Ага. Так она и поверила.

— Предупреждаю — если кто-нибудь снова попробует сунуть свой длинный нос в святое святых, разорву на куски. Так и передай своему боссу.

Кико отпрянул. Понял, наверное, что это не пустая угроза.

— Эй, потише. Расслабься. Он никогда не входит без приглашения. А потом ты сама решаешь, что будет и как.

— Ври больше.

— Ты… — Кико вздохнул и пожал плечами. — Ты сама приоткрываешь перед ним некую дверцу, показываешь ему свою готовность, сознательно или нет. Именно через нее он и проникает внутрь, а потом захватывает твою волю. Не знаю, как именно это произошло в твоем случае, но…

— Ушам своим не верю, — съязвила Доун. Ну ладно, значит ее дверца — секс. Она и сама об этом знает. А вот Голосу лучше держать язык за зубами. — А если серьезно, что у вас, психопатов, за бизнес?

Кико замялся, потом поднял к ней свое кукольное личико.

— Мы помогаем людям, в чьей жизни возникли загадочные обстоятельства.

— То есть?

— Ну, разгадываем всякие ребусы, вроде «как Робби очутился в том фильме?» — Кико подумал и добавил: — Не знаю. Может, я ошибаюсь на твой счет. И все-таки, я убежден — объяснениями тут не поможешь. Нужно нечто большее, чтобы ты поняла, чем Фрэнк жил в последнее время.

Он отвернулся, оставив Доун наедине с миллионом вопросов, услышать ответы на которые она не очень-то спешила.

Несколько секунд прошли в молчании. Первой не выдержала Доун.

— Значит, у вашего агентства… — Она неопределенно помахала рукой, пытаясь придумать подходящее выражение.

— Паранормальный уклон? — улыбнулся Кико.

Она уставилась на него в изумлении. Чтобы Фрэнк повелся на такую ерунду? Быть того не может!

— Послушай, я же не какой-нибудь простодушный клиент. Ради меня спектаклей можно не устраивать. Так что объясни мне все, наконец, по-человечески.

— Я пытаюсь.

«Тоже мне, герой мыльной оперы», — подумала Доун. Наверняка ведь существует нормальная интерпретация событий, основанная на здравом смысле.

Но Кико явно решил не торопиться с объяснениями.

— Мне кажется, в глубине души босс боится, что ты повторишь судьбу отца. Поэтому и не хочет втягивать тебя в наши дела. Но он знает: в конечном счете я всегда оказываюсь прав. Понимаешь, иногда мне удается предугадать будущее, а он говорит, что этот дар не менее ценный, чем гипноз.

Как трогательно. Оказывается, Голос печется о ее же благе. Вот только Фрэнку от этого ни горячо, ни холодно.

— Кико, я способна сама о себе позаботиться. Как только найду отца, сразу распрощаюсь и с Лимпетом, И с его конторой. Вернусь к своей обычной работе.

— Не сомневаюсь.

— Так все и будет.

— Я знаю, что ты искренне в это веришь. Ну а пока — небольшой гонорар за консультацию тебе ведь не помешает, правда?

Черт. Неприятное это дело, сидеть на мели, да и отец со своими бестолковыми инвестициями уже пустил по ветру чуть ли не последние крохи материнского наследства. А тут еще и работу в Арлингтоне придется бросить ради поисков Фрэнка, так что с финансами станет совсем туго.

— Полагаю, что могу рассчитывать на компенсацию за потерянное время и заработок.

— Вот и отлично.

Доун прикусила язык — удар по самолюбию оказался довольно болезненным.

Кико посмотрел на экран навигатора, который показывал путь к дому Пеннибейкеров, потом снова повернулся к заднему сиденью. В эту минуту Брейзи издала победный вопль, триумфально потрясая кулаком в воздухе. Очко в пользу «Доджерсов».

— Пара минут у нас еще есть, — объявил Кико, — так что, если тема босса исчерпана, я мог бы ввести тебя в курс дела Робби.

Отлично. Перейдем к сути. Может, Кико забудет свои потусторонние бредни и расскажет ей что-нибудь существенное.

— Начинай, — скомандовала она.

— Итак. Босс связался с Марлой Пеннибейкер, матерью Робби, после того, как поднялась шумиха вокруг его появления в «Гонках ползунков». Началось все с Интернета. Кинолюбительские сайты просто кишели слухами об этом курьезе. Сцену окрестили «пасхальным яйцом века».

Ясно. В переводе с жаргона киношников «пасхальное яйцо» — скрытая сцена, вставленная в видеоряд ради прикола.

— Ты же говорил, что мать Робби уверяет, будто дело не в спецэффектах? Отчего она так думает?

— По ее словам, за четыре месяца до смерти на Робби будто что-то нашло — он наотрез отказывался сниматься, бросил все свои роли. Почему — никто не знает, но я уверен, что рано или поздно мы докопаемся и до этого. Он безвылазно сидел дома, и хотя родители пытались его вытащить, появляться на публике отказывался категорически. А потом выкинул новый фокус — вызвал кого-то на дом и сделал себе пирсинг, еще и волосы отрастил вдобавок — в общем, стал похож на маленького панка. В таком виде его не фотографировали ни разу.

Доун вздохнула и перевела взгляд на окно.

— Я помню фильмы с участием Робби. Он был такой весь чистенький, хорошенький… Прелесть что за ребенок.

— Именно. Вот поэтому-то миссис Пеннибейкер и убеждена — образ длинноволосого Робби в «Гонки ползунков» вставить не могли. По той простой причине, что таких кадров не существует в природе.

Услышанное никак не хотело укладываться в сознании.

— Значит, он жив?

Доун сама не верила тому, что говорит. К тому же она вспомнила, что с тех пор прошло уже двадцать три года, а Робби ничуть не изменился.

Так, милая. Не вздумай даже мысленно упомянуть слово «паранормальный».

— Вряд ли он «жив» в обычном смысле этого слова, — ответил Кико, для верности изобразив пальцами кавычки.

— Тогда чем ты объясняешь его появление в фильме — в этом новом облике?

Он многозначительно изогнул бровь и с важным видом изрек:

— Причины могут быть самые разные.

Ну вот. Сейчас опять понесет ахинею про привидения.

И тут Доун вспомнила о том, как многозначительно переглянулись новоявленные коллеги, услышав ее высказывание о двенадцатом этаже. Неужели?…

Кико уловил исходящие от нее флюиды недоверия.

— Давай я просто перечислю тебе факты, — сказал он с подчеркнуто терпеливой улыбкой. — Мальчик печально прославился тем, что умер от передозировки в двенадцать лет.

Доун слышала эту историю тысячу раз, но и сейчас ее сердце невольно сжалось. Двенадцать лет. Мальчишка, который ходил по тусовкам и сделал себе пирсинг. Протест против излишне строгого воспитания? Или, наоборот, родители во всем потакали своей звездочке, утешая себя мыслями о том, что в Голливуде детство проходит быстро? Особенно тогда, в восьмидесятые. Дрю Бэрримор прошла по той же кривой дорожке — алкоголичка в девять, в десять наркоманка, а потом и пациентка реабилитационной клиники. В этом городе дети взрослеют со скоростью света, и Доун горячо осуждала родителей, которые даже не пытались этому препятствовать. И хотя с тех пор общество стало намного консервативнее, такие истории время от времени продолжали всплывать.

Кико, который внимательно следил за выражением ее лица, заговорил вновь:

— Поскольку тело Робби исчезло из морга, многие решили, что его убили агенты ЦРУ. Или террористы, в назидание нашему прогнившему обществу. Возможно, он просто еще один голливудский ребенок, слишком рано познавший все прелести звездной жизни, а может быть…

«А может быть, он — бесплотный дух, решивший нас навестить?» — договорила Доун про себя в расчете на то, что Кико прочтет и эту мысль.

Ну что за чушь.

По Голливуду ходит множество легенд — в газетах то и дело появляются сенсационные сообщения о звездах экрана, погибших при загадочных обстоятельствах. Вокруг каждого такого случая возникает великое множество конспиративных теорий, и каждый раз находится кто-то, готовый возродить души мертвых ради очередной назидательной сказки для будущих поколений охотников за славой.

Робби Пеннибейкер, Джейн Мэнсфилд, Джесси Шейн, Мэрилин Монро… Продолжать этот печальный список не хотелось.

Но хотя он и стал героем легенды, Робби Пеннибейкер мертв. Думать, что он где-то бродит и может вот так запросто вернуться домой — чистой воды идиотизм. Должно быть какое-то логическое объяснение тому, как он попал на киноленту.