После паузы голос произнес:

– Хорошо. Я дам тебе передохнуть. Сегодня. Верь в себя.

Коль всегда так говорил. Зуд в ухе постепенно утих, и Юзи облегченно вздохнул. Многие люди слышат такие голоса, он знал, что слышат. Но у него по-другому. Он всегда слышал только один и называл его Коль, что на иврите означало «голос». Коль всегда был женским, очень спокойным, почти гипнотическим, с металлической ноткой. Временами он будто бы делался старше, обычно когда дела принимали серьезный оборот. Иногда голос молчал днями напролет, предоставляя Юзи разбираться самому. А бывало, что Коль не оставлял его круглые сутки, зудел за левым ухом, как торговка рыбой. Он часто сводил Юзи с ума. И всегда старался, чтобы тот ему отвечал.

Но на сегодня Коль пообещал оставить Юзи в покое, и тот воспользуется этим сполна. Он как можно глубже зарылся головой в подушку и позволил мыслям растечься во все стороны. Сна не пришлось долго ждать. Но вместе с ним пришли кошмары. Юзи следовало это предвидеть. Брюссель, блистающий дипломатический Брюссель. Собственная рука вытягивается перед ним, как бледный трезубец. Холодное соприкосновение его ладони с грудью женщины, сильнейший толчок. Ее лицо, перекошенное от запоздалого ужаса, запрокидывающееся назад, когда она летит спиной вперед на дорогу. Ее волосы лентами и кольцами расплескиваются по ночному небу, голова ударяется о лобовое стекло мчащегося «мерседеса»; подброшенное в воздух тело, черная шляпка. Один-единственный вскрик. Его первое убийство для Бюро.

В половине четвертого Юзи опять проснулся, и на этот раз встал с постели. Где-то играла музыка, он слышал, как она пробивалась сквозь половицы. Он взял из холодильника клубничный мусс, содрал крышку и принялся ложка за ложкой отправлять его в рот. Потом включил свои два телевизора; их приходилось использовать в паре, потому что один не показывал картинку, а на другом не было звука. Юзи раздвинул занавески и выглянул в летний день, почесывая чумную голову. У разбитой автобусной остановки стайка детей играла в футбол куском асфальта. Юзи снова задернул занавески и раскурил следующую сигарету. Поддавшись импульсу, он оперся ступней о ножку кофейного столика со стеклянной крышкой и надавил; тяжелый, слишком тяжелый для обычного стола. Хорошо. Его «слик» на месте.

В ванной Юзи открутил душевую лейку и постучал ею о раковину, потом поскреб ее ложкой. Он читал, что в грязных душах заводятся микроорганизмы, которые, попадая в дыхательные пути, могут разрушать легкие. Отчистив лейку, Юзи бросил окурок в унитаз и принял холодный душ. Потом заполз в свою одежку, как улитка в ракушку, и стряхнул влагу с волос.

В квартире было жарко. Эта жара чем-то напомнила ему о летних днях его юности. О том лете, когда он, четырнадцатилетний, завоевал национальный приз по стрельбе среди юниоров, выбив 197 из 200 старой винтовкой-штуцером. Родители рассказывали об этом каждому встречному; этому завидовал весь «Гдудей ноар иври», Батальон еврейской молодежи. «Начало блестящей карьеры», – с горечью подумал Юзи.

Перед глазами всплыло убийство, брюссельская ночь; Юзи прогнал картинку. Он подумал о венгерской девочке. Узнает ли он ее, если когда-нибудь увидит снова? У него болела голова. На кухне он проглотил аспирин без воды, но потом, обнаружив, что капсула до сих пор дерет ему пищевод, наполнил стакан и выпил. Внутри как будто пылала печь, и вода превращалась в пар. Юзи опять наполнил стакан и взял ключ из кишевшего муравьями ящика. Он был ненасытен, его душа алкала. Позабыв стакан на столешнице, Юзи выбрел из кухни, отпер свободную комнату и вошел.

Комнату наполняло неподвижное благоухающее облако, а окна были затемнены. Юзи слышал, как гудят приборы. Когда глаза привыкли к сумраку, в нем вырисовалась дюжина деревянных конструкций, похожих на платяные шкафы со стенками из белых простыней, прикрепленных кнопками. Гофрированные шланги, лениво скручиваясь в петли, тянулись к окну. Юзи осторожно открыл один из шкафов, и оттуда, выбелив ему лицо, полился ослепительный свет. Он протянул руку.

Растения, укрытые между отражающими серебряными листами, зеленели вовсю. Юзи внимательно осмотрел листья, помял и покрутил их между пальцев: белые волоски стали приобретать красновато-коричневый оттенок. Совсем скоро можно будет собирать урожай. Корни растений опутывали гальку, через которую механический насос качал химический раствор. Гидропонная культивация. Сложная, но эффективная и не требующая почвы. Юзи провел несколько минут, переходя от шкафа к шкафу, будто служитель зоопарка. Он проверял датчики температуры и влажности, потом вытяжные вентиляторы и насосы. Принеся из спальни какие-то химикаты, он пополнил пластиковый резервуар в углу комнаты и убедился, что таймер работает как надо. Наконец он открыл сушильный шкаф в углу, достал оттуда подносы, разделил горстку сушеных «шишек» на несколько коробков и разложил их по пакетикам. Окинув напоследок комнату взглядом, он вышел и запер за собой дверь.

Юзи прыснул на себя одеколоном, натянул джинсы и льняной пиджак, выключил телевизоры и вышел на улицу, перекинув через плечо рюкзак с урожаем. Сегодня его ждет богатая пожива. Одна сделка, одна тысяча фунтов. Но сначала надо что-то решить с этим сукиным сыном Авнери. Юзи проверил телефон, и на экране, впервые за несколько дней, увидел сообщение. В нем говорилось: «Встреча 4. ОК?» Юзи нехотя ответил: «ОК».

Когда он приехал в кафе на Примроуз-Хилл, Илан Авнери ждал его, сидя за столиком в углу и обхватив ладонями стакан с латте. Юзи терпеть не мог, когда латте подавали в стакане. Того, кто придумал наливать латте в стакан, нужно пристрелить. Юзи нервничал. Опасно приходить на место встречи не первым. Во время серьезных операций, если ты приезжал, а связной уже ждал, следовало линять. Запрещалось даже выходить в туалет и оставлять связного за столиком, ведь кто знает, что он может натворить в твое отсутствие. Однако Юзи поборол инстинктивный страх. Это же Авнери, напомнил он себе, всего лишь Авнери. Тот еще подонок, конечно; но один из немногих, кому, в разумных пределах, можно доверять.

Юзи знал, что под мышками и по спине у него расползаются темные пятна. Ему было все равно. Он мимоходом, по-товарищески обнял Авнери, сел и вынул пачку сигарет.

– Эх, братец. Никак не расстанешься со старой одеждой, – сказал Авнери (он почему-то говорил по-французски), зажимая между пальцев полу его пиджака. – Ты неисправимый параноик.

Юзи отдернул пиджак. В низы бортов были вшиты маленькие свинцовые грузики, благодаря которым при резком повороте пиджак распахивался, и оружие можно было вытащить одним движением. Много лет назад они оба оттачивали это движение на тренировках: повернулся – выхватил, повернулся – выхватил, повернулся – выхватил.

– Этот пиджак меня вполне устраивает, – ответил Юзи, тоже переходя на французский. – Ты сам не захотел говорить по телефону. Вечно тебе явку подавай.

– Явку? Ты даже от жаргона до сих пор не отучился, братишка. Для тебя все закончилось, понимаешь? Ты ушел. И должен теперь с этим распрощаться.

– Нельзя распрощаться с самим собой. Ты это знаешь.

– Можно, Адам. Можно распрощаться со своим прошлым.

– Юзи. Зови меня Юзи.

– Ты стесняешься имени, которое дала тебе мать?

– Пошел ты.

– Послушай, мы не можем больше играть в наши игры. Это реальная жизнь.

Наступила пауза, во время которой оба с отработанной непринужденностью машинально изучали зал.

– Ты хорошо выглядишь, Авнери.

– И хорошо живу. Хотелось бы сказать то же самое о тебе.

– Так скажи, – раздраженно буркнул Юзи.

– Твой французский, как всегда, превосходен.

– Да, спасибо.

– Я решил, что французский отлично подойдет для сегодняшнего дня. Творческий язык.

Юзи пожал плечами и постучал пальцами по пачке сигарет. У Авнери зазвонил айфон.

– Сколько можно баловаться игрушками? – проговорил Юзи. – Вечно у тебя «Эппл» такой, «Эппл» сякой. Всегда последняя модель.