— Ах, месье, — грустно отозвалась мамаша Биду, — малыш все тоскует. Наша Марьетта старается его утешить, но…
— Бедный мальчуган, — добавил муж, — придется его куда-нибудь отдать. Мы бы со всей душой… но не можем оставить. Средства у нас самые скромные, да и дела идут неважно.
— Не беспокойтесь, — неожиданно для себя прервал старика Дени. — Я охотно им займусь.
— Вот это было бы божеское дело! Только посмотрите, какой он хорошенький!
— Как, малыш, не возражаешь? Знаете, — обратился молодой человек к старикам, — я живу один, как медведь в берлоге, ни родных, ни близких. Даже интересно будет его воспитывать. Сначала отдам в школу, потом в обучение ремеслу и сделаю из малыша человека. И вот хорошая мысль — он уже окреп, — заберу-ка его прямо сейчас, отведу к друзьям. Мальчик развеселится и привыкнет ко мне. Что скажете?
— Как хотите, месье…
— Не будем попусту терять время и отправимся, — заторопился неожиданный опекун[12].
— Сейчас одену его, у меня есть кое-какая детская одежонка, — засуетилась хозяйка.
— Завтра куплю ему все необходимое и верну одежду, его и мою, — пообещал художник.
— Ты приведешь Поля с собой, господин? — вытирая слезы, спросила девочка.
— Конечно, душечка.
В одну минуту Поль был тепло одет.
— А теперь, малыш, — обратился Дени к сироте, — поцелуй хорошенько друзей, которых судьба подарила тебе на этот час.
— Скажите лучше, на всю жизнь, месье, — возразил Биду, ласково обнимая мальчика.
ГЛАВА 3
ПРИЕМНЫЙ ОТЕЦ
Мужчина и ребенок спустились с баржи, Биду светили им фонарями. Последнее рукопожатие, и новые знакомые расстались.
От внезапного перехода из тепла в холод, от света к темноте Поль стал дрожать и спотыкаться. Дени взял его на руки и быстро взбежал по каменной лестнице. На площади Карусель он поставил ребенка на ноги, заметив:
— А ты тяжелый, как мешок с камнями, Не в обиду будет сказано. Ну-ка разомнись, пройдись немного.
Дени не мог знать, что малыш проделал долгий путь от Бульваров к Сене и едва держался на ногах. Через сотню шагов ребенок снова начал спотыкаться и чуть ли не падать, хотя художник заботливо его поддерживал.
— Постой, — остановился наконец новоявленный опекун, — да ты совсем без сил. А нам нужно на другой конец улицы Клиши. Придется тебя везти.
Сели в экипаж. Поль начал понемногу привыкать к незнакомому человеку, он казался таким добрым…
Дени хотелось бы разузнать у ребенка о семье, о доме, о матери, но шум колес заглушал слова, и он отложил расспросы на потом.
Мальчик, конечно, не знал, что экипаж повторяет путь, который они с матерью проделали несколько часов назад. Поль больше не страдал от голода и холода, ему было хорошо. Любящее сердце ребенка не могло забыть матери, но ведь взрослые твердо обещали, что он скоро ее увидит. Эта уверенность и покой, какого он давно не испытывал, умеряли боль разлуки.
На площади Оперы стук экипажа стал глуше. Дени считал, что Поль занят разглядыванием витрин, и сердце его сжалось, когда он услышал шепот:
— Я ведь скоро увижу маму, правда, сударь?
— Ну конечно, мой милый, обязательно, — ответил Дени и подумал, что мальчика необходимо чем-то отвлечь, ибо он, по-видимому, был не из тех, кто легко забывает.
Но вот фиакр[13] выехал на Бульварное кольцо, и лошадь пошла шагом.
Поль увидел витрины лавок, сплошь заставленные разноцветными игрушками, и не смог сдержать восхищения. Дени велел кучеру остановиться и повел Поля в один из таких сверкающих магазинчиков.
Мальчик был ослеплен, от восторга он потерял дар речи. Ребенок не мог оторваться от искрящихся всеми цветами радуги богатств, не в силах сосредоточиться на чем-то одном. Ему хотелось всего сразу, но он не мог или не смел в этом признаться.
Дени наслаждался восторгом малыша и, дав ему время освоиться, сказал:
— Выбирай что хочешь, самое лучшее, пусть и у тебя будет Рождество. Я плачу.
Оглушенный Поль не мог поверить, что ему предлагают взять частицу этого великолепия. Добрый смех нового друга подбодрил мальчика. Его взгляд остановился на большой кукле-полишинеле[14], ростом чуть ли не с самого Поля. Она висела у потолка, а ее одежда горела самыми яркими цветами. Поль без слов схватил куклу за ноги и бросил на своего благодетеля взгляд, в котором смешались страстное желание, мольба и робость, взгляд ребенка, выросшего в бедности, лишенного обычных детских радостей и даже не осмеливающегося высказать вслух сокровенное желание.
— Сколько? — спросил Дени хозяина.
— Шесть франков.
— Однако! — воскликнул новый знакомец Поля. — У тебя губа не дура! Шесть франков! Это целый день работы…
Поль покраснел, побледнел и выпустил мягкие ноги полишинеля.
— Да что ты?! Разве я отказываю? Эй, хозяин, дайте ребенку игрушку!
Раз, два, три… Хоп! Большущая кукла оказалась в руках у мальчика. Поль задрожал с головы до пят, не в силах поверить своему счастью. Бессвязные слова благодарности срывались с его губ, маленькие руки судорожно прижимали игрушку к хрупкой груди.
— Это еще не все, — продолжал между тем Дени, желавший совсем отвлечь ребенка от тяжелых переживаний. — Рождество так Рождество! Пойдем купим пирожных!
Рядом с лавочкой находилась небольшая кондитерская. Они вошли. Дени заплатил за два эклера для мальчика, а себе заказал стаканчик мадеры, что, впрочем, было совсем излишне.
Ребенку казалось, что он видит прекрасный сон. Он был сыт, в тепле, в руках дивная игрушка, а на тарелочке красовались целых два пирожных! Поль не заставил себя упрашивать и стал откусывать эклер маленькими кусочками, как это делают бедняки, желая продлить удовольствие.
— Ну как, вкусно?
— О, месье, очень!
— Скажи лучше: очень вкусно, папа. Знаешь, я уже к тебе привязался. Хочешь, буду твоим папой?
— Да, месье.
— А ты меня тоже любишь?
— О да!
— Ну вот и хорошо. Мы поладим и заживем на славу. А пока ешь второе пирожное.
Поль отрицательно покачал головой и тихо сказал:
— Я оставлю маме.
Преданность малыша взволновала художника до слез. Он велел завернуть лакомство, продел палец Поля под розовую ленточку, и они вернулись к экипажу.
Спустя четверть часа фиакр остановился у лавки торговца вином, где вовсю праздновали Рождество и куда Дени был приглашен.
Часы пробили половину первого ночи.
ГЛАВА 4
РЕВНИВИЦА
На первом этаже, в просторном кабинете, веселилась шумная компания, человек двенадцать рабочих с женами, разряженными по случаю праздника.
Час был поздний, и Дени уже перестали ждать, хотя и сожалели об отсутствии этого остряка и заводилы. Когда же он вдруг появился в сопровождении ребенка и полишинеля, то гости, уже разгоряченные вином, в изобилии поданным радушным хозяином, забарабанили по столу, бурно приветствуя товарища:
— Дени! Да здравствует Дени!
— Ну-ка, скорей за стол, налейте ему стакан красного, и до краев!
— Нет-нет, за опоздание пусть сначала выпьет кружку воды!
Дени, пожимая протянутые руки, ухитрился наконец вставить словечко:
— Ладно, не сердитесь и Бога ради не говорите мне о воде, я вдосталь ее нахлебался сегодня вечером, да еще из Сены.
— Должно быть, неплохо поплавал, недаром на тебе матросский костюм!
— А явился-то с каким опозданием…
— Попал в передрягу, друг?
— О, что да, то да! — подтвердил Дени.
— Расскажи…
— Погодите, дайте сначала представить моего наследника: месье Поль!
— Да он прехорошенький!
— Прямо ангелочек!
— И откуда он взялся?
— Выудил из Сены.
— Не может быть!
— Так ты спасатель? Браво, Дени!
— Расскажи-ка поподробнее.