Когда гонец от наблюдателей, докладывая о результатах наблюдения за дворцом, рассказал об этом оружии Зарубе, тот сразу подумал, что старые ружья-самопалы наверняка подарены шамхалу его персидскими друзьями, которые таким образом избавились от старья в своей армии и, одновременно, «вооружили» армию шамхала огненным боем.

                Зная теперь расположение дворцовых помещений и постов стражи, Заруба решил несколько изменить свой первоначальный  план. Обстановка в городе и крепости благоприятствовала его задумке, и он решил действовать, не дожидаясь ночи, под покровом вечерних сумерек.  Уединившись с Серьгой Осычным, Митрофаном Сиротой, который пошел в поход на Тарки, несмотря на то, что еще не совсем окреп после ранения, и сотником Драгомилом, Заруба каждому из командиров поставил свою – особую задачу. Слободана Драгомила  Заруба из уважения к его прошлому всегда называл полковником, считая, что ему в Войске Донском должны были восстановить его офицерское звание, невзирая на то, что командовал он сотней. Драгомил должен был со своими сербами, дождавшись подъема решетчатых ворот для выхода  через них разъезда горцев, ворваться на майдан  и захватить его. Укрепившись в каменных строениях, завязать бой, отвлекая, таким образом, всю стражу на свою сотню. Учитывая, что на майдане были замечены не более тридцати-сорока стражей, задача эта была вполне посильной

               Казакам сотни Осычного было приказано связать из сплетенных из конского волоса арканов, которые были неотъемлемой частью амуниции каждого пластуна,  веревки, по которым они должны будут спуститься с горы прямо во внутренний двор крепости, в его нижний ярус, и обезвредить стражу.

               Сотня Сироты, с которой шел и Заруба, таким же «макаром» спустится в верхний двор и захватит покои шамхала и его семьи.

               Прорваться снизу, из нижнего города к строениям майдана, а тем паче, ко дворцу шамхала, при том, что казаки Драгомила перекроют и ворота, и подходы к майдану, по узким улочкам нижнего города будет невозможно.

               Обсудив в подробностях план атамана, сотники разошлись к своим людям - готовиться к вылазке.

             Вечерело. Ярко-красный, раскаленный диск солнца медленно опускался за вершину горы, заливая кроны деревьев кровавыми отблесками. В уютном внутреннем дворе крепости за круглым резным столом из полированного бука восседал Мехти-хан. Он маленькими глотками цедил айран, только что снятый с ледника, и отрешенным взглядом глядел на закат. Необъяснимая тревога с утра терзала его сердце, заставляя предаваться печальным  думам о провальном нападении на стан русских, предпринятых его подданными. Прекрасно понимая, что полковник Зырянский возлагает всю вину за это нападение на него, шамхал пытался предугадать, какие же шаги предпримут русские, чтобы покарать его, каких бед ожидать его народу в ближайшее время.

             Мягко, неслышно ступая в сапожках из тонко выделанных шкурок ягненка, подошел любимый сын Мехти-хана Сулейман. Он почтительно склонил голову и встал в трех шагах от отца.

            - Ты что-то хотел сказать, сын мой? – спросил шамхал.

            - Отец, я хочу поделиться с тобой, если ты позволишь, своими мыслями, - произнес отрок, по-прежнему не поднимая головы.

            - Я всегда готов выслушать тебя, Сулейман. Ты же знаешь, что научиться мудрости правителя возможно только при общении с людьми, которые старше и мудрее тебя. Поэтому у тебя столько учителей и наставников. Поэтому с тобой занимается мулла Сурекей, познавший науку богословия в Каире, где изучал книги великих арабских мудрецов. Говори, сын мой.

            -  Отец, я много думал над твоими словами о том, что мы должны готовиться к войне с русскими. Но мне кажется, что мы сейчас теряем драгоценное время, укрывшись за крепкими стенами дворца и не предпринимая никаких мер для того, чтобы как-то смягчить отношения с ними и предотвратить вторжение их войск на наши земли.

            - Поясни, - коротко буркнул шамхал, не ожидавший от сына подобной оценки своей бездеятельности.

            - Я думаю, ты должен, не теряя ни дня, послать к русским посольство и объяснить им, что нападение на стан полковника Зырянского произошло помимо твоей воли, что ты сам покарал тех, кто выжил после боя, и что твое желание жить в мире с Россией только окрепло. Убедить, что мы не хотим войны и согласны принять подданство Ак-падишаха .

            Мехти-хан глубоко задумался. В глубине души он сознавал, что Сулейман прав, и приход русских с миссией возмездия не сулил ничего, кроме страданий для народов Дагестана. Но извечное горское упрямство и вера в свою непогрешимость не позволили ему признать правоту сына.

            - Все в руках Аллаха, сын мой, и война, и мир, - твердо произнес шамхал. – То, что ты предлагаешь, хорошо для поддержания мира с русскими. Но если об этом станет известно персам или туркам, нам несдобровать! А сила персов такова, что они своей конницей накроют весь Дагестан, как буркой. Нам никогда не победить их. А русские здесь – на Кавказе, пока что малочисленны и слабы. Они могут захватить какой-то кусок нашей территории, но тогда для них неминуема война с Персией. Русские никогда не пойдут на это. Они могут провести какую-то карательную акцию, но  уйдут сразу же, чтобы не обострять отношений с персами и турками.

           - Отец, русские пришли на Кавказ не для того, чтобы уйти, а для того, чтобы остаться и укрепиться здесь. Их не остановит угроза войны ни с Персией, ни с Османской Портой. Нам нужно крепить отношения с ними сейчас, а не тогда, когда они силой завоюют Дагестан. Поверь мне, они сильны, и год от года будут становиться все сильнее и сильнее. И нам лучше жить с ними в мире, а не готовить войну. Пошли к ним эльчи ! – Сулейман умоляюще сложил руки на груди…

           - Сулейман, - шамхал грозно нахмурил брови, - ты рассуждаешь о вещах, до которых еще не дорос твой ум. Весь Кавказ, почти весь Кавказ, в настоящее время принял веру пророка Мохаммеда. Но пройдет совсем не много времени, и все племена, все народы, населяющие земли Кавказа, познают правду Несомненной книги.    Под зеленое знамя ислама встанет все взрослое население гор, если урусы только посмеют пойти войной на нас. И нас поддержат единоверцы – все те же турки и персияне. Русским никогда не справиться с такой силой! Иди, - Мехти-хан повелительно махнул рукой, - займись лучше науками. С государственными делами я пока управлюсь без твоей помощи.

           Сулейман резко развернулся и, сделав шаг, вдруг встал, как вкопанный: с вершины горы бесшумно скользили хорошо видимые в сгустившихся сумерках бесплотные черные тени. Опускаясь на мраморные плиты двора, они превращались во вполне осязаемых воинов, которые все так же бесшумно растекались по двору, исчезая во внутренних покоях дворца. Несколько теней мигом преодолели расстояние до стола, за которым восседал раскрывший от изумления рот шамхал, и резко выдернув его из кресла, унесли его грузное тело в прохладу комнат. Двое воинов точно так же унесли вслед за отцом Сулеймана.

           Несколько стражей, находившихся на постах во дворе, и охранявших покой своего владетеля, упали, сраженные брошенными с горы дротиками, не успев даже поднять головы.

           А неизвестные воины уже хозяйничали в помещениях стражи. Они беспощадно убивали всех, кто пытался схватиться за саблю или самопал, и, прижав к стенам, вязали ремнями из сыромятной кожи тех, кто не оказывал сопротивления.

           Брошенный, как куль с овсом, на широкий диван в просторной зале Мехти-хан сидел ни жив, ни мертв. Он сразу понял, что на дворец напали казаки, но все еще надеялся и ждал, что более ста нукеров его личной охраны вот-вот придут ему на помощь.