Разъяренные и ослепленные яростью беледы, стали беспорядочно сталкивать вниз валуны, которые с тяжким грохотом покатились по каменной тверди, сотрясая склон. Тело Суюна мгновенно оказалось погребенным под многопудовой каменной массой. И только это отрезвило горцев и заставило прекратить камнепад.
Тяжело дыша от затраченных усилий, смотрели они на дело рук своих. Вся лощина была завалена теперь толстым слоем камня, как будто ее и не было вовсе. Густая и тяжелая каменная пыль насквозь пропитала воздух, заставляя людей согнуться в раздирающем легкие кашле. Каменная осыпь поднялась на четверть выше карниза, под которым укрывались казаки, не давая им никакой возможности для спасения.
И только теперь поняли беледы, какой страшной смерти предали они урусов, похоронив их заживо в каменной могиле…
Вскоре пыль осела, и мрачные беледы, еще раз осмотрев место погребения казаков, ушли к лошадям, рассудив, что отмщенье состоялось и большего им не добиться.
Отдохнув в тени рощи и подкрепившись взятыми из дому припасами, горцы напоили лошадей кристально чистой водой из горной речки, подтянули подпруги и отправились в долгий обратный путь к родным саклям.
Но как только расслабленные легкой победой беледы пересекли плато и подошли к опушке леса, оттуда с гиканьем и свистом вылетела навстречу им казачья лава, на ходу растекаясь по плато и охватывая горцев подковой.
Уйти было некуда и пришлось вступить с ходу в бой. Но казаки действовали столь стремительно, что мало кто из беледов успел выхватить шашку из ножен. За считанные мгновения боя отряд горцев был вырублен полностью, и только лошади, потерявшие седоков, с диким ржанием носились по плато, шарахаясь от раскиданных по полю мертвых тел…
Лишь три – четыре всадника, следовавших в хвосте отряда, видя, что надежды на спасение тают с каждым мгновением, успели поворотить коней и скрыться в лесу…
- Ну что, Сашко, успели мы? – спросил Заруба Калину, ободранного и исцарапанного острыми каменьями в подземном лазу, через который он выбрался на волю. Сашко, скособочившись сидел в седле, отирая кровь, выступающую из многочисленных порезов. Он так торопил атамана, что не дал даже обработать свои раны и сделать перевязки…
- Мабуть, ни, батьку, - ответил он, болезненно морщась от ран. – Иначе горцы бы не ушли. Продолжали бы камни катать на наших.
Через несколько минут казаки подошли к тому месту, где ранее была лощина, и увидели только небольшую впадину, над которой все еще висела тонкая кисея серо-желтой каменной пыли. Нечего было и думать разгрести такой завал и достать тела казаков.
Саженной толщины каменный покров навсегда скрыл от глаз людских их последнее прибежище.
Сняв шапки, долго стояли казаки над каменной могилой, подставив ветру свои потемневшие от горя лица, поминая добрым словом павших братьев. И только Сашко Калина, которого сотник Серьга Осычный – всеобщий любимец и отчаянной отваги казак, уберег от неминуемой смерти, отправив за подмогой, не стесняясь и не утирая слез, плакал…
40. ШАМХАЛ И ЗАРУБА
Шамхал Тарковский Мехти-хан с ужасом смотрел на дело рук своих беледов. Ничего хорошего после случившегося он теперь не ожидал – ни для себя, ни для своих сыновей. И хотя беледы понесли заслуженную кару за зверскую расправу с казаками, он не надеялся на пощаду.
Заруба жестом позвал к себе сотников и о чем-то поговорил с ними. Затем усиленный передовой отряд тронулся в путь, а остальные стали быстро готовить к бою огнестрельное оружие.
Когда дозорные скрылись за гребнем ближайшего увала, атаман дал знак двигаться остальным, а сам, тронув поводья, принял в сторону, пропуская казаков. Вскоре длинная цепочка всадников втянулась в лес.
Шамхал поравнялся с атаманом и хотел выразить ему свое отношение к гибели казаков, но Заруба предостерегающе подняв руку, сказал:
- Ничего не говори, шамхал. Все твои слова сейчас ничего не значат. И ничего уже не изменят. Ты сам видишь, какой кровью дается нам Кавказ.
Немного помолчав и пожевав длинный ус, что всегда он делал в минуты волнения, Гнат внимательно посмотрел на шамхала и продолжил:
- Ты хоть понимаешь, каменная твоя душа, что Кавказ все одно будет наш – хотите вы этого или нет. Потому что, если мы уйдем с этих гор, сюда придут извечные враги Руси – турки и персы, и отсюда будут грозить нам войной постоянно. Прими это, как неизбежное, хотя, думаю, что вы не скоро смиритесь, и война здесь – надолго…
- Ата – туман , - сказал шамхал, почтительно склонив голову. – Я, находясь с вами
столь непродолжительное время, все же имел возможность понять вас и оценить по достоинству ваш боевой дух. Я знаю теперь доподлинно, что нет вам равных по стойкости и отваге в наших горах. Да, наши мужчины – пусть такие же отважные и стойкие, но рано или поздно они проиграют вам в упорстве и твердости. Вы же - будете идти до конца, и никакая сила вас не остановит. Поэтому я принял решение – я принимаю подданство вашего царя. И буду нести его слово и его правду в горы.
Заруба с сомнением, помня коварство шамхала, покачал головой и тихо промолвил:
- Хотелось бы верить…
Он ладонью легонько хлопнул по шее Янычара, и умный конь, распушив гриву, легким наметом поскакал вдоль цепочки пластунов, быстро нагоняя передовых…
Через два дня пути казаки достигли окраин безымянного селения, в котором располагался штаб полковника Зырянского.
Уединившись с Гнатом в штабной сакле, полковник долго беседовал с ним о результатах похода. Потом доброй чаркой горилки помянули павших и кликнули шамхала.
- Ну что, Мехти-хан, - сурово глядя прямо в глаза шамхала, Зырянский рукой указал ему на грубо сбитый табурет. – Принял решение относительно продолжения войны или все-таки склонился к миру?
Шамхал присел на предложенный табурет и, выпрямив гордо спину, некоторое время молчал, не отводя глаз от пристального взгляда полковника.
- Вы же все одно не уйдете с Кавказа. – Наконец устало промолвил Мехти-хан. – Велика Русь. Неисчерпаемы ее силы. Маленькому горному Дагестану не под силу тягаться с таким великим соседом. Но приму я подданство московского падишаха с одним условием…
Полковник вопросительно приподнял бровь, все так же пристально глядя в глаза шамхалу, который снова замолчал, что-то обдумывая.
- Вы прекрасно знаете, кто ваши враги на границах кавказских земель, – заговорил шамхал. - Это великие и могучие державы – Турция и Персия. Приняв подданство Ак-Падишаха московского, Дагестан переходит в состав их врагов тоже. Если их войска вторгнутся в пределы Дагестана, могу я рассчитывать на то, что получу помощь от великого соседа? Или маленький Дагестан будет вынужден вести войну в гордом одиночестве?
Зырянский долго молчал. Молчал и Заруба, не зная последних новостей с далекой земли, интересы которой защищал он здесь – на Кавказе.
- Уважаемый Мехти-хан, шамхал Тарковский, - полковник говорил медленно, взвешивая каждое слово. – Мною получен приказ от воеводы Хворостинина, организовать вот здесь – в этом Богом позабытом месте форпост российских войск. Кстати, как называлось это селение ранее, когда в нем жили люди?
- Селение это называлось – Бурау, - ответил шамхал, не пропускавший ни единого слова из речи полковника.
- Бурау? – переспросил Зырянский и, поймав утвердительный кивок Мехти-хана, продолжал. – Бурау – значит, будет крепость Бурная! Такие же крепости будут возведены еще в нескольких местах, наиболее уязвимых для внезапного нападения с гор. В лесных массивах будут прорубаться просеки (их план сейчас прорабатывается) для скорого продвижения войск. У слияния рек Терека и Сунжи будет заложен город, где расположится наместник кавказского края и его дьяки. Там же будут созданы условия для развития торговых отношений с горцами и развития просветительской работы. Есть еще много интересных планов, касательно поддержания добрососедских отношений с горными народами, но о них еще рано говорить. Одно могу сказать тебе точно – полковник даже поднялся с табурета, подчеркивая важность слов, которые будут сейчас произнесены. Встал и шамхал. – Россия никогда, слышишь, ни-ко-гда, не уйдет с Кавказа!
