Обоих отвели к комиссару полиции. Дени хромал, Мели едва тащилась, держась за полицейских.

— Как вам не стыдно, довели женщину до такого состояния. — Комиссар был суров. — Так поступают только трусы.

— Знаю, господин комиссар, но у меня счеты к этой ведьме, сам Господь Бог меня бы не осудил. Когда узнаете, что она сделала, поймете, — оправдывался художник.

Дени коротко рассказал всю историю — кто такая Мели, как приговорили невинного Поля, как подозревали его самого, потому что он приходил к Полю на работу: сказал, что уже побывал у следователя и оправдался.

— Отведите нас обоих к следователю, — просил Дени комиссара, — но только не отпускайте эту женщину, за ней большой долг.

На следующий день Мели по приказу прокурора Республики была посажена за решетку, а через три дня вызвана на допрос.

Если бы, признав, что была сообщницей Виктора, Мели подтвердила невиновность Поля, того бы реабилитировали. Певица не захотела. Она придумала целую историю о том, как Поль и его отец заставили ее, бедняжку, украсть чеки. Следователь был тот же самый, что год назад вел дело Поля. У него и тогда уже были подозрения относительно Дени, а отсутствие того, казалось, их подтверждало.

«Ну, теперь все трое у меня в мешке!» — радовался он. И велел арестовать Дени. Растерянный, разъяренный художник клокотал гневом против бывшей любовницы. Он рассказал следователю все, что знал. На каждом допросе он повторял:

— Она признается! Негодяйка скажет правду, вот увидите, господин следователь! Истина восторжествует!

В Париже разворачивались описанные события, а в девственном лесу Гвианы голландский офицер конвоировал троих беглецов-французов.

Благодаря оказанной помощи Марьетта, Поль и Майпури пришли в себя. Но они были слишком слабы, чтобы идти, и бригадир Розенталь, человек совсем не злой, решил пленников нести. Их уложили в гамаки, просунули через края гамаков шесты, шесты водрузили на плечи носильщиков, по два на гамак, и отряд двинулся к Марони. Через два дня пути остановились на берегу реки. На воде покачивалась лодка, на которой приплыли голландские солдаты с поста Альбины. Невдалеке разбила лагерь группа индейцев галиби[166] под водительством старого Вемпи. Их большая пирога[167], классическое индейское средство передвижения по воде, была привязана к стволу дерева рядом с лодкой голландцев. За пирогой плавала какая-то темная масса, из нее торчала двухметровая стрела.

Поль и Майпури подошли поближе. Стоявший рядом Розенталь кивнул в сторону пироги:

— Смотрите, вам посчастливилось больше, чем ему. Этот беглец наткнулся на индейцев Вемпи, и в его ребра вонзилась стрела с ядом кураре. На шею бедняге накинули лиану, привязали к пироге, и будьте добры в Сен-Лоран! Ведь труп легче транспортировать, чем живого, — его не нужно кормить. Вы живы, а это немало! И потому никогда не знаешь, что ждет тебя впереди, — философски заключил бригадир.

У Майпури и Поля одновременно вырвался крик изумления — привязанный лианой труп, в груди которого торчала отравленная стрела, был останками Виктора!

Узнав об их побеге, Виктор тоже решил бежать, но попал в лапы к краснокожим, которые убили бывшего парижского сутенера, как дикого зверя!

Отряд Розенталя погрузился в лодку. Отчалили. Впереди шла лодка, за ней — пирога со своим ужасным трофеем. В Сен-Лоран прибыли этим же вечером.

Наших друзей заключили каждого в одиночную камеру, а Марьетту поместили в женское отделение, находившееся под опекой монахинь из Сен-Жозеф-де-Клюни. При прощании, которое могло оказаться для влюбленных последним, до того момента хорошо державшаяся Марьетта впала в отчаяние.

— Прощай, Поль, прощай, любовь моя, мы так и умрем на каторге и никогда не будем вместе! — Девушка почти не могла говорить.

— Надейся на лучшее, дорогая, может быть, судьба смилуется над нами. — Поль тоже с трудом держал себя в руках.

Заключение продлилось неделю. Кормили плохо, но силы беглецов все же восстановились.

Ждали военного совета.

Перед советом Поля и Марьетту посетил доктор Шарле.

Обвиняемым полагается защитник, обычно назначают кого-либо из офицеров гарнизона. Доктор Шарле выразил желание взять на себя эту миссию. Ему разрешили. Доктор считал своим долгом попытаться помочь юным протеже. Увидев военного врача, Поль заплакал от радости и поцеловал ему руку.

— О, господин доктор! Скольким я вам обязан! Вы появляетесь в самые трудные минуты моей жизни и защищаете от ударов неумолимой судьбы. Мой долг вам все растет. Бедная Марьетта! Такая преданная, такая мужественная… Умоляю, спасите ее! Пусть девушку отправят обратно в Париж, вернут дочь родителям! Ее могут, должны оправдать. Сам я погиб. Закон суров к беглому каторжнику. Какое значение имеет моя невиновность! Меня заточат здесь на всю жизнь. Молю Бога только об одном — чтобы ранняя смерть оборвала мучения!

Морской врач ободрил своего подопечного:

— Для Марьетты скорее всего удастся добиться милости. Судьи — честные вояки, и они не чужды жалости. Что касается тебя, друг мой, то я буду говорить о смягчающих обстоятельствах, напомню о твоей хорошей работе и примерном поведении, заявлю о твоей невиновности, ведь на ней настаивают уважаемые люди, и, надеюсь, добьюсь менее строгого наказания. Ты будешь его терпеливо и спокойно нести, обещаешь?

— Обещаю!

— Главное — жизнь продолжается, друг мой, и, кто знает, может, довольно скоро истина выйдет наружу и тебя оправдают.

После разговора с Полем доктор зашел к Марьетте, уверил, что добьется для нее оправдания, и повторил сказанное Полю. Сам он — увы! — не очень верил в полный успех, зная жестокость закона.

Однажды утром за узниками пришли и повели в зал, где ждал военный совет.

Перед большим, покрытым зеленым сукном столом, сидели четыре капитана, три лейтенанта и один сержант. Все принадлежали к морской пехоте. Старший из капитанов помещался в середине, выполняя функции председателя. Справа, перед небольшим столиком, располагался восьмой офицер, письмоводитель.

Председатель спросил у обвиняемых имена, фамилии, возраст, место рождения, затем письмоводитель зачитал обвинительный акт. Каждому напомнили о прошлых проступках: Майпури — о его преступлении и трех побегах, Полю — о краже чеков и изготовлении золотника. Марьетте-Леони, дочери супругов Биду, предъявлялось обвинение в сообщничестве.

После допроса обвиняемых, сразу признавших свою вину, заслушали свидетелей — надзирателей и солдат, стрелявших по Полю, когда он уводил шлюп. Затем выступил обвинитель, представитель правительства. Он настаивал на примерном наказании провинившихся, чтобы другим было неповадно, ведь число побегов неуклонно растет, требовал одинаково суровой кары и для зачинщиков, и для сообщников. Впрочем, речь оказалась недолгой. Для чиновника дело было рутинным[168], и, вообще, — считал он, — военные должны заниматься своими прямыми обязанностями, а не вершить правосудие, предоставив это компетентным[169] профессионалам.

Наступил черед доктора Шарле. Он вложил в выступление всю душу и нашел слова, взволновавшие членов совета. Доктор живо обрисовал ужасы каторги, показал, как она мучительна для людей с тонкой душой, какими были Поль и Марьетта, постарался найти извинение мании бегства, которой некоторые люди не могут противостоять. Говоря о каждом обвиняемом в отдельности, защитник подчеркнул преданность Майпури, напомнил, как тот остановил сорвавшегося с привязи быка, как бросился в воду, чтобы спасти тонувшего капрала, хотя и был обременен двойной цепью. Указывая на Поля, доктор сказал:

— Господа, взгляните на это лицо — на нем написаны ум, доброта и честность. Сравните его с другими депортированными. Не странно ли, что человек без единого пятнышка на всей предшествующей жизни, находится здесь? Все, кто сталкивался с восемьсот восемьдесят первым, задавался этим вопросом. Не смущается ли ваша солдатская совесть от возможности судебной ошибки? Вам, господа, известно о прецедентах — у нас уже бывали невинно осужденные. Возможно, перед нами подобный случай? Не забудем, что все знающие заключенного в один голос твердят о его невиновности. Но если он действительно невиновен, то, может, он уже достаточно пострадал? А вы хотите еще увеличить его мучения, возможно, незаслуженные, повторяю! Нет, господа, верните его в барак продолжать обычную жизнь каторжника. И подумайте, каким кошмаром были для него дни бегства. Это ли не наказание? А его подруга? Воплощенная преданность и самоотречение! Безутешная невеста готова на любые жертвы! Оставить семью и пересечь океан, чтобы разделить страдания того, кто должен был стать ее мужем… Неслыханно! Разве не достойна эта девушка, почти ребенок, восхищения и уважения? Совесть ее чиста, честь выше любых подозрений. Не ставьте же любящей женщине в вину стремления помочь тому, ради которого она все отвергла! Девушка будет разлучена с любимым на долгие годы. Простите ей проступок, о серьезности которого она не знала. Судите не по букве закона, но по велению сердца. Господа, будьте милосердны!