Напрасно моряки прощупывали баграми дно, напрасно снова и снова нырял спасатель… Тело вдовы Бернар найти так и не удалось.

Матросы силой затащили спасателя в лодку. Тот упирался, желая непременно продолжить свое дело, хотя лицо его свело от холода, а все члены заледенели. Мужчину остановил хозяин барки.

— Друг, — решительно сказал он, — ты — сильный и мужественный человек, слово Биду, а я повидал всякого на своем веку. Но хватит! Поднимайся на борт, жена даст тебе сухую одежду и стакан горячего вина, а бедного малыша уложит в теплую постель.

Человек пожал грубую руку моряка и, подняв ребенка, передал его жене Биду. При этом, как бы подтверждая, что берет на себя ответственность перед умершей, поцеловал мальчика в лоб.

На борту баржи хорошенькая семилетняя блондинка с любопытством, но и с добротой в глазах принялась рассматривать неподвижного Поля, с одежды которого ручьями стекала вода.

— Бедный малыш, — с жалостью произнесла жена Биду. — А красивенький, что твой херувим![9] Он совсем теплый, все будет хорошо!

Мамаша Биду была женщиной опытной. Она ловко раздела бесчувственного ребенка и принялась сильно его растирать, ухитряясь одновременно делать искусственное дыхание, а когда малыш приоткрыл глаза, уложила его в теплую постель.

В это время папаша Биду вместе с другими моряками продолжал поиски тела вдовы, а человек, спасший Поля, переодевался в другой комнате каюты. Он надел предложенные ему брюки, полотняную матросскую куртку и вернулся в первую комнату, задевая за все в этом тесном жилище.

Незнакомец оказался красивым мужчиной лет тридцати пяти — сорока, с темными волосами и бородой, с живыми и добрыми глазами и белыми зубами, сверкавшими в частой улыбке. С первого взгляда было видно, что перед вами славный малый, веселый, острый на язык и скорый на дело, с открытым сердцем и верной душой.

Видя, что мужчина уже переоделся, мамаша Биду сказала дочке:

— Ну-ка, Марьетта, садись за стол вместе с месье.

— Может быть, мама, нам подождать, пока мальчик не согреется и поесть всем вместе? — возразила девочка.

— Ах, моя красавица, как это славно с твоей стороны подумать и о других! — порадовалась мать.

Сиротка между тем, оглядев комнату, полную людей, света и запахов вкусной пищи, жалобно простонал: «Мама!» Услышав этот слабый крик раненого птенца, добрая женщина вытерла набежавшие слезы и склонилась над кроватью:

— Ты скоро увидишь свою маму, я сейчас за ней схожу.

В этот момент с глухим ударом к шаланде причалила лодка. Папаша Биду ловко поднялся на борт и вошел в каюту. Отозвав в сторону мужчину, он шепнул ему:

— Идите потихоньку за мной.

— Ну как?

— Дело плохо. Выудили наконец бедную женщину.

— Мертва?

— Увы, да. Мы переправили ее в пункт помощи пострадавшим от несчастного случая, но сделать уже ничего нельзя. Вас там ждут.

— Зачем, если все кончено?

— Требуется уладить всякие формальности.

— Раз нужно, идемте.

— Накиньте-ка это пальто с капюшоном, выпейте стакан вина, и в дорогу! Только пообещайте мне…

— Что?

— Сразу же вернуться и отпраздновать с нами Рождество.

— Видите ли, меня ждут в Батиньоле, туда я и направлялся.

— Ну что ж, тогда возвращайтесь взглянуть на малыша и пропустить с нами рюмочку.

— С удовольствием!

Моряк не ошибся: вернуть вдову Бернар к жизни оказалось невозможно. Начальник пункта помощи тепло поблагодарил спасателя и захотел записать его имя, возраст и профессию.

Тот ответил:

— Дени Леон-Эжен-Анри, тридцать шесть лет, художник-декоратор, улица Ванв, двадцать один.

Мужчина уже собирался уходить, когда услышал распоряжение начальника пункта отвезти тело в морг. Сердце его сжалось, и Дени сказал дрогнувшим голосом:

— Бедная женщина! Она поручила мне своего малыша… Я провожу ее туда. Сейчас нет еще одиннадцати, друзья подождут.

В наше время благодаря холодильникам трупы в морге долго сохраняют пристойный вид. С них не снимают одежду, и раны, гематомы[10] и трупные пятна скрыты от глаз.

В 1875 году парижский морг представлял собой ужасающее зрелище: слабый свет, бульканье воды, непрестанно льющейся из кранов на голые тела, сваленные в кучу грязные лохмотья несчастных, просачивающийся даже на улицу трупный запах.

Дени сопроводил в эту страшную обитель останки бедной женщины и вышел потрясенный.

— Ужас что такое, — сказал он, вытирая лоб, прибывшим с ним двум жандармам. — После такого жизнь не кажется прекрасной!

— Да уж, черт побери! — поежился полисмен. — Можно сказать, самое дельце для сочельника!

— Насмотришься, так и жить не захочется, — прибавил другой страж порядка.

— А что, друзья, не зайти ли нам куда-нибудь и не выпить ли по стаканчику?

— Не откажемся! — хором ответили случайные спутники Дени.

Стакан горячего пунша в соседнем бистро[11] оказался как нельзя более кстати. Полицейские собрались уходить, но художник их остановил:

— Что это вы убегаете? Надо повторить! Не беспокойтесь, пьем на честные деньги, они заработаны тяжелым трудом. И потом, никому ведь никакого вреда! Жены у меня нет, так что и отчитываться не перед кем. Случается, конечно, «мадам Дени», и не одна, но медовые месяцы длятся недолго. Давайте еще по стаканчику! Согреться не помешает.

Жандармы посмеивались, слушая разглагольствования Дени, а тот совсем разошелся:

— Видите ли, только и знаешь, что работай да работай… Но уж когда представится случай, как не повеселиться! Сейчас пойду гляну на бедного малыша, а потом закачусь к друзьям праздновать Рождество. Опоздаю, конечно, но меня извинят, ведь причина-то уж больно серьезная. А я, не сомневайтесь, свое наверстаю, буду есть и пить за двоих. А теперь давайте по рюмочке коньяку напоследок!

Собутыльники расстались, пожав друг другу руки и пожелав доброго Рождества.

За это время маленький Поль совсем пришел в себя. Его окружали добрые люди, но, не видя среди них единственного родного человека, ребенок снова стал звать маму.

— Твоя мама заболела, попала в больницу, завтра ты ее увидишь, — ласково говорила мамаша Биду. — А пока съешь эту тарелочку супа!

По жадности, с которой мальчик проглотил вкусную похлебку, было видно, каково приходилось ребенку и отчего его мать решилась на такой поступок.

— Бедный малыш, — сказал хозяин шаланды, — что с ним будет?

— Послушай, — туг же отозвалась жена, — а не оставить ли нам его у себя?

— Да я уж думал, — вздохнул старик, — но мы ведь не богаты…

— Твоя правда, муженек! Худо быть бедняком…

И оба опечалились при мысли, что с сироткой придется расстаться.

Поль поел, к нему вернулись силы. Все старались развеселить мальчика, но тот оставался грустным. Время от времени слезы закипали у него на глазах. «Мама! Мамочка!» — слышалось сквозь рыдания. К Полю подошла Марьетта с кучей игрушек:

— Как тебя зову!

— Поль.

— А сколько тебе лет?

— Восемь.

— А мне семь. Раз у тебя нет ни мамы, ни игрушек, играй моими.

Сиротка улыбнулся. После вкусной горячей пищи ему было тепло и уютно в удобной постели, он слышал ласковые, сердечные слова, и благодарное сердечко раскрылось. Поль уже протянул руки, чтобы обнять новую подружку, но его вновь пронзила мысль о матери, слезы покатились градом, и он опять закричал: «Мама!»

Семья Биду растерянно топталась возле кровати, не зная, что делать. Тогда девочка наклонилась и нежно, словно маленькая женщина, обняла сироту, прижала к себе. Припав друг к другу, дети плакали вместе.

В это время вошел Дени, разгоряченный опрокинутыми в компании с полицейскими «стаканчиками».

— Ну, что нового? — спросил он.