. Если не знать, можно испугаться.

— Еще?

— Еще — я проверяю! Ясно вам? Проверяю. Дергаю дверь, возвращаюсь, проверяю еще раз и не ухожу из дома, пока не буду окончательно уверен, что дверь заперта на все замки.

— То есть вы хотите мне сказать, что ваши проверки снижают шансы ограбления?

Трогательный такой. Очки поправляет.

— Что значит «хочу сказать»? Разумеется снижают!

— Простите, Роджер, а чем?

Тем, что дверь заперта, старый ты идиот!

— Тем, что дверь заперта.

— Погодите. При чем здесь дверь? Мы же не обсуждаем, снижает ли шансы ограбления запертый замок и то, что вы не оставляете дверь раскрытой настежь. Но дверь, прошу заметить, заперта совершенно одинаково и после вашей первой проверки, и после двадцать шестой. На нее ваши проверки никак не влияют, Роджер! Они влияют только на вас самого. Поэтому я и спрашиваю — как они влияют на ограбление, не на вас.

Хм.

— Ну как же. Если у меня остается хоть капля сомнения в том, что я запер дверь, я поднимаюсь лишний раз и проверяю. И тогда…

— Роджер. Скажите. Хотя бы раз в жизни вы, поднявшись, обнаруживали дверь открытой?

— Нет.

— Хотя бы раз у вас случалось, что дверь оказывалась заперта не до конца, плохо, хуже, чем могла бы, или как-нибудь так, что ее приходилось еще раз запирать?

— Нет.

Хотя один раз мне показалось, что она как-то не так закрыта. Я отпер ее и запер заново. Но отпирать пришлось полностью, четыре поворота ключа, да.

— Тогда какая связь между проверками и ограблением?

Какая-какая. Мне спокойней.

— А вам не мешает, что в каждое место, куда вы приходите, вы опаздываете минимум на полтора часа, потому что по тридцать раз возвращаетесь домой?

— Жене мешает.

Ей все мешает. Что я нервничаю, что я возвращаюсь, что я не такой, как все, что со мной нельзя никуда пойти.

— Вы любите жену, Роджер?

Не знаю.

— Конечно люблю.

Наверное, спокойнее было бы развестись. Тогда я мог бы проверять свои двери столько раз, сколько захочу. Или вообще не выходить из дома.

— А есть у вас в жизни другие развлечения, кроме проверки двери? Что-то, что вас интересует?

— Разумеется есть! — раздражен.

Черт, я все время думаю об одном и том же. Хожу по улице, на работу, к друзьям, а думаю о ворах. Хотя к друзьям я уже давно не ходил — нет сил ехать по два часа в один конец. Они живут недалеко, но, пока я проверю эту дверь…

Я сам не понимаю, как он меня уговорил. Но мы решили, что я постепенно буду проверять все меньше и меньше раз, до тех пор, пока не смогу один раз уйти на целые сутки к друзьям, не возвращаясь ночью. Никогда бы не подумал, что я сумею. Жена была в восторге.

— Доброе утро, Роджер. Как вы спали?

Спал, как же.

— Как младенец. Сладким сном.

— Ну-ну, не все так плохо. Неужели совсем ни на секунду не сомкнули глаз?

Смеется.

— Минут на двадцать, может, и сомкнул.

— Двадцать минут — прекрасный результат. Пойдемте, проверим вашу дверь. Вы ведь не заходили туда со вчерашнего дня? Ни разу? Вот и прекрасно. Зайдем туда вдвоем.

Сначала мне показалось, что я схожу с ума. Дверь была вырвана вместе с дверными петлями. Вместо дверного проема — дыра. Меня обокрали этой ночью.

В комоде, конечно же, не осталось денег, а под матрасом — чековых книжек. Еще унесли стереосистему и несколько золотых вещей жены. В общем, все. Жить можно — впрочем, ничего более ценного у меня дома и не хранилось. Ну, белье, так белье я новое куплю.

— Роджер, голубчик… Вы смеетесь? Отойдите, не мешайте ему, у него истерика. Принесите воды.

Черта с два у меня истерика. Я смеялся. Жена испуганно дотрагивалась до моего рукава.

— Доктор… доктор, милый… — От смеха я не мог говорить. — Доктор, вы уж простите меня… Я вам признаюсь сейчас, я двоечник, только вы меня не ругайте.

Он не выглядел как человек, который будет меня ругать.

— Я ведь приходил сюда ночью, доктор. Четыре раза.

Профессор смотрел на меня с прорезавшимся интересом. Я смутился.

— То есть шесть. Я гулять ходил, мне не спалось.

— Понимаю. Вам случайно не спалось и вы по ошибке шесть раз подошли к своей двери. Машинально.

Продолжая смеяться, я обнял жену за плечи:

— Не сердись. Так получилось. Я шесть раз сюда подошел, то есть семь. В общем, несколько. И все было в порядке, понимаете? В полном.

Не было сил смеяться, пришлось опереться о стену. Они не понимали. А я уже был свободен.

— Вы уверены, что вам не нужна вода? — осторожно спросил профессор.

Потом он все-таки понял. Позже, когда мы сидели в его кабинете.

— Раз меня можно ограбить несмотря на то, сколько раз я сюда прихожу, значит, от моих приходов и правда совсем ничего не зависит. Я могу вообще не выходить из дома — а меня усыпят, пустив газ под дверь. Я могу жить на лестничной клетке, тогда меня стукнут тяжелым по голове.

— Вам страшно?

— Ни капельки. Всё. Я свободен. Я же боялся, сколько всего от меня зависит. Ночей не спал — вдруг упущу. Оставлю на секунду, отвернусь, отвлекусь, тут-то все и случится. Боялся отойти. А теперь оказывается, что от меня не зависит вообще ничего. Не я тут главный. Можно гулять, можно оставлять открытой дверь. Все равно.

— Роджер, голубчик. Вы хотите сказать, что само ограбление пугало вас меньше, нежели опасность не справиться с задачей?

Умные слова. Я не знаю.

— Меня пугало, что я должен, а не могу. А теперь выясняется, что в любом случае не могу. А значит, и не должен.

Жена меня быстро простила. И белье мы купили. Красивое, белое, в золотой цветок.

У кошки боли, у собачки боли, у меня не боли. И не болело. Ничего не болело, ни разу, никогда. Но даже если у вас ничего не болит, это не означает, что и не заболит, верно? У всех когда-нибудь что-то болит в первый раз. Моя бабушка никогда ничем не болела до тех пор, пока не умерла. Вот так, очень просто, села и умерла. Я, конечно, проверяюсь. Я каждый день проверяюсь, на всякий случай. Но даже самые дорогие проверки в наше время не дают стопроцентного результата. Мало ли что, вдруг в микроскоп, куда как раз доктор смотрит, попал комар.