Что это с ним? Доун сжала рукоятку револьвера и покосилась на больничный вход. Брейзи еще не появилась. «Ладно, — решила она. — Буду поглядывать время от времени».

И направилась следом за Лониганом.

Сразу же за углом пришлось резко затормозить, чтобы не налететь на свою цель. Мэтт стоял в круге мягкого света, вжавшись в стену и вытянувшись по струнке. Он казался странно возбужденным и улыбался так загадочно, что Доун растерялась. Что это его так обрадовало? Нет, «обрадовало» не то слово. Скорее обнадежило. Хотя черт его разберет, этого Лонигана.

— Хочешь поговорить наедине? — спросила она, чувствуя, как бьется на шее какая-то крохотная жилка.

— Твой напарник… Я знаю, чьих рук это дело.

Пульс тут же успокоился.

Доун подошла чуть ближе, стараясь не слишком удаляться от спасительной двери за углом.

— Откуда?

— Просто знаю, и все. — Мэтт снова посмотрел на ее щеку, и у него на скулах заиграли желваки. Похоже, он злился не меньше ее самой.

Доун ухватилась за это общее чувство, будто за выступ на отвесной скале, который удержит ее и поможет взобраться на вершину, откуда шире обзор.

— И это тоже он, — процедил детектив сквозь зубы и протянул руку к повязке на ее лице.

Вспомнил о том, что якобы случилось с его родителями?

Она дернула подбородком, уклоняясь от прикосновения. Лониган застыл в нерешительности, и в его глазах появилось то выражение, которое она уже видела в «Кошачьей лапе», когда в нем шла внутренняя борьба.

Наконец он принял решение — потянулся и заправил ей за ухо выбившуюся прядку.

Черт бы его побрал с его вежливостью! Из-за нее она вечно остается в дураках.

Доун вздрогнула и, сдаваясь, потерлась щекой о его ладонь. Но… Кико. Друг попал в беду, а она тут соблазняет Мэтта. Развратница.

Она отстранилась, предоставив Мэтту теряться в догадках. А себе — страдальчески морщиться: правое плечо раздирала боль.

— Знаешь, Мэтт, я тут решила узнать побольше о твоих родителях. Полазила по Интернету, просмотрела кое-какие базы данных. И странное дело — единственный похожий случай обнаружился в книжке комиксов.

Он нахмурился, а затем понимающе хмыкнул.

— По-твоему, это смешно, Брюс Уэйн?

— Ты мне не веришь.

— А ты мне не помогаешь.

— Тебе не приходило в голову, что после смерти родителей я мог сменить имя?

По стене сомнений побежала первая трещинка.

— Доун, ты хоть на секунду задумалась, как тяжело мне было слышать свое имя? В общем, попробуй еще разок, только на этот раз поищи на имя «Дестри».

Прежде чем Доун успела сгореть от стыда, Мэтт уже смотрел на нее с прежним вожделением, как будто ее подозрения ровным счетом ничего не меняли. Хотя, кто его знает, возможно, его история — всего лишь очередной урок на тему «ничего не принимай на веру», и ее скептицизм только радует детектива.

Кончиками пальцев он коснулся ее скулы, чуть повернул ее лицо и начал с нежным вниманием рассматривать заклеенную пластырем щеку. Теплое дыхание слегка шевелило волосы.

— Ерунда. Переживу как-нибудь, — сказала Доун.

— Убил бы эту тварь. Куда он делся, не знаешь?

— Пока еще нет. А у тебя есть какие-нибудь мысли на этот счет?

— Нет. — Другой рукой Мэтт гладил ее висок. Кончики пальцев скользили по лицу, словно он составлял карту ее жизни по вехам давно заживших порезов и царапин. Добравшись до сережки-луны, он немного помедлил, а потом коснулся губ Доун.

У девушки подгибались коленки. В поисках опоры она потянулась к Мэтту левой рукой, и только тогда заметила, что все еще сжимает револьвер.

— Рядом со мной это тебе никогда не понадобится, — прошептал Лониган.

Он мягко разжал ей пальцы и убрал револьвер в карман ее куртки.

В голове Доун роились фантазии, заставляя сердце биться гулко и сильно. После того, что случилось с Кико, хотелось ощутить человеческое тепло, убедиться, что жизнь продолжается. Ощущение близости мужского тела затягивало, помогало отрешиться от всех забот — пусть даже на секунду.

— Больше никто не причинит тебе зла, Доун. Я об этом позабочусь, — сказал Мэтт. — Ты мне веришь?

Ей хотелось ответить «да», но привычка — вторая натура. Всю жизнь она полагалась только на себя, и сама заботилась о других — о Фрэнке, например. Доверие давалось ей с трудом.

— А почему я должна доверять тебе, а не Лимпету? — спросила она.

— Потому что Лимпету ты и так уже не веришь.

Послышался приближающийся вой сирены. «Скорая».

Мысли о Кико вернулись с новой силой.

Доун вздрогнула, и, почувствовав нервозность спутницы, Мэтт поцеловал ее в лоб. Она ощутила жар его гладкого подбородка на губах, вдохнула терпкий запах кожи. Его губы спустились ниже — к носу, к здоровой щеке, к губам. Доун схватила его за рубашку, сомкнула пальцы в кулак, прижалась к Мэтту всем телом.

В низу живота всколыхнулось тепло, подгоняя ее: давай, мол, прижми его к стенке. Но Доун знала, что этот номер не пройдет. Она ведь уже пыталась ускорить события, да только из этого ровным счетом ничего не получилось. И что же теперь делать? Здесь замешаны чувства, а Доун понятия не имела, как вести себя в таких ситуациях. Как залатать дыры в душе тем, к чему не знаешь как и подступиться?

Мэтт поцеловал ее. Доун промычала что-то протестующее, но не смогла удержаться, и начала посасывать его губу, медленно и страстно. Осторожно, чтобы не причинить ей боль, он провел кончиками пальцев по щеке, потом по чувствительной линии на горле, спускавшейся к выемке между ключицами. Его пальцы скользнули к голубой полоске вены, поглаживая ее так, словно она могла стать такой же влажной и горячей, как набухшая плоть между ног Доун.

— И что же мне с тобой делать? Понятия не имею, — сказал он, на секунду прервав поцелуй.

— А мне с тобой? — Задыхаясь, Доун уткнулась лбом в его подбородок. Мэтт гладил ее по спине, и все ее страхи отступали. — У меня голова идет кругом.

Сирена приближалась. Кико. И о чем она только думала? Она нехотя отстранилась.

— Мне пора уходить, — сказала она и повернулась к дверям больницы.

— Доун.

Доун вздрогнула — тембр его голоса показался странно знакомым. Сбитая с толку, она резко обернулась и увидела, что его напряжение достигло предела. Мэтт был весь как канат, протянутый между повисшим над пропастью и спасателем. Лониган смотрел на нее с напряженным вожделением, как охотник на дичь.

«Вот это другое дело», — подумала Доун. Таких мужчин она понимала. Хищник. Животная страсть. Теперь они на ее территории.

В два длинных шага Доун преодолела расстояние между ними, толкнула Мэтта к стене и вжалась бедрами в его пах. Прикусив его шею, она прижималась к нему все сильнее в отчаянной попытке забыть о боли Кико… о боли Фрэнка… о своей боли.

— Доун, — хрипло повторил Мэтт.

— Видишь, я пришла, — сказала она и провела нижними зубами по его горлу. — Вся твоя, как ты хотел.

Его кожа была такая теплая, такая приятная на вкус, с тем самым пряным оттенком…

Мэтт запустил руку в ее волосы, и Доун поняла, что он попался. Сирена взвыла совсем рядом, у входа в больницу — этот островок безопасности всего в двух шагах. Доун вонзила в него зубы, заставив его застонать и стиснуть ее предплечья. Она охнула, и Мэтт тут же извиняющимся жестом поднял руки вверх.

Но ее это не остановило. Она плечом притиснула его к стене и заломила руку за спину, заставляя его выгнуться. Ее тянуло причинить ему боль: он ведь такой же, как все ее прежние мужчины, которых было так же легко завоевать, как и забыть.

И вдруг ее пальцы наткнулись на какой-то странный предмет, на ощупь очень похожий на ножны.

Мэтт молниеносным движением перехватил ее руку. В его глазах полыхнула ярость.

— Все, хватит, — сказал он.

Доун не почувствовала ни обиды, ни разочарования. Она уже настолько привыкла к его рыцарству — будь оно неладно — что ничего другого и не ждала.

— Тебе что, нравится меня дразнить? — спросила она. — Что это было, Мэтт?