Мало-помалу с продвижением на юго-запад в трюмах становилось все жарче, и заключенные стали не на шутку страдать. Когда корабль пересекал Саргассово[65] море, огромное пространство, покрытое морскими водорослями, в которых чуть не погибли суда Христофора Колумба[66], капитан приказал открыть все иллюминаторы.

Пассажиры обнаружили на своих телах красные высыпания, известную в колониях экзему, доставлявшую больным мучительный зуд. Это заболевание не опасно, но переносится крайне тяжело. Оно поражает белых, еще не акклиматизировавшихся[67] в экваториальном климате.

По совету врача всех переодели в летнее платье, заменив шерстяные куртки на холщовые. Заболевание тотчас же пошло на убыль. Экзема да еще смерть одного каторжника, убитого на палубе свалившейся сверху лебедкой, были единственными событиями плавания. Поль завидовал участи несчастного, которого с размозженным черепом выбросили в море, завернув в гамак и привязав к ногам железный груз. Полю хотелось найти в смерти забвение, конец всех страданий. Однако он не желал покушаться на свою жизнь, считая, что человек не имеет этого права и должен идти предназначенным ему путем.

После двадцати восьми дней плавания «Крез» остановился в виду берегов Гвианы и приготовился бросить якорь у островов Спасения.

Тяжелые суда с глубокой посадкой не могут встать на мелком рейде Кайенны и должны бросать якоря у островов Спасения, где к их услугам удобная глубокая гавань, запасы угля и провизии на обратную дорогу. Именно так и поступают военные транспортные корабли. Однако «Крез», вместо того чтобы приблизиться к причалу, остановился в нескольких кабельтовых[68] от Королевского острова, одного из трех группы островов Спасения.

— Прибыли, уже на месте! — закричал каторжник, прозванный Старожилом за то, что уже побывал в этих местах.

Пассажиры судна, ухватившись за прутья клеток, жадно всматривались через бортовые отверстия в маленькие островки, которые должны были приютить их, пока они не будут распределены по колониям.

С корабля смутно виделись церковь, казарма, госпиталь, бараки… Между зданиями змеились дорожки цвета охры, поднимались невысокие густые деревья, над ними возвышался чахлый веер кокосовой пальмы. Все было тусклым, маленьким, запущенным и казалось заброшенным. Клетка не больше, чем их клетки на корабле, только вместо прутьев — океан.

Поль вышел из своего оцепенения и смотрел, мучимый унижением и любопытством.

Обычно выгрузка пассажиров происходит незамедлительно: осужденные свозятся на берег, а их досье передаются управляющему островом. На этот раз дело затягивалось. «Крез» стоял на якоре, словно какая-то загадочная причина не позволяла ему приблизиться к берегу. Вдруг Старожил, который внимательно рассматривал строения, вскрикнул — он заметил на флагштоке[69] большое желтое полотнище.

— A-а, дети мои, — протянул он, — нас не станут здесь высаживать. Вот, должно быть, власти пальцы себе грызут!

— А в чем дело? — Сотоварищи Старожила, казалось, были в восторге от затруднения властей.

— Видите эту желтую тряпку? Она обозначает, что на островах заразная болезнь, оспа или желтая лихорадка… не знаю, что именно, но что-то очень серьезное.

— А с нами что будут делать?

— Кто его знает! Меня это не касается.

— Скажи-ка, желтая лихорадка ведь очень заразна?

— Еще бы! Я близко с ней познакомился. Она навалилась на нас в семьдесят пятом или семьдесят восьмом, не помню точно… Это как хороший удар палкой. Все тело разбито, голова раскалывается, а рвота черная, как гуталин. Кровь идет из носа, из глаз, из ушей, сочится из пор… Становишься желтым, как апельсин, и — р-р-аз! — ты уже покойник. Внутренности бедных мертвяков превращаются в кашу.

Слово «мертвяк», так часто слетавшее с уст Мели, заставило Поля сжаться.

«Ах, если бы заболеть этой ужасной болезнью, — подумал он. — Я стал бы свободен…»

Старожил между тем продолжал:

— Я работал в санитарном корпусе и присутствовал на вскрытиях. Печень по цвету как омлет, а живот полон желтой жидкости.

Осужденные вздрогнули при мысли, что страшное бедствие рядом с ними, в нескольких сотнях метров.

— Самое забавное, — заговорил опять Старожил, — болезнь набрасывается только на белых, особенно на новичков, негры ею не болеют.

— Счастливчики!

— Да, но когда кто-нибудь из них схлопочет оспу, помирает в два дня.

— Чертова страна!

— Что да, то да. И болезни, и мухи, и муравьи, и вампиры[70], и змеи, и луна с солнцем, и всякая прочая дребедень…

— Луна и солнце? А что с ними такое?

— Это чертово солнце не дает тени даже в полдень и может убить, как выстрел из пистолета. Попробуйте пройти сто метров с непокрытой головой — свалитесь замертво. Я знаю случай, когда один служащий работал в комнате при закрытых жалюзи[71] и получил такой солнечный удар, что чуть не отдал концы.

Слушатели недоверчиво рассмеялись.

— Смейтесь, смейтесь, — пробурчал Старожил, — сами увидите. В жалюзи была дырка величиной с монетку, и через эту дырку на голову бедняги светило солнце. Парень и свалился вверх копытами. Целую неделю болтался между жизнью и смертью.

— А луна?

— То же самое. Попробуй заснуть на воздухе под луной — получишь лунный удар. Глаза распухают, и можно ослепнуть. Всякого тут навидаетесь. В этой стране жизнь для бедных каторжников очень тяжелая.

Пока старый преступник рассказывал о поджидавших бедах, от пристани к судну направилась большая лодка с тремя офицерами, военным комендантом и двенадцатью гребцами. На корме развевался трехцветный национальный флаг, а на носу — мрачный желтый штандарт.

Одинаково одетые в блузы грубого полотна и соломенные шляпы, гребцы одновременно опускали в воду короткие весла в форме лопаток. Все они были мертвенно-бледными и изможденными.

Стремительно приближавшееся в водоворотах пены суденышко пришвартовалось к борту военного корабля.

Осужденные в своих клетках жадно смотрели на первого увиденного ими надсмотрщика и каторжников.

Между одним из офицеров и капитаном судна завязался разговор; ни тот, ни другой не протянули руки, на «Крезе» царила мертвая тишина. Офицер рассказал, что на островах и в Кайенне свирепствует желтая лихорадка. Тем временем запретивший высадку комендант распорядился немедленно отправить привезенных в Сен-Лоран-дю-Марони[72], единственное подразделение каторга, которое пощадила ужасная болезнь.

При словах «Сен-Лоран» Старожил радостно воскликнул:

— Вот так удача! Сен-Лоран — чудная страна! Там дохнут так же, но ее отделяет от Голландской Гвианы только река Марони. Если не бояться голода, змей, красных муравьев, ядовитых мух, лихорадки, индейцев и выдачи французским властям, можно попытаться бежать. Нужно подумать!

От островов Спасения до Сен-Лорана приблизительно двести километров. Он расположен километрах в двадцати от устья Марони, крупнейшей реки этой южной колонии, и является главным центром гвианской навигации. Марони течет с юга на север и разделяет Французскую и Голландскую Гвианы. В устье река достигает четырех километров, у Сен-Лорана она еще шире (на две тысячи метров). Но при колоссальной ширине Марони неглубока, и тяжелогрузные суда не могут подняться непосредственно к месту каторга. Поэтому «Крез» бросил якоря в устье в ожидании, когда заберут его живой груз.

Получив уведомительную телеграмму, управляющий каторгой уже принял все необходимые меры. К кораблю на буксирах подходили большие лодки с морской пехотой, вооруженной охраной и надзирателями, чтобы забрать осужденных. Стоял конец января, но жара была неописуемая. Уже два месяца, как начался сезон дождей, и от земли поднимались горячие, насыщенные миазмами испарения, от которых у новоприбывших, привыкших к свежему бризу океана, болела и кружилась голова.